Юлия, или Первая весна итальянской школы в России

В молодости она увлекалась театром и музыкой. После того как четыре раза подряд посмотрела одну оперу, ее муж – профессор зоологии Петербургского университета – воскликнул: это полное сумасшествие! Она была фантазерка, умела внимательно и долго слушать (как это важно для мужчин!), могла быть непосредственной. Муж часто говорил, что трудно найти еще одну женщину, которая знала бы столько глупостей, как Юлия. Притягивала к ней не только цельность ее натуры, но и удивительное обаяние, врожденное чувство юмора, не покидавшее ее в самых тяжелых жизненных коллизиях.

Летом 1913 года Юлия Фаусек жила с детьми на даче. Настроение было мрачное. Горечь от смерти мужа накладывалась на все нарастающее недовольство своей педагогической деятельностью. Дети в гимназии были уже вполне сформировавшимися. В них трудно было что-либо изменить. Тянуло к маленьким. Хотелось попробовать себя в работе с трех-, пятилетними, но широко распространенная тогда в России система Фребеля ее не привлекала.
И вдруг (как часто это “вдруг” будет играть важнейшую роль в ее жизни!) все чудесным образом меняется. Сосед по даче сообщил о старом оригинале – физике В.В.Лермонтове, который привез из Лондона мудреные материалы и теперь всех мучит непрерывными рассказами о каких-то палках и цилиндрах. Юлия Фаусек, уже знакомая по литературе с идеями М.Монтессори, сразу поняла, в чем дело. Позднее Юлия Ивановна вспоминала: “В то время моей жизни я была подобна кораблю, блуждавшему в море в туманную ночь и потерявшему направление, стремящемуся то к одной, то к другой воображаемой светящейся точке, пока яркий свет настоящего маяка не прорежет тумана и не укажет теряющему надежду кормчему истинного пути. Таким спасительным маяком, разгорающимся все более ярким светом и зовущим к движению вперед, в новые обетованные земли для наших детей, явилась для меня система Монтессори”.
С “весельем и отвагой”, имея в руках только книгу М.Монтессори “Дом ребенка” и дидактический материал, бросается Фаусек в совершенно новую для нее работу. В октябре 1913 года она открывает первый в России детский сад по системе Монтессори в коммерческом училище, где директором был добрый гений Юлии Ивановны – С.И.Сазонов. Благодаря его помощи весной 1914 года, буквально накануне мировой войны, она с группой женщин-”дошкольниц” едет в командировку в Рим – на интернациональные курсы к Монтессори.
Юлия Фаусек была покорена и восхищена увиденным. Такая уверенность и некоторая доля фанатизма совершенно необходимы каждому, кто всерьез принимается за работу по системе Монтессори.
Первый год прошел, как и должно быть вначале, в тиши и уединении. