“Вы только поймите главное...” –

говорим мы своим ученикам.
Но существует ли он – один для всех рецепт понимания?

Вы поняли, что они поняли?

Меня все меньше поражает факт разного понимания учеником и учителем одного и того же. Так уж устроена жизнь, и с этим приходится мириться.

То, что нам кажется существенным и важным, ученики принимают за вещи второстепенные, а то, мимо чего мы проходим, для учеников оказывается насущным. В школах порой ученики ведут партизанский образ жизни – жизнь их делится на школьную и другую, не видимую учительскому глазу, текущую в школьных туалетах, на последних партах, на школьном крыльце или за углом. Зачастую самое главное для ученика происходит именно там, где учителя не оказалось рядом. И то, что ученик слышит и видит в классе, он толкует, исходя именно из этого опыта.

Если мы не стремимся “продавить” свою точку зрения, насадить свое видение мира, то сакраментальный вопрос “Ну что, поняли?” перерастает в малопопулярный: “А что вы поняли?”. И тогда ученическая выраженность может воплотиться в самых разных формах, которыми изобилует то, что называют сомнительным словом искусство (сомнительным, потому что оно всякий раз заставляет балансировать между искусностью и искусом). Дети обнаруживают свое “поняли” самыми разными способами, и уже от учителя зависит, понимает ли он то, что поняли ученики.

Мне пришлось, оставив начальную школу, перейти с ребятами в пятый класс. Хотя теперь я понимаю, что начальная школа на самом деле продолжается до сих пор, в седьмом.

А тогда, в пятом, мы читали Есенина. Но не по учебнику, а по сборнику стихотворений, подаренному каждому ученику заботливым родительским комитетом.

Работ со сборником было много. Мы учили полюбившиеся стихотворения, писали их пересказы в прозе, выискивали строки, которые бы подтверждали есенинское credo, работали над прочтениями... В шестом классе я попросил ребят написать читательские сочинения – поделиться опытом и посоветовать, стоит ли учителю в пятом браться за Есенина.

Лина. Все, что было, – правда, но в интересах детей я изменил имена.
Лина не только моя ученица, но и соседка (я знаю ее чуть не с рождения, да и она меня видывала с мусорным ведром и в домашних тапочках). Мне казалось, что я хорошо ее знаю. Лина очень способная и любит читать. В пятом она выучила филатовскую сказку “Про Федота-стрельца, удалого молодца” и рассказывала ее на школьных вечерах.

Лина со второго класса заботится о Сереге, а Серега наш сильно отстает по всем предметам, кроме труда и литературы.

Лина написала так.

В пятом классе я была уверена, что если я хочу прочитать стихотворение на пятерку, то надо просто прочитать его с остановками и паузами. Делая микроскопические усилия, я умудрялась получать хорошие оценки. Но в шестом классе я поняла, что стихи Есенина надо еще дома прочитать несколько раз и понять, проставить паузы (ведь некоторые его стихи совсем не похожи на другие). И, конечно, все это зависело от возраста, времени года и настроения...

Есенин – уникальный поэт. И это не потому, что каждый человек по-своему уникален, а потому, что ни у одного поэта не было видно такого контрастного различия во мнениях. До революции – это один человек, а после революции – абсолютно другой. Внутренние перемены С.Есенин выражает не только в действиях (уход в ресторан во время творческого вечера поэтов), но и в стихах, причем он после перемены веры не стал сжигать свои стихи по примеру Н.В.Гоголя не только потому, что они уже были популярны, но и потому, что у него изменилось мнение о Боге. Он начал писать стихи совершенно другого направления.

Нужно ли пятиклассникам читать стихи Есенина? На этот вопрос можно ответить только познакомясь со всеми пятиклассниками в отдельности – ведь каждый понимает Есенина по-своему. А те, кто вообще не знает биографии Есенина, никогда не поймут, что этот поэт имеет в виду.

Я не думаю, что творчество Есенина будет интересно тем, кому нравятся стихи Репина, картины Гоголя или скульптуры Чехова. Чтобы пятиклассник понял стихи Есенина, ему надо не только уметь читать, но и уметь делать выводы.

