Безумный третий мир

Опыт последнего десятилетия в нашей стране уникален, заявил на научном симпозиуме “Куда идет Россия?”, о котором мы вам уже рассказывали, главный социолог страны (директор ВЦИОМ) Ю.Левада. Это опыт не революции, не заговора или интриги, а вынужденного, никем не задуманного и никем не возглавленного перехода общества из одного состояния в другое. Когда реформы начинают просто потому, что прилавки совсем опустели; когда многопартийная система получается потому, что перессорилась верхушка государства; когда на выборах главный критерий – чтобы хуже не стало.

Если бы выступал не Ю.Левада, известный своими западническими симпатиями и склонностями к универсализму, а кто-нибудь другой, в пору было бы воскликнуть: ну вот, опять путь особый, небывалый, чисто русский – в падении, как и на взлете. Но уже не первый год подряд английский социолог, много работающий в России, Теодор Шанин, уверяет, что мы вовсе не такие уникальные, какими себе кажемся. Просто принадлежим мы не Западу и не Востоку (в споре западников и славянофилов, по его мнению, эта дилемма неправильно сформулирована, потому и спор до сих пор неразрешим), а странному, плохо изученному и вообще лишь недавно замеченному учеными, почти сплошь европоцентристами, третьему миру. Еще в начале века, по мнению Шанина, Россия продемонстрировала миру типические черты развивающейся страны, что не было тогда осознано, поскольку не было и самого термина, и понятия “третий мир” – оно появилось лишь в шестидесятые годы.

Не то чтобы сильно неожиданно, но до сих пор обидно. И до сих пор непонятно.

Однако Шанин приводит в доказательство своей правоты неожиданные подробности из жизни стран, которыми мы не привыкли особо интересоваться. В Индии, в Бразилии есть, оказывается, и довольно развитое производство, и прекрасные университеты. Как и мы, Бразилия провела свою урбанизацию совершенно зверскими методами и (в отличие от Китая) истребила в этом процессе ремесло. Как и в нашей экономике, в бразильской огромную роль играет неформальный сектор, система неформальных отношений, компенсирующих дыры формальных систем. Как и у нас, там созданы небольшие центры высокого наукоемкого производства, которые существуют в режиме закрытых городов и никак не влияют на окружающую среду.

Третий мир, по Шанину, не этап в развитии любой страны от первобытно-общинного строя или феодализма через урбанизацию и индустриализацию к современному постиндустриальному производству, обществу и государству; это действительно особый мир, живущий по своим законам и упрямо уклоняющийся от европоцентристских схем. Абсолютно во всех странах третьего мира государство выступает главным агентом развития и модернизации. Везде социальные структуры скорее разрывают страну на части, чем объединяют ее. Повсюду в этом мире богатство исчезает не только из-за неэффективности производства, но и потому, что местные элиты вывозят его за границу. План “закрыть” страну, развить ее, а потом “открыть” – не российское изобретение, его пытались реализовать и в Бразилии, и в Иране. Каждый новый этап начинается с выдвижения одной и той же новой стратегии: усилить вмешательство государства ради какой-то высокой цели, требующей сконцентрировать все силы и ресурсы в одних руках. Почти всегда сначала страна делает резкий рывок вперед, потом идет стагнация, потом падение. Углубляющиеся кризисы переходят в конце концов в самораспад системы: страну не завоевали чужие, не было сокрушительного восстания своих, просто все как-то разваливается изнутри...

Если заставить себя услышать английского социолога (чего, кажется, за все эти годы так и не случилось), многие странности нашей давней и современной истории, подмеченные и истолкованные социологами, философами, культурологами, экономистами, приобретут новое звучание. Нельзя ли многие особенности истории России в последние сто лет и последние десять лет рассматривать как характеристики этого самого плохо изученного третьего мира? Тогда все, что с нами происходит, не такой уж стихийный, стохастический, ничем не управляемый процесс, как говорит об этом Ю.Левада, он управляется определенными закономерностями, только мы их не знаем.

