Учение – это воспитание характера.

И школьная стихия порой требует от нас твердости

Предисловие переводчика

Когда жизнь меняется, никто не бывает востребован столь остро, как умный консерватор. Это даже из философских соображений очевидно. Стремление менять должно быть уравновешено стремлением сохранять. Иначе что же останется? А глупый консерватор норовит сохранить как раз то, что сохранять не следует.

Гилберт Хайгет всю жизнь зарабатывал себе славу умного консерватора. Его жизненный путь был прост и прям, как пресловутый стек. Природный шотландец. Ровесник баррикад на Пресне. Окончил Оксфорд. Там же преподавал. В 50-м избран профессором Колумбийского университета. В 78-м скончался. Всю жизнь он преподавал один предмет – латынь. Чеканный, бронзовый, мертвый язык, абсолютно не нужный – и совершенно необходимый, чтобы считаться образованным человеком. Не исключаю, что, отправляясь на урок латыни, мистер Хайгет надевал крахмальный стоячий воротничок, который неприятно врезается в шею. Впрочем, может, и не надевал. Как бы то ни было, в своих педагогических воззрениях Хайгет воинственно-старомоден. Школа, считает он, не игра. Учение не должно быть легким и приятным и по необходимости не может быть добровольным. С последним тезисом согласиться трудно. Однако суровый, киплинговского духа, стоицизм Хайгета, его прямота и откровенность обезоруживают. Иногда он говорит спорные вещи – но чаще он говорит мудрые вещи. Он – учитель от Бога, действительно любит и понимает детей. В конечном счете это оказывается самым главным.

Мечтать так мечтать! Понятно, что у наших читателей чаще всего мечта связана со школой. И вряд ли кому придет в голову думать о строгой и авторитарной. Чаще всего нам представляется школа свободных людей, где у взрослых и детей устанавливаются отношения дружбы и сотрудничества. Но все-таки, есть же на свете старинные Сорбонны и Кембриджи, где – всем известно – молодые люди получают прекрасное образование. Говорят, лучшее, чем в свободных школах и университетах. Есть классические учебные заведения со строгими порядками и важными учителями. Как раз такую и воспевает американский педагог Гилберт Хайгет. И как тут быть? Понятно, что классические школы тоже нужны. Но не разрушать же мечту!

Хороший учитель – всегда человек целеустремленный. В XIX веке это считалось прописной истиной. То было время волевых родителей и жестких учителей. Иногда они становились прямо-таки тиранами. Но иногда они были умелыми и мудрыми наставниками. Иногда своей неумеренной жесткостью они провоцировали бунт. Но надо признать: из их рук выходили хорошо образованные бунтари. В современном мире, особенно в западных демократиях, эта необходимость не осознается. В Америке и Англии, Франции и Италии учителя избегают демонстрировать волю, стремятся быть добрыми. На практике это означает: прощать проступки и обходить трудности. В целом они учат хуже, чем их бескомпромиссные предшественники.

Но как бы то ни было, сила воли учителю все же необходима. Каждый, кто сталкивался с классом лицом к лицу, чувствовал на себе взгляд тридцати пар глаз, познавал эту истину, что называется, на собственной шкуре. Иные нервные дамы-учительницы держатся на кафедре, словно охотник, который собирается из засады подстрелить леопарда. А иные учителя-мужчины (не иначе от переизбытка мужественности) ведут себя в классе, как дрессировщик на арене цирка – все время в напряжении, каждый взгляд, каждое движение нужно вовремя перехватить, чтобы лев не прыгнул тебе на загривок. И тем и другим не хватает воли. И тем и другим необходимо ее развивать. Но мысль эта почему-то вызывает страх и даже стыд. Им кажется, что в благополучном обществе демонстрация воли неуместна. Но жизнь их заставит.

Учителю постоянно приходится преодолевать сопротивление. Начать с того, что дети не любят работать. Дети любят гонять футбол, смотреть кино и хрустеть попкорном. Но им надо учиться работать, потому что всю дальнейшую жизнь им работать придется. Приучать их к мысли, что работы можно избежать, что все можно делать как-нибудь легко и без усилий – значит уродовать их характер. (Это довольно странно, но слово “школа” первоначально означало “досуг”. Тогда были другие времена. Дети с удовольствием ходили в школу, потому что иначе им пришлось бы прибираться в отцовской лавке или доить отцовских коров. Это была настоящая работа, рядом с которой школа казалась игрой.)

И точно так же дети не приемлют дисциплины. Они по натуре своей анархисты. Они предпочли бы жить в мире непредсказуемости и беспорядка, без обязанностей и без ответственности. Но так не бывает. Поэтому детей надо учить уважать существующие правила. Иначе их будет учить сама жизнь – и учить гораздо более жестко. Но долг учителя – не только научить их уважать авторитет, но и объяснить разницу между авторитетом достойным и авторитетом дурным. Чтобы справиться с первой задачей, учителю необходима воля, для второй требуется еще и мудрость.

