Цветы с полей сорок первого года

Редчайший случай. Жизнь сохранила не только письма, отправленные в тыл, но и письма, посланные на фронт.

Нельзя сравнивать тяжесть фронтов – везде была смерть, огонь, кровь. Но что такое Калининский фронт – мы знаем.

Пятьдесят лет хранила женщина эти письма. Ничто не могло заставить ее расстаться с письмами погибшего мужа. Только смерть...

Это письма о любви. Любовь принято считать уделом молодых. Фильмы об этом, книги. А на этой странице – письма тех, у кого за плечами пятнадцать лет совместной жизни. И, оказывается, можно любить, быть преданным и заботиться друг о друге, дарить цветы, не позабыть ласковых слов и слов любви во все отпущенные тебе дни...

Так чью же переписку сохранило время?

Его звали Николай Добровольский. Судьба этого человека – судьба многих из того поколения, чья сознательная жизнь начиналась в годы гражданской войны. С 1918 года – в Красной Армии. В годы первых пятилеток он, инженер-стекольщик по образованию, создавал проекты новых заводов, строил их, был первым красным директором одного из них. Судя по письмам, Добровольский был не только хорошим специалистом, “спецом”, как говорили в те годы, он еще обладал и теми бесценными качествами, которые отличают честного и порядочного человека, крепкого духом и нравственно чистого. В первый же день войны он уходит добровольцем на фронт, рядовым. Через два года – командир истребительного полка. Был ранен и награжден. Когда друзья теряли его из виду в огне войны, то бросались к его жене, которую считали достойным его другом: “Как хорошо, что вы держитесь несокрушимо. За это вы большой герой”.

А героем она не была. Ксения Николаевна Мамонтова, бывшая актриса, чья театральная судьба не задалась. Она покинула сцену в годы войны и работала на московских заводах. Но до последних дней жизни не прерывала связи с театром. Собранные ею ценные документы вошли в архивный фонд историко-мемуарной комиссии театральных деятелей: мемуарные записки, отрывки из дневников, фотографии, афиши, письма, театральные программы.

Среди них уникальный “Приказ” № 1 по театру МХАТ за 28 июня 1941 года...

Он писал ей по сто писем в год. В конвертах остались засохшие цветы с военных полей.

Николай Николаевич Добровольский погиб утром 31 августа 1943 года.

Сложное это дело – письма. Нет в них романной цельности, закругленности, писательской фантазии. Они лишь штрих к портрету прошлого: к его делам, голосам, сознанию, быту.

Но звучит в них музыка человеческой Любви. И воскрешает всю полноту жизни, освещенной этим чувством.

Элла МАТОНИНА

Москва, 19.Х.41 г.

Мое сердце родное.
Твой товарищ сказал мне, что есть возможность передать тебе письмо. Что из этого получится – я не знаю. Но я пишу. Я просто испугалась, когда узнала, что ты оставил мне все свои запасы. Зачем ты это? Ведь мне самой хочется отдать тебе все, чтобы облегчить те лишения, которые ты испытываешь.
Живу на старом месте.
Я хочу попросить, чтобы ты узнавал, когда бывает машина из вашего батальона, и передавал о себе весточку мне. Я живу спокойно. В 9 часов ложусь спать. Слышала, что поезд с вашими сослуживцами попал под обстрел. Это ужасно.
Крепко люблю тебя и целую
Ксения

22.XII.41 г.

Мой родной!
Я получила от тебя все письма. Что тебе написать? Положение нелегкое. Было указание – муку не выдавать. Дома жить нельзя. После налета попортились от взрыва трубы, что-то разрушилось на чердаке от сотрясения. Топить нельзя. Спать невозможно. Я хожу в метро – там теплее. В довершение всего я ночью усталая и замерзшая попала под легковую машину. Разбило плечо. Наложили три шва. Так что сейчас я выведена из строя. Даже одеться сама не могу. Когда я говорила по телефону, была больна и раздражена. Я говорила нескладно и очень поплатилась за это. Ты мне больше не смог позвонить. Коля, ты очень огорчен? Я тебе принесла неприятности? Меня это мучает! Больше этого никогда не будет, не ругай меня. Мне так трудно жить, я измоталась, истощена. Прости меня.
Крепко целую тебя
Ксения

30.XII.41 г.