Например, в этом мире особое соотношение между производством благ и производством рисков – такую теорию выдвигает известный социолог О.Яницкий. Производство благ и производство риска – равноправные реальности; они всегда сосуществуют в известных пропорциях. Среда обитания есть интегральная часть этих производств. В развитых странах Запада свои зоны риска: можно разориться, потерять работу, заболеть, быть ограбленным или изувеченным в автокатастрофе. Но эти зоны не столь уж велики и контролируются государством и обществом: невозможно уничтожить преступность, но можно бороться с ней более или менее эффективно; невозможно «отменить» риск венчурного бизнеса, который состоит в создании и опробовании новых технологий, но можно сделать это занятие столь привлекательным, чтобы его достоинства оправдывали неизбежный риск.

Мы сейчас, по Яницкому, находимся в фазе не просто риска, а всеобщего риска. Уже непонятно, где опаснее жить: в Москве или на Сахалине. Последние десять лет производство благ все более вытеснялось производством риска, который начинает определять наше понятие нормы. В такой обстановке главным становится не развитие, а безопасность. Общество не модернизируется, а, наоборот, скатывается в архаику, вплоть до торговли людьми, социальная среда становится агрессивным накопителем и производителем рисков самых разнообразных; ими полны не темные улицы, а школа и армия, все институты общества. Норма и патология меняются местами. Наша советская система оказалась не очень реформируемой, и в этом наш главный риск.

Возможно, в этом самом достаточно безумном третьем мире естественно ходить по кругу, вместо того чтобы, как в истории Запада, двигаться вперед, хотя и с некоторыми – порой серьезными – зигзагами и отклонениями. Исследователь Светлана Кирдина, например, анализируя историю России за несколько столетий, считает, что ее можно представить как время от времени сменяющие друг друга «западнические» и «славянофильские» циклы. В спокойные, стабильные времена у нас доминируют славянофильские ценности, стратегии поведения, способы организации социальной, экономической и политической жизни; когда же источники ресурсов, которые обеспечивают эту стабильность, иссякают и начинается кризис, потребность модернизировать базовые основания бытия выдвигает вперед западные ценности, стратегии, социальные институты. Дело в том, что именно западные ценности и стандарты поведения, западные способы организации жизни и деятельности как отдельного человека, так и общества в целом способствуют динамичности, модернизации. Но в рамках славянофильской парадигмы стабильность ставится куда выше, чем успех, развитие. И нынешняя наша склонность к либерализму, демократии и прочим западным ценностям вызвана системным кризисом России, и все это будет благополучно забыто, как только положение исправится.

Несколько штрихов к странному портрету добавляет экономист А.Кравченко, по мнению которого три раза в этом столетии мы начинали строить три разных капитализма. Первый пришел на смену феодализму. Ко второму мы приступили непосредственно после “военного коммунизма”, в период нэпа. Третий пришел на смену развитому социализму. Каждый раз стране и власти не хватало терпения довести дело до конца. Трижды мы проходили через период первоначального накопления капитала, расплачиваясь всем, чем принято расплачиваться в подобных обстоятельствах: бедностью, расслоением, криминализацией жизни. Трижды, не выдерживая, мы звали социализм. Социализм всегда приходил с великими жертвами. Вот и сейчас он на пороге: новый капитализм кончается на наших глазах, мы возвращаемся к государственному управлению экономикой. И Альберт Иванович цитирует знаменитого нашего экономиста и “кооператора” Туган-Барановского: так не выздоравливают, надо хоть раз доболеть до конца!

Академик Т.Заславская, много лет изучавшая особенности нашей социально-экономической системы как до перестройки, так и после, отмечает, что традиционный научный инструментарий не срабатывает в исследованиях российской реальности. Нужны новые понятия, теории, концепции.

Да что ж это, в конце концов, за реальность такая, что к ней не приложимы ни знаменитый эталон европейского метра, ни прошедшие международную апробацию весы? Если умом Россию действительно не понять, то какими же частями тела прикажете это делать?

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"