Ксюша. Помню, я здорово переживал за то, чтобы мои ученики не скатились к осуждению, к неприятию отдельной человеческой судьбы.

Ксюшино “а папа сказал, что Есенин был пьяницей и бабником” висело в классе долго. Я думал, что этой репликой мои педагогические опыты закончились, что все напрасно, что телевизионные сериалы уже научили резать “правду-матку”, что оттенки неразличимы, что человеческий грех – это уже и готовый приговор, и путь на эшафот.

В ответ на Ксюшину реплику про “пьяницу и бабника” многие закричали такое знакомое: “Есенин все же был великим поэтом” или “Он же не всегда был таким”.

Мне стало грустно. Я-то думал, что мы занимаемся творчеством Есенина, что ребята понимают про его стихотворения нечто свое, удивительное, мне любопытное. А оказалось, что мы населяем одну коммунальную квартиру, в которой место для курения или жарки яичницы становится средоточием всего земного и заурядного.

Сама же Ксюша написала так.

Я думаю, С.Есенин верил в Бога до конца своих дней: “Господи, я верю!..” Но потом произошла революция, закрылись все церкви, и Есенину было горько, что он не мог открыто верить в Бога. Но до конца своих дней поэт оставался истинно русским и верующим человеком.

Стыдно мне, что я в Бога верил,
Горько мне, что не верю теперь...

Я думаю, С.Есенин поступил правильно, не покинув свою Родину во время революции. Но он переживал за других оставшихся людей и за эмигрантов.

    Я думаю:
    Как прекрасна земля
    И на ней человек
    И сколько с войной несчастных
    Уродов теперь и калек!

Я советую всем читать Есенина, и тогда они поймут, что не надо “бросать Родину в тяжкое время”.

Я много и долго говорил ребятам про штампы. Говорил, что не может человек быть глубоко верующим, как не может быть женщина беременна наполовину. Я говорил, что человек не может быть истинно преданным своей Родине. Говорил много сомнительных и верных мыслей. Но что ребята понимали про это?

Борис. Боря попал к нам в первом классе, как и большинство. Но просидел первые три месяца учебы под лестницей вдвоем с чешущимся от нервной экземы другом Мишкой. Боря боялся своего имени, он убегал от всех взрослых, понимая, что ждать от них нечего. Его выгоняли из детского сада и из летних лагерей. Он разлил кислоту из папиного аккумулятора на новый ковер. Взрослым, которые попадались на его пути, он хамил. На переменах бегал по крышам гаражей. Что-нибудь натворив, он залезал на дерево и оттуда ждал меня. Мама плакала. Другие родители говорили: “У С.В. дети не учатся – все уроки сидят под лестницей”. А мы всем классом ходили под лестницу и проводили там занятия.

Сегодня, в седьмом, Боря перебрался из второй группы английского языка в первую, где вместо трех часов в неделю – пять. Сегодня Боря зачем-то изучает французский и латынь. Он что-то понял.

Тогда, в шестом, я читал ребятам о Есенине из Юрия Анненкова, а они делали свои выводы, которые я им делать, по всей видимости, не разрешал.

Борис посвятил свое сочинение Есенину, а писал мне.

Я посвящаю эту работу Сергею Александровичу Есенину.

Я считаю, что Есенин – хороший писатель.

Первый раз я прочитал его стих в пятом классе. С тех пор Есенин мой любимый писатель. У меня есть его сборник. Перед тем, как лечь спать, я читаю его.

Я нахожу творчество Есенина очень странным и в то же время интересным. Сначала, когда он был мальчиком и начал писать стихи, они были больше о Боге, о вере, были веселыми. Есенин как бы сам расцветал и начинал делать карьеру. Уже позже, когда он начал расти, он становился все грустней и грустней. Начал курить и пить. Стихи стали мутней и грустней, словно тот цветок, который недавно еще расцветал, а сейчас начал увядать.

Есенин пережил сначала буржуазную, а потом и пролетарскую революцию. Безусловно, ему пришлось много пережить. На портрете работы Юрия Анненкова поэт изображен с сигаретой в зубах и со злыми глазами.