Милый!
Снова, как сто лет назад, старый год станет воспоминанием. А новый родится с нашими надеждами. Полночное рождение нового года... А тебя нет. И я вспоминаю, как однажды после новогоднего ужина я с двумя подругами выскользнула из шумной веселой комнаты на Тверской бульвар около дома. Был сильный мороз. Луна чисто и спокойно светила нам. А на бульваре росла небольшая елочка. Она была красива, украшенная сверкающим под луной снегом. Мы взялись за руки и стали кружиться вокруг елочки. Мимо нас прошли двое людей, скрипя морозным снегом. Они остановились, глядя на нас. Помнишь? А потом разняли наши руки, и все вместе мы стали петь и кружиться вокруг чудесного деревца. Так мы познакомились и стали друзьями на всю жизнь. И когда у меня умер мой семилетний сын и я узнала отчаяние, эти друзья пришли ко мне и разделили со мной горе, помогли мне.
Ты все это знаешь. И скоро Новый год. Пусть нас он согреет надеждой.
Целую тебя, милый мой, твоя жена

27.III.42 г.

Коленька!
Первый раз в нашей жизни я поздравляю тебя с днем твоего рождения. Я хочу, чтобы ты был здоров, чтобы скоро кончилась война и чтобы ты любил меня по-прежнему. Дела мои не так уж плохи. Я поступила учиться на курсы слесарей. Учеба через день на Серпуховской площади. Теория и уроков 4–5 в месяц практики. Я научилась держать молоток и зубило и резать им железо. Я уверена, что ты это не умеешь делать. Потом я хорошенько изучу автомашину. Вдруг придется мне оказаться там же, где ты. И ты увидишь, что я не просто слабенькая артисточка.
Целую тебя крепко

5.IV.42 г.

Родная моя!
Вчера у меня был праздник – получил от тебя долгожданную открытку. Как долго идут письма: почти целый месяц от нас до Москвы. Как стыдно должно быть почтовым работникам, так скверно наладившим это дело. Им следовало бы очень подумать о том, как дорога сейчас для фронтовиков связь с их семьями.
По письму вижу, что ты очень беспокоишься обо мне, а это напрасно. Живу я вполне благополучно. Здоровье хорошее. Особых лишений не испытываю. Участок наш сейчас спокойный, а в общем, все хорошо. В особенности будет хорошо, если только ты, моя бесконечно любимая, останешься моей родной, близкой, здоровой. Прошу тебя, пиши обо всем чаще и с полной откровенностью. Мне не надо утешительных уверений, что все благополучно, если это не соответствует действительности. Правдивым человек должен оставаться при любых обстоятельствах. О всех трудностях пиши прямо. Тебе, вероятно, не нравится моя просьба писать только правду. В жизни вообще, а сейчас особенно, правдивость является главным мерилом человеческого существа. Я когда писал тебе об этом, то имел в виду прежде всего одно: не утешай меня. Я должен знать, как дела на работе, дома, как ты себя чувствуешь. Об отъезде из Москвы не помышляй. Как бы ни было трудно, но дома и стены помогают.
Мы живем спокойно. Если хочешь кое-что узнать о наших (теперь уже прошлых) делах, найди газету “Известия” от 3 апреля и прочти на 2-й странице заметку под заглавием “Бои за поселок”. А пока у нас все тихо. Видишь ли кого из Главка. Интересно, как там идут дела. Если будет объявлен заем – сообщи им, что я подписываюсь на месяц. Сделай это обязательно.
Целую крепко и жду частых писем.

4.VI.42 г.

Милый мой, золотой!
Я начала было нумеровать тебе письма, но сбилась. И ты тоже забыл поставить номер. Пишу опять на занятиях. Слушаю невнимательно, не хочется учиться. Погода такая замечательная. Хочется в лес.
Какая тоска, хотя бы тебя за руку подержать. Дай мне твою руку, милый Коля, слушаете ли вы радио? Как часто я жалею, что я не рядом с тобой на фронте. У нас была бы одна судьба. Какие проклятия я посылаю Гитлеру и его фашистам. Как могу помогаю тебе, потому что ты моя вся жизнь.
Целую мои дорогие глаза

16.V.42 г.

Родная моя Оксаночка!
Писем нет от тебя. Не случилось ли с тобой что-нибудь плохого. Ты ведь последнее время избаловала меня письмами. Но зато так приятно было каждую почту получать от тебя письмо, а иногда и два. Ведь сейчас только в твоих милых письмах вся моя отрада.
В последнем письме между строк я прочел тоску и беспокойство за меня. Они, видимо, вызваны долгим перерывом в моих письмах. А ведь в этом виновато весеннее бездорожье.
Сегодня ходил в тыл своего полка. Шел лесом, увидал цветы и вспомнил, как хорошо было нам, и особенно мне, когда мы вместе собирали цветы под Москвой. Сорвал я несколько цветов и теперь хоть и в измятом виде посылаю их тебе. Подарок скромный, но ты ведь знаешь, хороших подарков я никогда не умел дарить даже тебе, моей бесконечно любимой.

