Повести на песке
Известный писатель Анатолий Королев
вспоминает свои детские обиды
Хочу оживить воспоминания школьной поры и
попытаться отстоять права ребенка, которые никто
не защищает. В школе ребенок находится на самой
низшей ступени жесткой иерархической системы.
Он чувствует неясное неблагополучие, но не
может определить его характер. За тридцать лет, с
тех пор как я закончил школу, ничего не
изменилось в преподавании литературы.
Сохраняется прежний унылый подход –
периодизация, система жанров, традиции и
новаторство...
Установка на научность – необъяснимое желание
имитировать высшую школу – превращает школьную
литературу в вульгарную пародию. Что необходимо
сделать, чтобы сломать эту порочную установку?
В первом классе учебник родной речи примерно
соответствует тому, что требуется.
Многообразный, хаотический донаучный мир
отвечает нежному романтическому сознанию, с
которым ребенок приходит в школу.
Что я сам прочел к первому классу? Конечно,
сказки. Сказки русских писателей, сказки братьев
Гримм, сказки Андерсена, народные сказки. Тогда
появились и первые переводы Астрид Линдгрен. Я
жил в сказочном космосе. Принес в класс свое
романтизированное, экзальтированное
мировосприятие, и образ мира, как смена живых
картин, гармонировал с моим “я” и развивал его
пленительный хаос. Но что же мы начали изучать
после “Родной речи”? Грянула первая волна
системности, явилась госпожа Хронология. Басни,
первое понятие сатиры. Былины, первое понятие
фольклора. Первые приступы научного подхода
шокировали. Но я продолжал жадно читать. В 3–5
классах из сказочного мира я перешел в
подростковый мир приключений. Читал Майн Рида и
Гюго, Фенимора Купера и Дюма. Корсары, мушкетеры,
квартеронки, королевы, всадник без головы...
Произошел полный разрыв со школой, где, все еще
сюсюкая, преподавали некий детский вариант
кратенького курса истории русской литературы,
некую пробежку по классикам. С одной стороны,
“великий баснописец Крылов”, “народность
поэзии Некрасова”, с другой – моя погоня за
романом “На краю Ойкумены”. Какой уж тут
Крылов... Мой разрыв с уроками литературы
становится абсолютным. Русская литература
кажется мне неинтересной и бездарной: Гоголь –
тягомотина, Пушкин – скучища и так далее. Так я
переваливаю через пятый класс. Наступает
подростковый период, переходный возраст,
совершенно новые переживания. Русскую
литературу я уже отрицаю и не читаю. Уроки –
пытка. Мое сознание захвачено миром французского
романтизма. Мой кумир – Гюго. Любимый роман –
“Собор Парижской Богоматери”. Скоро я открываю
для себя Джека Лондона. Увлекаюсь его
ницшеанской героикой. Одновременно с этим
робкое, трусливое изучение “Капитанской дочки”
вызывает у меня тайный зловещий, злорадный смех.
Мы по новому кругу изучаем бесполые,
бесстрастные знаки русской литературы. Опять
басни, опять “Повести Белкина”, народный герой
Пугачев, скупо отмеренный мир эмоций,
асексуальность. Я решаю, что русская литература
– это колоссальное фиаско. (Сегодня
“Капитанская дочка” – одно из моих любимейших
произведений. Но отвращение к русской литературе
я сумел исправить только на последних курсах
университета уже зрелым человеком.)
И вот волна переходного возраста накрывает с
головой школьный аквариум... Роковая черта!
По моему убеждению, после 13–14 лет приобщение к
миру книг становится делом избранных. Как же
успеть в короткий период до 12–13 лет дать
человеку представление о литературе?
На первых порах сказочный мир ребенка
необходимо поддержать. Программы должны
формироваться по интересам класса. Главные
вопросы: “Что вы читаете? Какие ваши любимые
книжки?” Дети должны делиться прочитанным, уметь
– с помощью учителя, если нужно, – рассказать о
Чиполлино, о Кае и Герде, о Карлсоне. Должен быть
обмен знаниями о книжках, маленький клуб, устный
пересказ. Нужно заинтересовать книгой, а
начальные знания давать только на уровне
справки. Это первое.
Второе. Когда дети взрослеют, нужно ввести в
определенные рамки увлечение приключенческой,
фантастической литературой, впервые ввести
момент “цензуры”, то есть посоветовать, что
читать. Скажем, не Штильмарка, а Дюма, не Перумова,
а Толкиена. Параллельно на примере профанной
литературы вводится элементарный тезаурус:
понятие героя, сюжета, завязки и развязки и т.д.
Ставится проблема отбора чтения.
И только на третьем этапе нужно обозначить
иерархию ценностей. Ребенок уже уходит в
водоворот жизни, его надо успеть поймать и дать
ему понятие о значении истинных шедевров.
Потребуется перечеркнуть, осмеять его прежние
увлечения. Если это слишком сильно сказано, то
скажем иначе: показать подлинное значение его
кумиров, поставить на место профаническую
литературу. Мощным финальным ударом явить высшие
достижения мировой литературы, но не в
исторической последовательности, тут
предпочтение должно быть отдано крупнейшим
достижениям литературы ХХ века. Гомера и Рабле,
Гете и Сервантеса ребенок не поймет, все это
слишком далеко от него, а великие произведения ХХ
века, может быть, поймет. Булгакова, Набокова,
Джойса. Нельзя требовать чтения их произведений,
нужно рассказать о них, заинтересовать, но
подчеркнуть: “Это очень трудно, это сакрально,
вам еще недоступно”. В этот период уже
выявляются литературно одаренные дети, с ними в
духе факультативных занятий и нужно будет
приступить к дальнейшему погружению в мир
литературы.
Таков мой субъективный, чисто писательский
подход к проблеме. Конечно, элементы принуждения
сохранятся и при таком подходе, они тоже
небесполезны, потому что дают маленькому
человеку определенную закалку. Но учить плавать
его будут в воде, а не на песке. Из школы не должен
выходить псевдофилолог. Главная задача школы –
воспитание вкуса. Вкус, как Вергилий, сам поведет
юного Данта по кругам рая и ада.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|