Обращаясь лишь к памяти и сообразительности, можно учить большую часть детей, но если вы хотите учить всех, вы должны видеть ребенка в целом

Перекресток сердца и мастерства: учение без исключения

В большинстве своем взрослые понимают слово “невозможно”. Однако благоразумнейшие люди буквально теряют разум, когда дело касается воспитания детей. Они, как маленькие, перестают понимать значение слова “невозможно”, не принимают его смысла, чуть не плачут – как так? Запреты природы им понятны, запреты педагогики оскорбляют их. Как так? Я директор, я все могу, мне подчиняются тысячи людей, а с этим семилетним мальчишкой я не могу справиться? Не может этого быть!

Так получается – а так нет

Но во всякой науке, во всяком искусстве, как и в природе, есть свои принципиальные запреты. Невозможно построить вечный двигатель, невозможно влиять на ребенка, не имея влияния на него, невозможно вырастить идеально доброго ребенка в мире, где столько зла, невозможно вырастить ребенка с абсолютно чистой совестью в мире, где столько несправедливости, и невозможно воспитать добрых, честных, отзывчивых и чутких детей, не веря в силу любви и правды.

Поймем возможности воспитания, постараемся более трезво оценить свои собственные силы – и наши дети станут если и не совершенными людьми, то по крайней мере людьми, стремящимися к совершенству.
Педагогика для всех – наука довольно жесткая, как и все науки. Она не предписывает, как жить и каким быть, она даже не прописывает рецептов воспитания; она лишь исследует, при каких обстоятельствах с детьми все будет хорошо, а при каких непременно будут трудности.
Так получается – а так нет. Вот все, что может сказать педагогика, но это немало.

Воспитатели педагогики

Педагогика – воспитанница многих наук. Сначала в ней властвовали философы. На короткое время она попадала под влияние биологов. Потом – психологов. Сегодня педагогика во всем мире под обаянием социальной психологии: ранжируем, тестируем, анкетируем, делаем срезы – изучаем. Психологи все знают, все исчислили, они любого педагога за пояс заткнут: у них таблицы, кривые, проценты – наука. А у педагога что? Так, публицистика.

Действительно, психологи могут довольно точно сказать, например, что дети думают о смысле жизни. Но как научить детей думать о смысле жизни? В чем он, этот смысл, состоит?

На это психология ответить не может.

И методисты спорят с увлечением: что важнее – убеждать или требовать? Ну а кто скажет учителю, в чем убеждать? И чего именно требовать?

Все эти вопросы – поле деятельности другой науки. Этики.

Педагогика без психологии слепа и глуха. Но педагогика без этики бездушна и бездуховна.

“Воспитание становится возможно лишь там, где перед вами воспитуемый человек”, – предупреждает Сухомлинский. “Воспитуемый” – это его термин. Чтобы ребенок стал воспитуемым, то есть слышал педагога и был готов вступить в мир высоких идей, нужно дать ребенку радость, счастье, потому что несчастный ребенок нравственной красоты не может постичь ни умом, ни сердцем; нужно сделать сердце ребенка тревожным, отзывчивым, хрупким, потому что “подлинная душевная стойкость, мужество, верность принципам немыслимы именно без тонкости и хрупкости”; нужна рядом с ним яркая человеческая личность; наконец, нужно, чтобы ребенок жил в мире прекрасного, чувствовал, создавал и сохранял красоту в природе и в человеческих взаимоотношениях, потому что духовная жизнь в мире прекрасного рождает потребность быть красивым.

Как видим, даже предварительные условия воспитания словом достаточно сложны...

Другой символ веры

Беспокоюсь, сомневаюсь, перебирая в уме слова “учение без исключения”. Примут ли? Не станут ли посмеиваться их наивности? Не обидятся ли учителя, не скажут ли: “Вам легко говорить, а подите-ка в класс, там такие индивиды встречаются...”

Но вдруг представляю себe учителя, измученного сражением за упрямого мальчишку, – уже, кажется, и сил больше нет, и надежды никакой; представляю себе такого учителя (я не раз был на его месте!) и думаю: “А вдруг в этот момент он вспомнит слова, услышанные где-то, – “учение без исключения”? И книжки-то не читал – кто читает книжки такого рода! – просто слова услыхал и запомнил! И вдруг они придут на ум учителю, и родится в его сердце еще одно движение навстречу негодному мальчишке...”

Учить детей умели хорошо и раньше, и всегда умели. Но начиная с Песталоцци и постепенно наращивая возможности, развивается новая педагогика, цель которой – не просто хорошо учить детей, но хорошо учить всех. Слово “всеобщее” нельзя теперь принимать как нечто приблизительное, нет, буквально: образование для всех, без исключения, без единого исключения, потому что и единственный отпавший, выпавший, исключенный, такой, от которого отказались, кто бы в этом ни был виноват, – и этот единственный тоже человек, он тоже имеет право на серьезное обучение.