Как твои учеба и дело?
Как мне хотелось бы узнать, что ты делаешь именно сейчас, когда я пишу тебе это письмо (11 часов вечера). Если ты сейчас думаешь обо мне и у тебя все благополучно, то, значит, все хорошо.
Получила ли ты мое письмо с цветочками. Видишь, что делает весна и любовь к тебе даже с таким черствым человеком, как я.
Пиши – жду, целую – люблю и люблю.

17.VI.42 г.

Здравствуй мой Коленька,
мой милый!
Снова пишу на занятиях. Я здорова, продолжаю набирать знаний в специальности. За мои успехи меня переводят в электромонтажный цех. Должна сказать, что знаний здесь требуется значительно больше, но сложность и интерес ведь всегда взаимосвязаны. Так что твоя мечта о жене, квалифицированном рабочем, может исполниться.
Хочу тебе сообщить интересную новость о твоей маме. Она взялась шить рубахи для фронтовых госпиталей. Она делает это так хорошо, что в клубе в Серпухове повесили на Доске Почета ее портрет, часто благодарят и говорят замечательные слова, честят ее на собраниях.
В Москве идет широкая мобилизация женщин до 45 лет на лесозаготовки и торфоразработки. Москве нужно топливо. Я всей душой помогу, если это коснется нас. Но вот ты напрасно меня стараешься закутать в вату. Зачем ты пишешь о вашем тихом участке? Я слышала сообщение с Калининского фронта. Там все сложно и опасно, достаточно было услышать о подвиге батальонного комиссара Петрочука, ходившего в разведку. А ведь ты знаешь этого товарища. Ты просто мало знаешь мои силы. Я так же, как и другие, все вынесу, все переживу, что мне положено.
Крепко любящая тебя
твоя жена

17.VI.42 г.

Оксаночка, родная моя!
Какое счастье, что опять стал получать от тебя письма. Сразу стало все хорошо и легко. Сейчас выбрал свободное время и перечитал большинство твоих майских писем. В одном из них ты пишешь, что хотела бы обратиться к хирургу, чтобы он вырезал тебе нерв страдания за других, и что лучше даже не иметь близких людей. А я когда долго не получал от тебя писем, раза два подумал, как страшно все свое счастье, всю радость жизни сосредоточить на одном любимом человеке. Случись с ним что-нибудь, и оборвется вся нить, привязывающая к жизни. Но связь моя с тобой не ниточкой скреплена, а толстым канатом, который продержится еще долго, долго, не менее чем до 2000 года, когда оба мы будем глубокими стариками. Но и тогда мне, наверное, не захочется расставаться с тобой. Ты интересуешься, как на мне отразилась прошедшая зима. Пишу тебе со всей откровенностью, я не только не ослабел, но, наоборот, окреп физически. Исчез ненужный вес и исчезла одышка. Я легко двигаюсь, и любая работа, которую я так медленно делал в Кунцеве, сейчас была бы просто незаметной.
Ты пишешь о себе мало, а мы договорились держаться одного принципа – до конца говорить друг другу только правду.
Целую тебя, родную

3.VII.42 г.

Моя родная!
Ты остаешься верна себе. И там, где хоть как-нибудь в нашу жизнь входит посторонняя женщина, ты поднимаешь иголочки, как когда-то делал наш ежик Тубси. Но и на этот раз ты не права, моя любимая, и чтобы доказать тебе это, высылаю “подлинный документ” – открытку, которая все тебе разъяснит.
Надеюсь, ты получаешь теперь от меня не “противные открытки, от которых хочется плакать”, а длинные письма, и даже с цветами. Правда, последнее время я цветы не посылаю – не попадается хороших. И все же на днях послал тебе наш русский цветок “Ивана-да-Марью” (это мы с тобой).
У нас погода холодная и сырая. А как у вас? Ты пишешь мне бодрые письма, пишешь, что в Москве становится все лучше. Я рад, если только это правда, а не твое желание ободрить меня. Я за этот год солидно поумнел, на многие вещи начал смотреть совсем другими глазами. Как у тебя идут учебно-электрические дела, как здоровье? Посылаю очередные цветы, на вид скромные, но все они из наших полевых оранжерей. Сегодня у меня юбилей – я год и два дня в Красармии, и сколько воды за это время утекло...
Целую тебя

21.VII.42 г.

