Без права на ошибку

Экзамен по русскому языку пугает абитуриентов сегодня не меньше, а пожалуй, даже больше, чем экзамен по математике. Как избавиться от этого страха: отменить экзамен или все-таки выучить русский?

И все-таки, почему изучение русского языка и само обретение грамотности кажутся современным детям таким скучным и несущественным делом? «Взрослых» ответов на этот вопрос может быть много, даже слишком много, как всегда случается, когда что-то обязательное для старшего поколения вдруг становится необязательным для детей. Но если речь идет о языке, о главном носителе культурных традиций, спокойно отнестись к такой проблеме просто невозможно! Вот почему сегодня мы предлагаем вам, может быть, порой излишне категоричный, но написанный неравнодушным человеком текст из нового журнала «Школьное обозрение», первый номер которого недавно выпустила Оля Макарова, редактор хорошо знакомых вам вкладок «Региональное образование» и «Документы». Речь в этой статье пойдет как раз о причинах нарастающей безграмотности и о том, как мы можем ей противостоять.

По ком звонит колокол?

Еще недавно ответ на этот вопрос был очевиден: колокол звонил по огромной части абитуриентов. Обязательный для вузов и факультетов всех профилей экзамен по русскому языку становился для многих непреодолимой преградой. Число безграмотных неуклонно росло, предметные комиссии литрами поглощали валерьянку, репетиторы богатели...

Но вот в последнее время стало казаться, что колокол звонит по самому экзамену. В прессе и внутри вузов не прекращаются сетования математиков и биологов, физиков и географов: доколе возможность получить высшее образование в области точных или естественных наук будет зависеть от умения расставлять запятые? В платных учебных заведениях, где абитуриент из хорошей семьи целый капитал, используются все новые и новые ухищрения с единственной целью – упростить экзамен по русскому языку, сделать его скорее данью традиции, нежели реальным испытанием. Скоро можно будет проводить всероссийский конкурс на самый легкий в мире диктант и самый простой на свете тест.

И даже на гуманитарных факультетах, где в правомочности экзамена по русскому языку никто не сомневается, дело все чаще доходит до курьезов. Заранее предполагая, что практически никто из абитуриентов не справится с заданием, экзаменаторы во время диктовки делают в местах “трудных” запятых паузы на полторы-две минуты, бесконечно растягивают слова с двумя “н”, многозначительно округляют глаза, улыбаются и подмигивают в требующих внимания орфографических случаях. Весь этот общенациональный театр абсурда свидетельствует об одном: вступительные требования давно и безнадежно разошлись со среднестатистическим уровнем подготовки школьников по русскому языку.

Остановимся на одной стороне проблемы – на вопросах элементарной грамотности. Вряд ли кто-нибудь станет спорить с тем, что в этой области творится нечто немыслимое. Я много лет имею дело с безграмотными школьниками. Меня не удивишь не только ошибками с одним или двумя “н” или в правописании наречий, но и отсутствием запятой перед “что” или “который”, объясняемым обычно с веселым юношеским легкомыслием: “Торопился, не успел поставить”. Однако последние годы подарили мне немало “открытий чудных”. Обнаружилось очень много новых мест, где, оказывается, можно сделать ошибку. Возникли написания “кводрат” и “небыл”. Непревзойденным же шедевром остается (пока!) “козаца” – свободная вариация на тему инфинитива “казаться”.

Это, что называется, уже слишком. Есть ошибки случайные, есть естественные (в трудных и спорных случаях), есть дурацкие, а есть – непростительные. К последним я отношу те, из-за которых язык перестает выполнять главную свою функцию – быть средством человеческого общения. Когда уровень ошибок в тексте зашкаливает или же написания отличаются от нормативных до неузнаваемости, коммуникация становится невозможной. И тогда действительно пора звонить колоколу – надо бить тревогу.

Кто виноват?

У нас в России любят и умеют искать виноватых. Найдешь – и даже как-то легче становится. Но в ситуации с русским языком сделать это довольно трудно. Хочется, конечно, свалить все на школьных учителей (которых потом можно и человеколюбиво оправдать: мол, за такую зарплату или вовсе без оной разве выполнишь профессиональный долг?). Но концы с концами не сходятся.

