Такое короткое безнаказанное лето

Равенство со своим ребенком.
Может быть, в этом и есть свобода?

...Лови момент, говорю тебе: холодный йодистый ветер и теплая пенная волна; закутавшись в куртку, но босиком иди по мокрой песчаной обочине, отыскивая своего куриного бога – камешек с дырочкой, приносящий, безусловно, счастье. Иди и смотри. Вместо курбога отыщутся “дамский палец” (троюродный прапрадед янтаря; им якобы местные хозяйки очищают питьевую воду) и перо чайки, которое обзовут пером буревестника – пророка победы. Пусть сильнее грянет, то есть не дай Бог... Иди и смотри, детка, пока не грянуло. И да привидится тебе черноморский дельфин на блеклом балтийском горизонте.

Я не знаю, что такое свобода, но догадываюсь, отчего дети так быстро растут именно летом. Мы позволяем себе многое позволить, и нет сил даже на замечание. Так и быть, говорим мы скорее себе, чем детям, зарывшимся от нас в песок: к счастью, они все равно не слышат нас, им очень некогда.

Все иерархии сломаны, все роли отменены. В карманном курортном городке, где на буколических немецких особнячках уже полстолетия разрастаются рыхлые деревенские – тамбовские, тульские, рязанские – веранды с тюлем и рейтузами; где рыжая черепица и лоскуты штукатурки, а юные джинсовые официантки приносят на подносе тридцать две копейки сдачи, строго по прейскуранту. Там, где человек человеку – сосед, весь город становится ленивым курортным двором, дружественным к приезжему ребенку и прекрасно равнодушным к приезжему взрослому. Здесь мы с ребенком одного роста и одного возраста.

«Пойди купи мне два пакетика кофе», – просишь спросонья, открыв один глаз, и шестилетка, задохнувшись доверием и пыхтя от небывалой ответственности, несет в кулачке пять рублей в магазин « Fлена» (который на самом деле, конечно, тривиальная «Елена», но подозреваю, что нижняя перекладина была сознательно стерта для обязательного здесь «остранения» пейзажа). И ты не успеваешь даже поразиться себе (в Москве-то дитятю даже во двор не выпускаешь, разве что строго под окна, один лифт чего стоит), а кофе уже на столике, и в глазах инфанты, которой разрешили стать пастушкой, – «сияние, свечение, прелесть». А теперь купи себе польское мороженое «Африка» – такая здесь география, только для самостоятельного изучения.

…Иллюзия свободы началась с беременной стреноженной лошади где-то вблизи литовской границы: поезд затормозил, и наш последний вагон остановился ровно напротив нее. Дрожали оводы вокруг ее головы, дрожала широкая белая переносица. Пока я вспоминала лошадиные слова: «прядет ушами», «круп», «холка», «гнедая», «жеребая», военный сосед по купе сказал, что никакая она не беременная, а это просто грыжа. Нет, авторитетно сказало дитя, я вижу, как у нее ножка торчит… Что за ножка? Конского ребенка, вот кого. Сосед замолчал, обдумывая информацию, поезд дернулся, лошадь прощально кивнула. Жаль, вздохнуло дитя, что я так и не узнаю, будет у нее конь-девочка или конь-мальчик.

И я не узнаю. Но тем и ценно это совместное незнание, что всякий мгновенный снимок обречен быть завершенным сюжетом, историей и приключением. Мы освободим какое-то пространство памяти специально для этих слайдов, чтобы достать их однажды на гололедной, промозглой остановке и убедиться в неизбежности лета. Ребенку очень важно знать о непременном возвращении времени, в котором он никому ничего не обязан, – это не то чтобы греет, но просто помогает жить.

Ничтожны все опасности. Только в том случае, если ты следишь за ребенком издали, он не войдет в море без твоего разрешения (а если стоишь над душой – непременно войдет). Только летом и возможна эта оптимальная дистанция, расслабленный донельзя поводок в двести невидимых метров. Можешь отворачиваться, пить пиво и читать страстные местные газеты – ребенок будет все так же строить свой песочный замок в текучем стиле барселонского Гауды. Пока ты будешь гладить чешуйчатый башенный плющ, ребенок ни за что не встанет с качелей. И сырая вода из фонтанчика нужна ему лишь затем, чтобы прижать ее ладонью и встать под возмущенную двухметровую струю. Он не будет пить сырую воду. Он никуда не убежит: объявленный на три недели праздник непослушания прочно задержит его при тебе.

Но чисто каникулярное коварство: чем меньше мы думаем о возвращении, тем быстрее возвращаемся. Моря много не бывает, а хороши лишь короткие сказки. Белорусский вокзал встречает нас вялым дождем – что ж, так и положено. Мы открываем дверь под истеричные телефонные трели. Да. Были. Замечательно. Завтра сделаю. Должна успеть. Мы так безнаказанно жили там, так необязательно…

Ребенок включает телевизор и ставит кассету, но тут же забывает про нее. Бросает в банку с водой «дамский пальчик», садится и ждет. Какое счастье, думаю я: мы успели сломать какие-то традиции. Мы успели что-то непоправимо изменить. «Можно?» – «Ах, не спрашивай. Конечно, можно».

Но в углу, в коридоре, под ворохом старых газет уже шуршит, просыпается пожилое, ядовитое слово «нельзя»…

Как бы нам отменить его пробуждение?

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"