Здравствуй, мой любимый!
Вчера получила от тебя открытку. Ты опять пишешь о тишине на вашем фронте. Ах, Колька, и тебе не стыдно? Сам представлен уже ко второй правительственной награде. За что? За тишину? Нельзя смотреть на меня, как на школьницу-приготовишку. Мне хочется по твоей просьбе рассказать тебе о Москве. В городе совершенно спокойно, шумно и весело. Бодрее и спокойнее, чем в прошлом году в это время. Настроение у всех боевое. На заводах и др. предприятиях упорная, лихорадочная работа, совершенно самоотверженная. А учреждения, как и раньше, топчутся на месте.
На рынке появилась зелень. Картофель стоит 80–70 руб. кг, лук молодой 100–150 руб. кг. Молоко 20–35 р. кружка. Сижу и пишу и вдруг – почта. Ура, ура! Я получила твои фотографии. Милый мой, родненький, волосы твои не вьются, и еще хочется поправить тебе воротник и ремни. Ах ты богатырь! Да ты такой же тощий, как в декабре.
А еще требуешь от меня и обещаешь сам писать только правду! Но все равно целую и люблю тебя.
Ксана

7 ноября 42 г.

Милая!
В праздничную ночь шлю, сейчас 3 часа, шлю мой привет тебе и много поцелуев и самых лучших пожеланий моей родной, любимой, единственной. Хотя открытка эта придет к тебе значительно позже праздничного дня, но сейчас, когда я пишу
ее, я от всей души хочу, чтобы хоть в этот Большой день ты немного отвлеклась от повседневных забот и горестей, чтобы в этот день тебе было лучше, чем в остальные трудные военные дни, чтобы ты в этот день твердо почувствовала, что мы побеждаем.
Целую

9.Х.42 г.

Здравствуй, мой любый!
Идут дни и месяцы, и конца им нет. Твоих писем у меня уже больше сотни, и в каждом из них заботы и беспокойство обо мне. А я все думаю о твоих тяжестях и переживаниях. Вот опять я узнала о событиях у вас. Я еще не видела Баскакова, но завтра они будут у меня, и я подробно узнаю обо всем этом. Я жду тебя. Я хочу быть около тебя, с тобой. Есть сейчас такая модная песенка: “Жди меня, и я вернусь, только очень жди. Жди, когда уж надоест всем, кто вместе ждет... Жди меня, и я вернусь всем смертям назло. Ожиданием своим ты спасешь меня. Как я выжил – будем знать только мы с тобой, просто ты умела ждать, как никто другой”.
Но в песнях все просто. Когда подумаешь о прошлом, то кажется, что я еще не начинала жить.
Коленька мой, мой голубчик, моя радость. Каждая минута моей жизни наполнена мыслью и тревогой о тебе. Но я прошу тебя и приказываю – не присылать мне больше посылок. Тебе необходимо все это самому. Тебе нужны силы. Все посылки я буду отсылать обратно. Думай о себе, ты слышишь меня, любимый.
Целую мои родные и дорогие глаза

24.II.43 г.

Любимый мой, дружочек мой!
Редко я стала тебе писать, суета, суета.
Каждый день нужно бороться, и все никак не могу устроить обстоятельства так, чтобы пожить немного спокойно. Недавно я тебе писала о том, что меня выселяют из этой комнаты. Я была в Моссовете и нашем исполкоме. Приняли меня внимательно и обещали помочь. Здоровье мое стало немного хуже, но это в связи с весной. Покупаю себе молоко, иногда целый литр. Это стоит 100–150 р. Ты знаешь, как я люблю молоко, и оно для меня полезно.
Я буду здорова, мой любимый. Да и сейчас не так плохо. Я просто быстро устаю и не успеваю ничего для себя сделать. И ночью не сплю. Тревожно.
Как ты, твое здоровье. Ты только пишешь, что жив и здоров. И никогда ничего подробно. Ты знаешь, я ношу сейчас твои сапоги, и мне все время хочется ходить твоей походкой, немного раскачиваясь.
Пиши мне. Как много для меня было бы, если бы ты писал мне через день.
Целую мои родные глаза
Навеки твоя

27.II.43 г.

Мой дорогой!
Давно тебе не писала. Болела. Лежала в больнице. Не так подлечилась, как отогрелась. Дома даже вода замерзает в стакане, хотя на улице оттепель. От тебя нет писем.
И я не знаю, писал ты или нет. Быть может, пропали, т.к. меня дома не было.
Нет, Коля, я не бросила учебу. Нельзя. Хотя работать и учиться трудно. Сейчас начинаются экзамены. Сознаюсь тебе, знаний у меня мало. Заниматься буду ночами. Вчера освободили Харьков. Ох, как там ты. Хотя бы узнать или лучше не узнавать – так мне за тебя страшно.
Милый, целую тебя

29.V.43 г.