Двадцать лет назад у многих из нас учителя были, мягко выражаясь, так себе. Тем не менее значительная часть школьников как-то ухитрялась овладеть секретами русской орфографии и пунктуации. И вовсе не в том дело, что подростки были усидчивее или сознательнее, чем сейчас, – просто над нами довлело сознание неизбежности, неотвратимости экзамена. Мы знали, что деваться некуда – надо долбить правила, иначе о поступлении в институт можешь забыть, да и в школе хлопот не оберешься.

Что изменилось? Меньше всего как раз педагоги. Некоторые из моих учителей все еще работают в той же школе. А вот ученики у них теперь совершенно иные. По стране прокатилась мощная волна варваризации. Раньше тоже пили, матерились, справляли нужду на улице. Но не все, не везде и не всегда. Сегодня это можно делать всласть, совершенно безнаказанно. А распущенность не бывает односторонней. Тот, кто не признает правил приличия, не будет напрягаться над тем, сколько “н” в слове “купленный”. Ему это просто глубоко безразлично. Вот и бьются учителя – старые и молодые, талантливые и беспомощные – над неразрешимой задачей – заставить толпы варваров вести себя цивилизованно. В этом деле практически невозможно преуспеть.

И еще одно существенное обстоятельство – компьютер.

Компьютер пошел войной на грамотность сразу с двух сторон – отрывая человека от чтения и обещая взять на себя рутинную работу по выправлению ошибок. Это объективный факт, сетовать на который нет ни малейшего смысла. В результате противоположные, казалось бы, тенденции – всеобщая варваризация и массовая компьютеризация – дали общий результат: подростки, с матерком выпивающие в подъезде, и чистенькие абитуриенты лучших университетов пишут равно безграмотно. Ни те ни другие не видят в этом большой беды: первые вообще не собираются учиться, у вторых всегда остается шанс поступить на платное отделение, где на незнание русского языка закроют глаза.

Есть, правда, некоторый процент старшеклассников и абитуриентов, которые все-таки пытаются преодолеть пропасть неграмотности. Чаще всего это дети интеллигентных родителей, по старинке полагающих, что “корову” предпочтительнее писать через “о”. Что остается им на долю? Рутинные занятия за весьма примечательные деньги или поиск некоего чудесного средства.

Что такое хорошо и что такое плохо?

Так стоит ли вообще мучиться? Ради чего существует пресловутый экзамен по русскому языку, если всем понятно, что честно сдать его можно только после долгой специальной подготовки за отдельную плату. В чем смысл всей системы – уж не в поддержании ли материального благополучия репетиторов?

Интересно, что когда я завожу со старшеклассниками разговор о возможной реформе русской орфографии, они тут же начинают называть ее “отменой правил”. Не изменением, не упрощением – отменой. Как будто интуитивно чувствуют, что на меньшее и размениваться не стоит. Ведь любые другие правила – пусть даже самые логичные – тоже придется запоминать.

Взрослому человеку, разумеется, понятно, что письменности без правил не бывает. Ради все той же коммуникативной полноценности языка приходится договариваться, что как писать. Орфографическая реформа – это не пустая фантазия двоечника, а совершенно реальная форма вмешательства общества в жизнь языка. Теоретически она может быть проведена и сегодня.

Современную русскую орфографию (к пунктуации это тоже относится, хотя и в меньшей степени) не назовешь ни легкой, ни безупречной. Она представляет собой свод исторически сложившихся норм, и в ней немало неясностей и противоречий. Один из крупнейших знатоков русского правописания, автор множества пособий Д.Э.Розенталь отмечал: “...остаются известные трудности в связи с невозможностью охватить все разнообразие частных, подчас единичных случаев. Задача полного устранения колебаний в написании может быть разрешена только путем дальнейшего уточнения отдельных правил, постепенного накопления свежего материала из живой практики, широкого применения принципа обоснованной аналогии”.

Авторы недавно изданной детской энциклопедии “Языкознание. Русский язык” (М., Аванта+, 1998) тоже вполне убедительно разъясняют юным читателям перспективы возможной орфографической реформы: “...шагом вперед была бы отмена ь после шипящих, ведь <ж> и <ш> всегда твердые, а <ч> и <щ> всегда мягкие”. Правда, вслед за этим заявляется, что, несмотря ни на что, нынешняя русская орфография очень хороша. Но это как раз звучит голословно. А вот сияющий вдали свет реформы так и манит к себе.

Русское правописание неоднократно реформировалось, причем результаты проведенных изменений по сей день вызывают противоречивые оценки.