Я считаю, что Есенина пятиклассникам читать можно и нужно, потому что он писал разные стихи: про смерть, про весну, про лето, про зиму. Есть веселые, а есть и грустные. Конечно, понять эти стихи и вникнуть в них, найти их суть – сложно, но хотя бы прочитать надо обязательно. Чтобы понять стихи Есенина, надо понять его самого, то есть прочитать о его жизни и о его таинственной гибели. (Последнее предложение – только для очень серьезных людей.) Для меня Есенин – необыкновенный писатель.

Чему они не смеялись?

Ксюшина реплика продолжала витать в нашем классе. Я же думал о предупреждении “не судите”. Я открывал для себя текст дальше: “Каким судом судите, таким и будете судимы”. Я понимал, что обличение и осуждение – вещи разные...

Но как нам удалось сделать такой несвоевременный прыжок из творчества в якобы жизнь? А главное – зачем?

Я читал ребятам из дневников Юрия Анненкова, о его поездке в Куоккалу зимой восемнадцатого года: “По стенам почти до потолка замерзшими струями желтела моча, и еще не стерлись пометки углем: 2 арш. 2 верш., 2 арш. 5 верш., 2 арш. 12 верш... Победителем в этом своеобразном чемпионате красногвардейцев оказался пулеметчик Матвей Глушаков...”

Я читал, и они не смеялись. Был последний, кажется, седьмой урок. Жарко и душно в непроветренном классе. Попросил развернуть стулья и сесть спиной к доске. “Да зачем это?” – спросили одни. “Чтоб доска не маячила,” – ответил кто-то.

Я читал с упоением. Медленно, смакуя каждое предложение, каждое, как мне казалось, разящее слово: “Вырванная с мясом из потолка висячая лампа была втоптана в кучу испражнений. Возле лампы – записка: “Спасибо тебе за лампу, буржуй, хорошо нам светила”.

Анненков был поражен увиденным, был поражен тем, во что превратили Советы и советско-финская война место, “где творила и отдыхала русская литература”.

Но чему поражались ребята на седьмом уроке, сидя в душном классе спиной к доске?.. И что делал я, читая?

Плоды понимания

Примерно год назад в кулуарах школы у меня состоялась минутная полемика с одной инициативной дамой (не учителем, а ученым-методологом), которая всячески доказывала, что работает с детским пониманием. Ее определенно не устраивали мои увещевания по поводу того, что с пониманием работать невозможно, что понимание иррационально. Сперва я думал, что эти разночтения – лишь понятийная неразбериха, и значит, они несущественны. Но позже я убедился, что с “пониманием” работают многие учителя, при этом автор текста, рассказчик, да и сам текст, становятся никчемным хламом по сравнению с теми глубоко нравственными проблемами, на которые они выходят “вместе с детьми”.

В той минутной полемике я был не прав по существу вопроса, так как не догадывался о том, что вся знаковая культура – это плод понимания. Нам нередко приходится слышать о том, как у некоторых детей начинают гореть глаза, как тот или другой ученик совершает открытие, как на вопрос “Ты меня понимаешь?” вопрошаемый отвечает пламенно и с явной готовностью включиться в действие. Понимание можно отображать, так как оно часто выражено в знаковой, символической и образной формах. Практически оно является искусством. Совсем не обязательно проникать в сознание человека, в его подкорку и копаться в его ценностях.

“Ну что, поняли?” – спрашиваем мы. А они, думая: “Щ-щас, так я тебе и сказал”, а скорее всего и не успев подумать, говорят то, что мы хотим от них услышать. И мы забываем, что понятое учеником при желании вполне читается, но не лежит на поверхности.

Сейчас передо мной двадцать семь тетрадей со старыми работами о Есенине. В каждом сочинении, перечитывая, я открываю новое и в ребятах, и в поэте, и в себе. Но о своих открытиях пытаюсь молчать. Я не знаю, которую тетрадь взять следующей. Поэтому беру наугад.