Учение без исключения – не только новые методы, не только новая педагогика, которая умеет научить и таких, каких прежде учить не стали бы; это еще, если хотите, педагогическое мировоззрение. Это сердце другое – сердце, способное вместить всех и последнего, исключительного. Сердце и мастерство.

Всмотритесь, пожалуйста, вдумайтесь: все существовавшие до сих пор методы и методики, сколько их ни было, в основании своем имели открытый или скрытый отбор и отсев детей. Может ли обыкновенный учитель преподавать сегодня без двоек, без плохих отметок? Как правило, нет. Какая-то часть его учеников перестанет заниматься: зачем? Все равно три поставят. Двойка и другие меры принуждения – необходимая часть современного преподавания, как в первой половине прошлого века такой непременной принадлежностью учения был солдат с розгами. Иначе учить не умели. Теперь не умеют без двоек. Но двойка – это же первое указание на возможное исключение из класса, на возможный отсев. На этом предупреждении, на этом страхе держится все здание. Все применяемые школой методы обучения вырабатывались веками в условиях отбора и отсева учеников. Отбор и отсев, явные или скрытые, есть существеннейшая составная часть всех школьных методов, эти процедуры заложены в методы, и когда возможность отбора и отсева исключается, то рушатся и методы, они перестают действовать. Невозможно методом, основанным на отборе и отсеве, обучить всех детей без отбора и отсева.

Учение без отбора и отсева должно отыскать какие-то иные принципы. И они уже просматриваются.

Частное мировое горе

Гуманизм учителя начинается с простого: хорошо обучи ребенка, чтобы он чувствовал себя уверенно и чтобы учебный труд был для него радостным. Без этого слова о любви к детям – только слова.

Не труд воспитывает сам по себе, а только труд высокого качества – он поднимает ребенка. Следовательно, кроме обычных требований к уроку (пройди программу, развивай ум), мы должны еще требовать от себя: на каждом уроке увлекай детей учебным трудом.

Иные педагоги не могут понять разницу между словами “увлечение” и “развлечение” и потому не перестают возмущаться: “Что же, я на голове перед учениками стоять должна?” Но как раз внешние приемы увлечения, попытки развлекать ребят результата не дают. Увлекать учебным трудом можно только одним способом – трудом же... Движением от успеха к успеху, развитием чувства гордости от достижений. Всеми силами добиваться хоть маленького успеха каждого ученика! “Чтобы ребенок хорошо учился, надо, чтобы он... хорошо учился” – так сформулировал этот парадокс Сухомлинский, добавив, что парадокса здесь нет.

Для Сухомлинского проблема обучения и развития всех детей без исключения была одновременно и общемировой проблемой, и просто горем одного маленького мальчика и одной девочки, не способных угнаться за темпами сегодняшнего преподавания.

Он не сделал никаких сверхъестественных открытий, как не сделал их в свое время Песталоцци, как не сделал их никто из великих педагогов. Можно вводить самые хитроумные методы преподавания и на них надеяться, но педагогической панацеи в мире не было, нет и не будет.

Каждой его строчке можно подобрать параллельное место в сочинениях педагогов прошлого – и каждое его слово выглядит новым!

Он действовал испытанным методом: всматривался в школу, всматривался в детей, учителей, родителей, проверял свои догадки в школе, сверял свои предложения с нормами народной педагогики и говорил людям самые простые слова... Обращайтесь к сердцу ребенка, умейте увидеть в маленьком мальчике не школьника, а именно ребенка, осторожным прикосновением снимайте детское горе и дарите детям радости труда, успеха, победы, дружелюбия, человечности. Тогда вы сможете выучить всех детей, у всех развить способности, необходимые для того, чтобы получить хорошее образование.

Кто сегодня не повторяет слов о важности подобных вещей.

Но то, что для других придаток, для Сухомлинского основное. Что для других желательное, для Сухомлинского – неизбежная необходимость. Что для других следствие, для Сухомлинского – причина.

Все его советы, все его статьи и книги об одном: как развить интерес к учению, как научить трудиться с радостью, как вызвать желание стать хорошим человеком.

Для многих ребенок – существо, обладающее только одним качеством – памятью. В лучшем случае – но это уже вершина педагогической мудрости! – ценится еще и сообразительность.

Для Сухомлинского ребенок – нечто цельное. Обращаясь лишь к памяти и сообразительности, можно учить большую часть детей, но если вы хотите учить всех, вы должны видеть ребенка в целом. Иначе тугодум будет чувствовать себя неполноценным, школа станет для него мукой, его нельзя будет выучить. Перенесите оценку ребенка в нравственную сферу – здесь каждому по силам добиться успеха, почувствовать гордость, и эта человеческая гордость поможет развиться способностям, поможет в учении.

Видеть перед собой не школьника, а человека – вот суть педагогики Сухомлинского и вот обязательное требование для тех, кто хочет учить всех детей. Учите ребенка человечности – тогда он полюбит и труд, а полюбит труд, научится быть усердным и станет лучше учиться, ибо усердие обостряет ум.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"