Как помнится, ликовал замечательный лингвист-популяризатор Л.В.Успенский по поводу проведенной в 1918 году орфографической реформы, отменившей “ять”, “фиту” и “i десятеричное”! Он объяснял школьникам, что это было гуманно: “Советская власть в первые же годы своего существования уничтожила буквы-ископаемые. Поэтому вам сейчас писать по-русски грамотно много легче, чем когда-то было вашим отцам и дедам”. А уж отказ от использования твердого знака в конце слов на согласную вызывал у ученого истинный восторг. Подумать страшно: километры леса шли на изготовление бумаги, на которой печатался ничего не означавший, никому не нужный знак! “...Советская власть не могла потерпеть этого даже в течение года. Уже в 1918 году буква-паразит испытала то, что испытали и ее хозяева-паразиты... ей была объявлена решительная война”.

В таких вот патетических тонах Л.В.Успенский писал об орфографической реформе в середине 50-х годов. Однако в дальнейшем улучшение русской орфографии как-то застопорилось. Ни специалисты, ни общественность не могли прийти к единому мнению по поводу того, что важнее – упростить правила или сохранить преемственность поколений. А уж когда рассыпалась советская идеологическая система, особенно отчетливо и громко зазвучали голоса хулителей реформы. И сегодня многие, в том числе не вовлеченные в политико-лингвистическую дискуссию школьники, сетуют: книги, изданные до 1918 г., хуже иностранных. Из-за этих твердых знаков спотыкаешься чуть ли не на каждом слове.

В общем, положение безвыходное. Впрочем, нам не грозит участь буриданова осла. Все разговоры об изменениях в русской орфографии носят в сегодняшней экономической ситуации чисто теоретический характер. Реформа – это прежде всего колоссальные затраты: исправление и переиздание учебников, справочников, словарей; информационно-пропагандистская кампания в средствах массовой информации, курсы для преподавателей... Позволить себе такое может страна или очень благополучная, или охваченная массовым революционным безумием, как было с Россией в 1918 г.

Нет, реформа нам не грозит. Меня это, признаться, нисколько не огорчает. По-моему, недавний исторический опыт показал, что удовлетворение от переименования улиц и сноса памятников испытываешь лишь в первый момент. Потом наступает отрезвление, и начинаешь замечать все – от лишних бытовых проблем до внезапной и острой ностальгии. Ломать – дело неблагодарное, потому что восстанавливать разрушенное всегда значительно труднее. Если мы в раздражении против одного и двух “н” большевистским наскоком унифицируем написание прилагательных и причастий, написанное и напечатанное в соответствии с новыми правилами никогда уже не перестанет нас раздражать. Зато дореформенные тексты (а это все книги, журналы, газеты) будут резать глаз нашим потомкам. И ради чего идти на такие моральные издержки? Чтобы новые поколения двоечников не выучили новых правил?

Так или иначе надо действовать в сложившихся обстоятельствах – то есть преподавать трудную и запутанную орфографию и пунктуацию безнадежно компьютеризированным детям, зная, что в итоге они все равно ничего не усвоят, но в вузы при желании поступят, открыто или тайно за это заплатив.

Что делать?

Констатировать, что все плохо, легко. Найти выход из положения трудно. Я отнюдь не претендую на то, чтобы открыть забывающим родной язык соотечественникам путь к спасению. Но кое-что все-таки можно предложить.

Мысль первая – незамысловатая. Преподаватель (и учитель начальных классов, и словесник) может не владеть никакими особыми приемами обучения. Важнее, чтобы он был обаятельным и авторитетным. Мой личный ученический опыт показывает: если педагог – воплощенная интеллигентность, если безграмотность для него неприемлема, а школьники хотят заслужить его уважение, грамотность в классе будет почти поголовной.

Мысль вторая – простейшая. Говоря словами товарища Саахова из “Кавказской пленницы”, “тот, кто нам мешает, – тот нам поможет!”. Сегодня необходимо делать ставку на компьютер. Не хочу сказать, что компьютерных программ обучения грамотности не существует. Но если они и есть, то их распространение оставляет желать лучшего. А в идеале на каждом развале у метро должны продаваться наряду с бесконечными пулялками и чуть более осмысленными играми-стратегиями специальные обучающие игры, способные заставить ребенка или подростка проводить часы в азартных сражениях, главное оружие в которых – знание правил и умение грамотно писать.