Саша. У Саши скандальная репутация. Еще в детском саду она терроризировала всех: родителей, детей и воспитателей. В школе Сашу не раз переводили на индивидуальное обучение. Саша кусалась и всех ненавидела: учителя были “идиотами”, а ученики – “козлами”. Она носила с собой куклу Барби и пакет с едой. На нервной почве девочка много ела и быстро поправлялась, превращаясь из худенькой симпатяшки в кругленький “бочонок”. Саша легко краснела, но при этом в отсутствие учителя частенько ругалась матом. Примерно год назад Саша пришла на математику в пижаме и назвала учительницу ведьмой.

Спустя полгода жизни с нами Саша написала про своего Есенина.

Мое рассуждение.

1 часть.

Я считаю, что мне лично не надо читать стихи Есенина. Но некоторые – можно. Мне часто от стихов Есенина становится очень грустно, например, от “Воробьев”. Некоторые стихи Есенина люблю, другие ненавижу. Как можно говорить про Бога: “выдеру я ему бороду” или “кричу я, сняв с Христа штаны”?

Раньше, когда я была поменьше, мне было 9 лет, 10 лет, я его обожала. Я любила Есенина до тех пор, пока не прочла стихотворение “Инония”. Я его невзлюбила. Я думаю, что говорить так про Бога – большой грех. За что Есенин невзлюбил Бога и Христа? За то, что Бог подарил ему жизнь и талант писать стихи? Но, может быть, в жизни Есенина что-то произошло? Все-таки он пережил революцию. Сначала он веровал в Бога очень сильно, хвалил Его. Потом в жизни что-то произошло, он написал безобразное, по моему мнению, стихотворение “Инония”. Потом написал: “Наша вера не погасла...”

Он, наверное (наверняка), раскаялся...

2 часть.

Творчество Есенина мне в детстве нравилось. Мне казалось, что он писал легко, четко, нежно. Он завораживал душу. Было очень жалко воробьев. Взрывается душа до сих пор. Еще мне нравятся стихотворения Есенина (сейчас): “С добрым утром”, “Молитва матери” (очень жалко) и т.д. Я говорила и говорю: “Инония” меня раздражает”.

3 часть.

Я думаю, что читать стихи Есенина можно, но редко. Только если необходимо. Но я точно не знаю, как кто думает. Каждый человек имеет право на собственное мнение. Люди все смотрят на жизнь по-разному. Так что решайте сами: хороший ли Есенин писатель, надо ли его читать.

Саша открыла “Инонию” самостоятельно, как, впрочем, и все остальные ребята, а позже поставила мне в вину это произведение, возомнив, что я ей его специально подсунул.

Или это мне кажется?

Я не обольщаюсь и знаю, что мои слова: “Вы только поймите главное...” – мало что значат. Я остаюсь со своим, они – со своим. Только теперь, в седьмом, они хотят, чтобы я с ними разговаривал о жизни один на один. Я не понимаю, хотят они этого или мне кажется. Но они подходят на перемене: “Сергей Владимирович, у меня проблема...”. Или: “Смотрите, мы со Стасом поспорили, сколько действующих лиц у Ломоносова...” Или: “Знаете, у меня не получается читать оду вот в этом месте...” Раньше я отдавал им все на откуп: “Иди спроси у Пети” или “У Дарьи есть оригинальное решение”. Но теперь они не “отсылаются”, хотят, чтобы я лично ответил, лично посоветовал. А я тревожусь – вдруг я не прав. Вдруг ошибусь в какой-нибудь мелочи, в каком-нибудь “чуть-чуть”, в том, что делает искусство искусством. Вдруг меня не поймут.

Ученики нас не понимают, и мы их. Они спрашивают, мы советуем, а они затем делают все по-своему. А иначе и быть не может. И поэтому мне хочется вернуться в начальную школу, куда я и сбегаю тайком от своего класса. Там никто не требует слов с глазу на глаз и позже не приходит домой к любимому учителю...

“Но это уже мелочи. Обрывки бесполезной сентиментальности...” Так заканчивает свои записи о Есенине Юрий Анненков.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"