Здравствуй, мой Колька!
У меня все по-прежнему. Живу, работаю, учусь. Ты пишешь, мне трудно. А кому легко? Вам, бойцам, нашим защитникам? Да мы просто в раю по сравнению с вами.
Москва живет, шумит, бывает даже красивой, словно нет войны.
Ты не беспокойся обо мне. И всем своим товарищам скажи, чтоб о женах не беспокоились. Мы выстоим, потому что чувствуем, что вы побеждаете и еще потому, что любим вас. А я больше всех люблю тебя.
Твоя Оксана

24.VI.43 г.

Родной мой!
Как я радуюсь, когда получаю твои письма. Тебе хочется знать, как я живу. Вот как: ремонт окончился, и я живу в новой квартире. Перевезла не все, что было в кладовой. Старую комнату уже заселили. Мне почему-то жалко эту комнату. Четырнадцать лет мы с тобой прожили в ней. Все сломала война, но не нас с тобой и нашу любовь, правда, мой милый?
Я работаю много. На ремонт комнатенок заработала, вывернулась, и получились они не плохие. Когда ты вернешься в них? И будет вечер, лампа и мы с тобой, а вокруг счастливые люди.
Целую тебя
Ксана

8.VIII.43 г.

Родная!
Большой город остался сбоку и сзади. Каждый день движемся на запад, а навстречу освобожденное гражданское население. На душе радостно, а в теле хоть и трудновато порой – бодрость.
Пишу тебе каждые два дня. Не беспокойся, теперь уже недолго.
Целую

16.VIII.43 г.

Люба моя золотая!
Тебя несколько дней тому назад поцеловало сто освобожденных женщин. Я сто первая целую тебя горячее и дольше всех. Потому что ты мой герой и мой муж. Я только боюсь, что из ста нашлась одна более миловидная и ты поцеловал ее несколько крепче, чем других. Не надо, мой любый. Даже во сне я страдаю, если мне приснится что-либо подобное. Согласись, мое сердце, что страданий с меня достаточно. За пятнадцать лет нашего пути я вынесла все трудности. Никто из людей не сделал это с тобой и для тебя. Ведь ты мой, моя жизнь, моя кровь. Ты ведь знаешь это. Но когда я тебя увижу. Когда, когда? Все замерло во мне, я только жду тебя. Поцелуй “Зорьку”.
Всегда твоя

15.VIII.43 г.

Оксана моя!
Не знаю, что и подумать, писем от тебя все нет и нет. Не нахожу себе места. Неужели с тобой случилось что-нибудь плохое? Нет, не может быть, чтобы это было в эти счастливые для меня дни. Очевидно, опять какая-нибудь путаница. И все же почта к нам приходит аккуратно. Все получают, а мне от тебя все нет и нет. А как хорошо было бы в дополнение ко всему приятному, что я испытываю сейчас, получить твои письма. В недавние тяжелые дни, которые теперь миновали, я не мог писать тебе обо всем подробно.
Сейчас у нас спокойно, можешь не волноваться. Я послал тебе газету с приказом о моем награждении. Все меня поздравляют, но вот без твоего поздравления все как-то не так.
...Были моменты – и не один, – когда только твоя любовь спасала меня.
Многих, кого ты знаешь, у нас уже нет. Ермаков ранен, мой коновоз тоже. Ранен Ремизов, Баскаков, убита его жена. Но успехи на нашем фронте без жертв не могут обойтись.
Нет и моей красавицы Зорьки. Ее сперва ранило, а потом добило насмерть. Не иметь мне больше такой хорошей лошади.
И все же, Ксаночка, война идет к концу. Будь в этом уверена.
Целую тебя

30.VIII.43 г.

Родной мой, моя жизнь!
Что же ты не пишешь, что происходит?
Я не нахожу себе места. Последнее письмо было давно. Каждый день много раз радио разрывает мое сердце передачами о событиях на вашем фронте. Мне нужно от тебя письма. Нужно хотя бы знать, что ты жив. Коля, родной, пиши мне. Я знаю, что ты писал бы мне даже без моей просьбы. Значит, что-то случилось. Я теперь не знаю, можно ли тебе писать.
Целую все мое дорогое лицо. Родной, твоя подруга жизни и жена.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"