А кроме того, детей надо учить сосредоточению. Сосредоточение – это усилие, неприятное и болезненное. Посмотрите на мальчика, занятого приготовлением уроков в тот момент, когда он уверен, что за ним никто не наблюдает. Вот он прочел десять строчек, остановился и намалевал на полях рожицу. Потом прочел еще десять строчек – и принялся насвистывать. Потом переложил по-новому все книги на столе. Потом принялся точить карандаши. Потом, собрав волю в кулак, уставился в книгу и прочел целых двадцать пять строчек. И это его доконало – минуты три он сидит с отсутствующим взглядом, прежде чем снова вступить в неравный бой с учебником. Сосредоточение для него болезненно, и он использует все средства, чтобы отодвинуть это мучительное состояние на потом. Он хочет ускользнуть.

Но он учится сосредоточению. Когда он пойдет в колледж, напряжение внимания будет даваться ему с куда меньшим трудом. А со временем он будет работать – и сможет держать в голове все стадии сложнейшей хирургической операции. Или за один вечер разобрать и обобщить шесть судебных прецедентов. Если он будет простым рабочим – жизнь все равно научит его принуждать себя. Иначе он станет неудачником, ни на одной работе долго не удержится, вся его жизнь будет борьбой за выживание. Ибо этот мир – для пчел, а не для мотыльков.

Сосредоточению надо учить. И лучше всего в школе. Сосредоточение – не просто усилие воли. Это еще и интеллектуальный процесс. Это выбор. Хороший учитель может этому научить. Возьмите того же мальчика, который мусолит свой учебник со скоростью пять строчек в минуту, и поставьте его перед необходимостью учиться. Простимулируйте его. Неважно как – хоть обещайте мороженое. И посмотрите, как он себя поведет. Первым делом он заявит: “Выключите радио, оно мне мешает”. А потом засядет за учебники. Возможно, он даже забудет пообедать. Почему? Да потому, что он выбрал одну цель и отбросил все остальные. В конце концов, именно этому мы всю жизнь и учимся.

И, наконец, дети (да и вполне взрослые молодые люди тоже) не любят авторитета как такового. Они отвергают то, чему их учат, просто для того, чтобы отстоять собственную независимость. Точно так же лошадь начинает трясти головой, когда всадник слишком коротко берет повод. Однако на этом духе противоречия строится один из самых эффективных методов обучения. Это, так сказать, “фирменное блюдо” Оксфорда, Кембриджа и элитарных частных школ. Суть метода вот в чем. Ученику предлагают написать сочинение на какую-нибудь достаточно трудную тему, требующую специальных знаний. Например, влияние аристократии на политическую жизнь Италии. Или относительность восприятия цвета. А другой ученик, который тоже кое-что смыслит в данном предмете, это сочинение читает или слушает. Вполне возможно, он согласен со всем написанным. Но его задача – разгромить автора в пух и прах, не оставить от его построений камня на камне. И он буквально вгрызается в текст, выискивает куски, переписанные из книг, препарирует каждую страницу с тщательностью патологоанатома. Но и автор сочинения имеет право защищаться, а если надо – может прямо здесь, на месте, подкорректировать текст. Если он продумал тему, он может с помощью своего оппонента превратить сочинение в серьезную, хорошо аргументированную научную работу. И в этом случае оба испытают удовлетворение. Ну а если не получится – значит, они оба немногого стоят.

Ученик всегда сопротивляется учителю. И это прекрасно. Одна из важнейших задач учителя – спровоцировать это сопротивление, а затем направить в нужное русло. Но когда ученик активен и энергичен или когда его сопротивление достаточно сильно, учителю требуется немалая сила воли. Хотя бы для того, чтобы оградить собственную независимость. А для того чтобы повести ученика за собой – тем более.

Ученик не только сопротивляется учителю. Есть еще одна трудность, с которой хорошо знакомы преподаватели колледжей и больших школ. Это внезапные вспышки анархических настроений, когда ученики становятся неуправляемыми, а порой просто впадают в род массового безумия. Все знают, как это бывает. Трое-четверо мальчишек врываются в пустой класс и устраивают там такой разгром, какой, наверное, не смог бы устроить казачий полк. Потом, когда их расспрашивают, они выглядят совершенно нормальными, даже несколько смущенными. Такое впечатление, что они сами испугались этой внезапно вырвавшейся из них разрушительной стихии. Иногда так срывается целый класс или даже целая школа и наносит страшный ущерб имуществу школы, учителям, себе самим, морали, наконец. Умный учитель всегда предоставляет детям отдушину, через которую их разрушительные инстинкты могли бы прорваться в безопасных формах. Тут огромную услугу учителю может оказать чувство юмора: лучше всего, когда избыток детской агрессивности разряжается смехом. Но для того чтобы противостоять такого рода опасностям, учителю просто необходимо быть сильной личностью в полном смысле этого слова.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"