Соблазны великого единения

“Унас политический и социальный переворот оказался предшественником тому культурному перевороту, той культурной революции, перед лицом которой мы, все-таки, теперь стоим”, – писал Ленин. Хотя понятие “культурная революция” у Ленина не расшифровано, по многим его высказываниям можно думать, что речь шла о распространении городской, “западной” культуры, которая и должна была ускорить формирование необходимого для построения социализма “нового человека”. Для Ленина образцом такого человека был городской пролетарий (мысль сама по себе более чем спорная), но и Ленин признавал, что пролетариат в России немногочислен, что необходимо нести городскую культуру в деревню, “но это дело годов и годов”. Годов и годов в запасе не было, и дело обернулось по-иному: деревенская культура на какое-то время захлестнула город.
“Построение социализма” в СССР было рассчитано на такие скорости и ритм, которые не оставляли времени для полноценной “переделки человека”. К тому же постепенно выяснилось, что это и не было необходимым звеном модернизационного проекта. После нескольких корректировок в 20-е годы он окончательно приобрел черты проекта инструментальной модернизации, при которой материально-технологический прогресс превращается в самоцель, а человек рассматривается прежде всего как средство. Это означало поворот (разумеется, замаскированный) к старой корпоративной идеологии и давало новое дыхание принципу человек для...
В результате развитие событий в России совпало с представлениями и пророчествами, весьма далекими от марксистских или большевистских, но настаивавшими на том, что индивидуализм автономной личности в России несовместим с интересами общественного целого.
Впрочем, такой поворот событий, неизбежный, видимо, при догоняющей модернизации, был свойствен не только России. Везде, где вызванное с помощью заимствований и искусственно ускоренное таким образом превращение общества из аграрного и сельского в промышленно-городское ведет к его глубокому переструктурированию, слишком большая часть общества одновременно оказывается на “ничейной земле”, жить на которой крайне неуютно. Старые общинно-корпоративные связи разрушены, новая социальная структура еще не сложилась, миллионы, а то и десятки миллионов людей образуют аморфную, слабо структурированную, безликую, оторванную от корней массу.
Легко попадающая под власть разрушительных инстинктов городская толпа стала политической проблемой многих европейских стран. Отсюда внутреннее созвучие, явный или неявный обмен идеями между московским большевизмом, русскими эмигрантскими кругами на Западе, итальянским фашизмом, немецкими протонацистскими течениями и т.д.
Представители самых разных взглядов и политических течений – В.Ратенау и Бердяев, Меллер ван-ден-Брук и “евразийцы”, Муссолини и харбинские “русские фашисты” – связывали будущее Европы после Первой мировой войны с возрождением средневекового корпоративного строя. “Спасать государство и общество от окончательного разложения и развала, – утверждал Бердяев, – будут общественные союзы, в высшей степени жизненные, корпоративно-профессиональные, с одной стороны хозяйственные, с другой стороны духовные. Из этих союзов будет слагаться общество и государство нового средневековья”. Евразийцы критиковали унаследованный от Французской революции “атомизм” и требовали борьбы “с тенденцией установить священное и неприкосновенное право частной собственности”. “При корпоративной системе население организовано”, – писали авторы “Азбуки фашизма”. Пропагандируя корпоративный строй, который считали нужным установить в России, они пытались внушить, что здесь существуют его собственные средневековые корни. “Наиболее полной фашистская идеология проявила себя во времена царя Алексея Михайловича, когда весь государственный строй того времени представлял не что иное, как прототип современной корпоративной системы”.
Во всех этих сходствах и пересечениях идей не было случайности. В корпорациях, всякого рода объединениях, союзах, которые позволяют власти иметь дело не с отдельными людьми, а с их корпоративными представителями, европейские политики и идеологи, включая и московских большевиков, видели путь к новому структурированию масс и восстановлению утраченного порядка. Стержнем, объединявшим все эти направления мысли и действий, были поиски возможностей модернизации, опирающейся не на автономное “частное лицо”, а на человека-винтика, включенного в какие-то новые формы коллективности, соответствующие промышленной и городской эпохе.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"