Верните студентов!

О том, как Борис Годунов отроков за науками посылал

Моя знакомая закончила европейское учебное заведение и вернулась на родину. В отделе кадров, с интересом поглядев на международный сертификат, ей предложили место нянечки в детском саду.  Ну скажите, допытывалась она у меня, на каком основании? Почему общепризнанный в мире диплом у нас в России недействителен? Почему мы тут не нужны? К ее вопросу я отнесся со всей серьезностью и провел некое историческое исследование. Случилось это в незапамятные времена...

В  начале XVII столетия, во времена правления Бориса Годунова, верхний боярский слой уже не верил, что за пределами Руси живут люди с “песьими головами”. Новый взгляд на иностранцев был подготовлен самой историей: книгами и иконописью Византии, чудом эпохи, творением рук иностранцев – ансамблем Московского Кремля, шумевшей в Москве на Яузе Немецкой слободой. Бояре, ходившие в послах к иностранным государям, рассказывали чудеса о благолепии и диковинах увиденных стран и городов. В русском войске служили немцы, поляки, литовские казаки, шотландцы, шведы...
Царствование Бориса Годунова явилось праздником для всех иностранцев, живших в России и имевших с ней торговые отношения. Борис ласкал и ублажал их, призывал на службу и щедро одаривал.
Однако государево окружение, боярская дума относились к заморским искусникам недоверчиво. Особенно к докторам. У русских имелись свои знатоки, которым доверялось не только лечение высокородных россиян, но и испытание присылаемых в Москву иностранных специалистов.
Но стремление к учености в русском человеке было неудержимо.
Как сообщает писатель-историк XIX века А.В.Арсеньев, 18 человек из московского государства были отправлены при Борисе Годунове учиться во Францию, к немцам в “Любку” и Англию в 1601–1602 годах.
Но тут, как известно, в России наступило Смутное время. Самозванцы. И прочая. Про студентов забыли. Уже во времена царя Михаила Федоровича Романова, когда все успокоилось и пришло в какой-то порядок, в посольском приказе вспомнили о посланных отроках.

Никифор Олферьев, сын Григорьев с товарыщи

И вот в Англию XVII века отправляется посольство от нового русского государя, и в числе важнейших государственных вопросов, жалоб на поляков и шведов и так далее ставится вопрос о студентах. Но как ставится!
Сама постановка вопроса заслуживает внимания. С времен годуновых минуло десять смутных лет. Целая историческая эпоха. Что с нашими студентами, где они теперь – неведомо. Умерли или живы? По своей ли воле остались или насильно удерживаемы? Надо все проверить. Изучить ситуацию. В те времена на красноречие и искусство своих послов в дипломатических переговорах полагались не сильно и поэтому уже заранее, дома, обсуждали все случаи и затруднения, которые могли возникнуть при переговорах, составляли подробнейший посольский наказ. Что-то вроде альтернативных сценариев поведения: а если они скажут то, ты им это...
В составлении наказа участвовали все умнейшие головы боярской думы, каждое слово обсуждалось сообща и на каждый вопрос обдумывался ответ. Да и послы, зная, что за каждым их словом и шагом будут ревниво и зорко следить на родине, а за каждую ошибку карать, просили о наивозможнейшей подробности наказа, чтобы ничего не говорить от себя. Даже его выражения становились для посла обязательными, так что он должен был выучить наизусть и зачитывать по памяти соответствующие места. Поэтому иностранцам с русским ученым человеком дискутировать было трудно: на всякие дипломатические ухищрения наш рубил по писаному, и сбить с толку его было невозможно.
В таком тайном наказе мы находим продолжение истории со студентами.
За давностью лет русские забыли даже имена посланных студентов: Никифора Григорьева именуют Гришкой и перепутывают число “товарыщей”: в Англию посылали четверых, а назад требуют шестерых. Ну, требуют в дипломатических выражениях. Вопрос щекотливый. Дело в том, что главной целью посольства было просить денег против польского короля и для внутренних нужд страны. Поэтому наказ предписывал послам говорить дружелюбно, упирать на давнюю дружбу с английской королевой, к которой сватался еще Иван Грозный. И если даже предположить, что студенты остались не своею охотою, а удерживаются на чужбине насильно, в переговорах, строго-настрого указывал царский наказ, этого не показывать.
А говорить: “А позадавнили они в аглинском государстве потому, что в московском государстве по грехам от злых людей была смута и нестроенье: а ныне по милости Божией и великого государя нашего царского величества... московское государство строитца и все добрая деется. И ныне они царского величества надобны”.
То есть толково объясняется: у нас, понимаешь, была смута, нестроенье, а теперь хорошо, все строится, работа в московском государстве кипит, и нашему царскому величеству очень нужны подданные, которые “будучи в науке всему, для чего посланы, и изучены”. Дело совершенно ясное. Надо только, чтобы английская королева (к этому времени уже король) отдала наших ученых-специалистов послу Алексею Ивановичу да дьяку Алексею, а уж они их “возьмут с собою и поставят пред царским величеством”.
Это указывалось на случай благоприятного исхода событий, но в царевой думе предусмотрели и затруднения. Например, чужеземцы могут сказать: “...про которого, что умер или сам, своею охотою поехал куды для науки в дальныя государства”.
Чудно! Ну умер, положим. Но как это “своею охотою поехал куды для науки”? Мало ли куды?