Мысль третья – не вполне оригинальная. Не мне первой пришло в голову, что школе необходимы принципиально новые учебники по русскому языку. Книги, широко используемые сегодня (включая классические пособия Д.Э.Розенталя), рассчитаны прежде всего на запоминание правил и, что еще хуже, бесконечных исключений. Совсем без зубрежки при изучении русского языка не обойтись. Но это не значит, что детям вообще ничего не надо разъяснять.

Почему-то часто авторы учебников преуменьшают умственные возможности учеников и упорно избегают “лишней”, как им представляется, информации. В действительности же дети способны понять абсолютно все – дело в том, как преподнести сведения. Более того – свежие молодые головы в состоянии впитывать большие объемы информации без тех немыслимых усилий, которые затрачивает на это перегруженный знаниями взрослый. Достаточно вспомнить, как малыши декламируют наизусть целые поэтические книжки, как дети “проигрывают” вновь и вновь любимые фильмы, дословно воспроизводя фонограмму, – и становится ясно, что учебник должен содержать не минимум, а максимум информации. Запомнится в любом случае только часть.

Так пусть это будет часть большого, а не маленького объема.

Я уверена, что глухое раздражение против русского языка как школьного предмета нередко обусловлено кажущейся необоснованностью правил. Как устроен нынешний учебник? “Запятая ставится в следующих случаях: 1... 2... 3... 10”, “однако запятая не ставится в следующих случаях: 1... 2... 3... 10...” Странно, не логичнее ли начать с того, зачем ставится запятая? Не всегда, но достаточно часто при решении пунктуационных задач можно рассчитывать не только на память, но и на здравый смысл. Прежде чем зубрить правила, следовало бы научиться соотносить знаки препинания с интонационным оформлением предложения и понять, что такое обособление. Честное слово, многие мои ученики теряются, когда я предлагаю им при расстановке знаков препинания вникнуть в суть высказывания. А ведь такие вещи, как оттенок причинного значения у определения, наличие или отсутствие сравнения при обороте с союзом “как”, однородность-неоднородность, уточняющий характер второстепенного члена предложения, не допускают формального подхода.

Немало подобных случаев и в орфографии. Многострадальное “не” пишется слитно или раздельно со словами различных частей речи не по чьей-то злой воле, а в соответствии с определенной логикой. Правда, чтобы разобраться в этом, школьнику придется познакомиться с понятием предикативности, но, повторяю, я не вижу здесь ничего страшного.

Не менее важно дать ученику представление об исторически обусловленных написаниях. Для этого надо ввести в школьный курс элементы истории русского языка, что опять же интереснее и разумнее слепого задалбливания правил и исключений. Другое дело – по силам ли такая задача учителю, измученному сумасшедшей учебной нагрузкой до такой степени, что дай бог самому не сделать ошибку в слове “корова”. Но если всерьез говорить о перспективах, то только высокообразованные преподаватели и только умные, яркие, информативные книги позволят хотя бы лучшим, думающим школьникам выбраться из лабиринта безграмотности.

Примеры того, как нужно рассказывать юным читателям о проблемах лингвистики, уже есть. Это и хорошо известные “Секреты орфографии” Г.Г.Граник, С.М.Бондаренко и Л.А.Концевой, и “Жизнь языка” В.Г.Костомарова, и “Язык: открытый колодец времени” М.В.Новиковой-Грунд, и “Социальная лингвистика” Н.Б.Мечковской, и недавно вышедшие блестящие книги В.А.Плунгяна “Почему языки такие разные?” и Г.Е.Крейдлина и М.А.Кронгауза “Семиотика”. Среди лучших справочных изданий последнего времени – и упоминавшаяся энциклопедия для детей “Языкознание. Русский язык”. К сожалению, все эти книги, за исключением “Секретов орфографии”, годятся в основном для дополнительных занятий. Ученые не любят писать школьные учебники, помня, видимо, что это самый скучный в мире жанр. Как было бы хорошо, если бы они сами сломали этот стереотип!

Я не знаю, воплотятся ли в жизнь мои мечты о светлом будущем всеми нелюбимого предмета под названием “русский язык”. Но отменять вступительные экзамены я бы не стала. Пусть хотя бы тоненькие ниточки привязывают нас к традиции, цивилизации, культуре. Что бы ни творилось вокруг, давайте до последнего воздерживаться от матерщины, чистить по утрам зубы и... грамотно писать.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"