Наталья СМИРНОВА:
“Случайностью счастливой встречи обмана
не отменить”

Наталья Вениаминовна Смирнова – писатель-прозаик, педагог, кандидат филологических наук. Преподает историю зарубежной литературы в Уральском государственном университете. В июле 1999 года вышла книга ее повестей и рассказов «Любовные истории цветов и овощей». Живет в Екатеринбурге.

– Наталья Вениаминовна, мы беседуем с вами в день вашего возвращения из Болгарии, а перечитывая ваши рассказы, я обратила внимание на яркую картину северного сияния в Якутии: «Орган из труб, звучащий в небе, безжалостная музыка небес». Вы много путешествовали? Путешествия для вас как-то особенно внутренне значимы?
– Да, я очень люблю путешествовать, вдумываться в новые города. Для этого не обязательно уезжать далеко. Мне часто приходится бывать в Кургане, и я чувствую, что уже в этом городе иной уклад жизни, чем в Екатеринбурге. А казалось бы, совсем близко. Я не созерцатель, природные, архитектурные красоты для меня хоть и интересны, но во вторую очередь. В первую очередь я стремлюсь услышать гения места через общение с людьми. Признаюсь: мне вообще все в жизни кажется загадочным. В детстве я пять лет жила с бабушкой и остро помню, как почувствовала ее угасание: она перестала удивляться. Меня не оставляет чувство удивления, все окружающее кажется мне скрывающим увлекательную тайну. Как шкатулка с двойным и тройным дном. Это чувство мне дорого, и оно обостряется в путешествии, когда возникает некая сдвинутость мира. Наш Дом воспринимается нами как норма, но ведь и другие полагают свой Дом нормой. Когда две непохожие нормы соприкасаются, обостряется чувство загадочности, и на этой границе кажется, что впереди брезжит разгадка.
– Но на этой границе обостряется и проблема взаимопонимания...
– Я бы сказала, проблема взаимонепонимания. Искренним и прямым быть почти невозможно. Все, что мы говорим, проходит через систему фильтров: языка, ритуала, привычек. Поди узнай, что действительно думает и хотел сказать собеседник! Всю жизнь учишься разгадывать эти поведенческие коды. Русские люди в этом смысле особенно странны и непредсказуемы. Мое последнее впечатление от общения с немцами: они предсказуемы в гораздо большей степени. У русских же совсем иное – красочность, экзотичность, хаос, колорит. Может быть, лучше, чтобы у нас этого было поменьше, тогда будет комфортнее и спокойнее, но друзей я выбираю именно по этому принципу. Я люблю соединять самых разных людей. Сознательно или подсознательно ищу и выстраиваю ситуации, где особенно ярко проявляется личность в своей непредсказуемой неординарности.
– Но разве нет в этом некоего опасного смысла, эксперимента над людьми?
– Но это эксперимент и над собой тоже. Ситуация и человек слишком часто противоречат друг другу. Не умея выйти из неблагоприятных обстоятельств с достоинством, ложный хеппи-энд мы склонны принимать за истинный. Мы привычно думаем, что в пушкинской «Метели» все закончилось более чем благополучно. Но это подточенное благополучие, отягощенное годами ложного положения, годами тяжелой тайны и обмана. Случайностью счастливой встречи этого не отменить.
– В своих рассказах вы акцентируете проблему незаметной жизни – «стоять в общем ряду, ничего особенного не значить». Разве это не обидно для человека?
– В эстетике герой – хорошо, безгеройность – плохо. В жизни наоборот. Есть такая язвительная народная мудрость: герой в веках – гений, в соседней комнате – тяжкое испытание. Человек живет частной жизнью, а эстетический, художественный героизм – это всегда ломка жизни. С криками, слезами, надрывом. Неброская, ситцевая жизнь – вот основа существования. Не бальное барежевое платье, как у мадам Бовари на ее единственном в жизни бале, а ситцевое, повседневное. Бытовой героизм безгеройности понять, выразить и изобразить особенно сложно. В нем выражается и смирение, которое так же в природе русского человека, как и непредсказуемость. Мне оно недоступно, а потому особенно привлекательно. Человек подчиняется мудрости жизни, и она берет его под свое крыло. Вы скажете, что я противоречу тому, что только что говорила? Я чувствую это противоречие, и это одно из проявлений загадочности жизни. В дневниках Вяземского я встретила такое замечание: французы любят цвета блеклые, но переливающиеся, а русские – яркие, но определенные. Это сказано не только о вкусах, но и о национальном характере. У нас с яркой определенностью выражается и смирение, и бунт, стремление выйти из того, что есть, к тому , чего никогда не было, и стремление сберечь нормальное течение повседневности.
– Мне недавно встретились сочинения старшеклассников, в которых они высказывают мысль, что классическая русская литература агрессивна, давит своим морализаторством. С другой стороны, широко распространено мнение, что агрессивно современное искусство с его позицией иронии и нигилизма. Как вы считаете, отвечают ли эти представления действительности?
– Да, эти «агрессии» существуют. Но обратите внимание вот на что. Современники Лермонтова, Гоголя, Достоевского, Толстого воспринимали их не как моральных учителей, а именно как циников и нигилистов. Один не захотел изобразить героизм русского офицерства на Кавказе, другому вообще мерещились везде свиные рыла... и так далее. Приятель Стендаля обозвал роман «Красное и черное» панегириком карьеризму, а Жюльена Сореля – исчадием ада. Сегодня мы в этих произведениях видим совсем иное. Но ведь у каждой эпохи свои представления о нравственности.
– Так ли это? Может быть, изменяются не представления о нравственности, а представления о том, что можно и чего нельзя говорить вслух и все дело в степени откровенности?
– В исследованиях историков-социологов отмечается, что количество преступлений – не в абсолютных цифрах, а в процентах – в разные эпохи примерно одинаково. Баланс добра и зла, эгоизма и альтруизма сохраняется. Сейчас в социуме настроение несколько истерическое, но драматизм нашего момента – в резкости. Штормового предупреждения не было. Но то, что историю постоянно штормит, – это норма, а не исключение. Да, то, что мы воспринимаем наше время как-то по-особенному безнравственным, связано с тем, что мы много и открыто говорим об этом, и с тем, что вообще раздвинулись границы дозволенного для проговаривания вслух. Изменения нравственных норм сейчас несомненны, но только на уровне повседневного поведения, бытовых представлений.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"