В европейском сообществе

Представьте себе картину: Англия начала XVII столетия. Старинный “Лундон”, Темза, королевский дворец – все такое же, как сегодня. Парламент, обсуждение закона в три чтения – с тринадцатого века. Оксфордский университет – с двенадцатого.
В то время, когда отправлены наши студенты, представьте только, живут философ Фрэнсис Бэкон, Шекспир, врач Уильям Гарвей, а если пошире, в европейском сообществе, – Галилей, Кеплер, Сервантес... Великие географические открытия, новая картина мира, искусство и политика, допускающая свободу высказываний (правда, повсеместно жгут ведьм, и воюют, и разбойничают) – есть чему поучиться...
Верните студентов!
Если не захотят, наказ предписывал тронуть чувствительную струну. Слезу вышибить. Говорить так: “А царскаму величеству тех подданных отцы и матери без пристани с великою докукаю об них бьют челом что с ними ся разлучили...”
Если не подействует, принять решительный тон. “И царскаго величества им от них приказ имянной, что велено им взяти привезти их в Москву. И мы вам о тех царскаго величества подданных говорим по приказу государя своего, и вам бы их единолично сыскав, всех нам отдати”.
Вот так надо с иностранцами говорить. Чтобы чувствовали силу.
Но могут сказать, разъяснялось в старинном царевом наказе, что “они сами отсюды ни которой не хочет в московское государство. И коли они сами не хотят – и их как неволить и в неволю отдавати?
А хотя их ныне в неволю отдати, а вперед их не удержати”.
На эти уже открытые отговорки иностранцев русским послам было велено держать такой ответ:
“Говорити: те царскаго величества подданные природные – московского государства, а не иноземцы и веры крестьянская греческого закону: и отцы и матери у всех живы; а при царе Борисе посланы они для науки...”
Чудится мне, что послам Алексею Ивановичу да дьяку Алексею эти переговоры уже в печенке. По памяти весь наказ зачитали. Все аргументы перебрали. Государство строится, отцы-матери плачут, студенты, подданные государя, выучены для науки – чего еще надобно? Прошу прощения у читателя, что перебиваю увлекательную годуновскую историю, одно оправдание – “для науки”. Во имя ее мучаемся, переворачивая букву с бока на бок сколько столетий.

