Топлёный снег

1953 год. Это время называлось “после войны”

Отец был прав, когда сказал мне раздраженно: “Ты рвалась из Донбасса в Москву”. Я именно рвалась, он точно нашел слово.

Не я одна рвалась, мы все рвались. Десяток молодых учителей и человека три постарше – из них двое, муж и жена, знаменитые Нобели, блистали потом в Москве, – кто из нас хотел остаться навсегда здесь, в поселке, где черный снег зимой и черная пыль летом, где липкая, как клейстер, грязь весной, где по воскресеньям страшновато выходить из дома.

Все мы с чувством пели печальную песенку на мои слова и на мотив “Кирпичиков”, сочиненную еще в сентябре: “И не знали мы и не ведали, что в такой попадем мы Париж, эх, Ханжоновка, туча черная, ты зачем сине небо коптишь?”

Коксохимический завод, железнодорожная станция и окрестные рудники – эти владения легендарного капиталиста, названные в его честь, прельщали нас гораздо меньше, чем Москва, где он же выстроил когда-то свою “фабрику грез”.

И тем не менее совсем не случайно я сочиняла свою песню в сентябре. Ибо в январе я бы ее не сочинила и не спрашивала бы, зачем коптит небо поселок Ханжонково. К тому времени я уже не только знала, что коптит не напрасно, я знала, что не напрасно попала сюда.

Помню очень отчетливо: в сером ватнике, в больших хозяйских валенках я иду по дорожке к дому, прижимая к себе тазик со снегом. Здесь все так делают – снег надо растопить, и будет мягкая вода, ею хорошо стирать, мыть голову. Руки у меня красные, заледеневшие – замерзли, пока утрамбовывала снег, а перед этим еще снимала с него черный верхний слой. Увидали бы меня знакомые москвичи в этом пролетарском антураже, наверно, ужаснулись бы, пожалели, думаю я и улыбаюсь – как ни странно, это мне их жалко. Я-то вернусь в Москву и вновь буду ходить по театрам и музеям, а они ведь никогда не побывают тут, в гуще жизни народной, выражаясь высоким слогом.

В гуще жизни народной я оказалась не по своей воле. Собиралась в аспирантуру, но узнала, что с моей фамилией мне светит только сельская школа или рабочий поселок. И тут я выбрала сама. Романтично. По стопам отца. (Отец автора, знаменитый писатель Василий Гроссман, начинал свой творческий путь в Домбассе. – Ред.) Узнав, что мне не предлагают город, я сказала твердо: поеду в Донбасс.

Затем твердость мне изменила, чему свидетельство песня на мотив “Кирпичиков” и мои жалобные письма отцу.

Отец меня стыдил, а я мало-помалу втягивалась. Было интересно, у меня многое получалось. И словесные игры, и стенгазета, и бои за тишину в классе. В процессе этих битв с нехудшей публикой – способными и беспокойными – у меня сам собой образовался переводческий кружок. “Что ты вертишься? Закончил? Тогда новое задание. Открой учебник в конце. Да, вот тут, где слоненок и крокодил. Переведи эту сказку и после уроков покажешь мне. И ты закончил? Тоже переводи”. Спасибо учителям, это они мне посоветовали занимать чем-нибудь способных непосед. А я уж выбрала то, чем сама увлекалась. Кружок наш проработал до самых каникул.

Это было то, что я им привезла. Получила же, я думаю, гораздо больше.

Учительницы литературы жаловались: в классе страшно приближаться к теме “Взяточники в царской России”. Ребята сразу поднимают крик: “А у нас? Вот мать вчера ходила, так она ему понесла...”

Мы в больших городах ни о чем подобном не знали. То ли наши родители-интеллигенты тогда еще стеснялись давать взятки, то ли опасались нам об этом говорить.

Но поселок есть поселок, да к тому же шахтерский поселок, здесь больше знают, меньше боятся. И взрослые, и дети. В день смерти Сталина ученик сказал: “Сталин сдох? Ну и что такого?” А вечером немолодой шахтер ходил по улицам выпивши и выкрикивал малоприличными словами все то нехорошее, что он думал о товарище Сталине. Его забрала милиция и продержала сутки. Все это я, конечно, узнала в учительской.

Гастроном. В кассу две очереди – длинная и короткая. Длинная – для женщин, короткая – для мужчин. Я стою в длинной очереди, и вдруг ко мне подбегают ученики: “Екатерина Васильевна, что вам выбить? Масло, а еще что?” Здесь так принято – местный обычай. Шахтер с бабами в очереди не стоит. Но зато в мужской очереди стоят все мужчины, всех возрастов, включая мальчиков. И давно уже так повелось, что, увидев в очереди учительницу, ученики бегут к ней: “Что вам выбить?”

Среди моих учеников превалируют Викторы. Предвоенная страна ждала войны и победы. Может быть, я фантазирую, но ведь действительно я нигде больше не встречала такой концентрации Викторов.

Я написала об имени и напоследок хочу записать милую историю о кличке. В школу приходит возбужденная мама одного из наших отпетых. “Их там целая банда! – кричит она. – И этот, и этот, и мой... И еще какой-то Ваня Курский”. Учителя смеются. Ее чадо и есть Ваня Курский. Обаятельный герой Алейникова очень популярен в Донбассе. Если уж не в каждой школе, то в каждом поселке найдется хоть один как минимум свой Ваня Курский.

Сейчас уже и искусствоведы признают, что был у нас актер удивительной милоты и таланта, никогда не игравший главных ролей. А Донбасс признал его еще тогда – Ваню Курского из “Большой жизни”.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"