Воспоминания о будущем

Скоро или не скоро, близко ли, далеко, кажется, в первую светлую половину царствования Бориса Николаевича была отправлена в Голландию группа специалистов – изучать передовой опыт сельскохозяйственного образования. В эту компанию мы попали по чистому недоразумению: тогдашний весьма уважаемый нами министр образования спутал сельскую школу, специалистом в которой мы в некотором роде являемся, с фермерской, проект создания которой предложили голландские коллеги. И немудрено не спутать – в России таковой сроду не было. Однако были специалисты. И вот едем мы по голландским, круглым, как сыр, полям и видим некую машину. Ну, я-то уже сказал, как сюда попал (каюсь, против соблазна не устоял), поэтому сижу помалкиваю. А мой российской коллега, важный начальник Минсельхоза по данному профилю, громко так говорит: а! это то-то для того-то, у нас таких пруд пруди. Голландцам переводят. Приезжаем в учебный аграрный центр в Вагененген – ничего похожего. Но если главный специалист, бывает, дает промашку, чего ждать от простого.
В самом начале этого перспективного международного, межправительственного проекта, о котором уже давно забыли, приехали в Россию эксперты. Один по свиньям, другой по коровам, третий по овощам. Ну, проехались мы на стареньком, дребезжащем и лязгающем автобусе по русским дорогам в поисках фермера, весна в разгаре, май – чудо, желтые одуванчики, деревушки, голландцы млеют от восторга. Приезжаем в опытное хозяйство одного из лучших сельскохозяйственных ПТУ. Эксперты пошли к своим свиньям и коровам, а один, тот, что по овощам, вылезает на картофельное поле и допытывается: а какой сорт? какая глубина посева? а какое расстояние между грядками?
Стоят наши, из опытного хозяйства, целая ватага. Один говорит: “Чево?” Да вот, повторяет голландский эксперт по картошке, хотелось бы знать глубину посева... “Чево?” Переводчик объясняет: “Глубину спрашивают, на какую сеете”. Наконец дошло. Специалист делает три шага вперед, встает на грядку и, разведя вот так руками, показывает голландцу глубину: “Во!”.
О это русское “во!”, наш запатентованный аршин, которым можно – не прав поэт – измерить Россию. Впрочем, не до конца. В наших путешествиях мы все-таки нашли фермера, толкового парня, который пользовался и другими измерительными приборами. Усовершенствовать их за границей ему, правда, не удалось – выжили “специалисты”.
Ну почему у нас так? В старинной рукописи нет ответа. Буквы спутаны, идет какая-то тарабарщина. “Не справчиво, – написано чьей-то рукою на полях, – потому ж, что в списку в наказу выдрано в тетрадях”.
Зачем, милые, выдрали? Теперь неизвестно, чем история кончилась. Нет, известно...

И поехали куды для науки

Послы употребили все усилия, пустили в ход все средства: ласку, просьбу, угрозу, логику и секретные розыски, и даже намеки на разрыв, чтобы вырвать из-за границы годуновских студентов. Очень были они нужны тогда государству московскому. Известно, что государю была так чувствительна, обидна и даже непонятна потеря своих подданных, что попытка вернуть их повторилась еще через восемь лет. К тому времени студенты давно закончили заграничные университеты и стали, надо полагать, самостоятельными людьми.
Итак, результаты первой в истории посылки русских за границу таковы.
О посланных во Францию неизвестно ничего: пропали они или вернулись? Вероятнее, что пропали.
О посланных в Любек, к немцам, сохранилось известие 1606 года, в нем любецкие бургомистры с огорчением сообщают царю, что хотя посланных учеников упорно учили, поили, кормили, “а они непослушливы, поученья не слушали и ныне робята от нас побежали неведомо за што...”
Нашли ли их, тоже неизвестно.
Что же касается Никифора Олферьева, сына Григорьева, да Софонко Кожухова со товарищи, то “подлинно ведомо”, что они действительно учились в Англии и, став на высоту европейского образования, не захотели возвращаться на родину, о которой уже и забыли.
Факт грустный, свидетельствующий о том, что родина в те далекие времена не очень тянула к себе закончивших европейские университеты.
Из этого не следует, что их не надо кончать. Много лет спустя, в середине XIX века, в начале удивительных шедших тогда реформ русской жизни, несколько десятков молодых людей тоже были отправлены учиться за границу, и спустя время вспыхнуло созвездие имен: Менделеев, Мечников, Тимирязев, Ключевский... Это не вопрос, надо или не надо учиться за границей. Конечно, надо – и за границей, и на родине. Но важно, видимо, не только устремление едущих, но намерение ожидающих. Чего они ожидают от тех, кто выучился, в строящемся государстве? С чем встретят? Как отнесутся к ученым людям? Будет ли эта встреча востребована, желанна, или плюнут и уедут в дальние государства?
Ну почему мы тут не нужны? – вспоминаю вопрос незадачливого магистра. Дело не только в том, что долго были закрыты границы. А в том, что были и остаются закрытыми умы. Чем отпереть их?
Для того и просвещение...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"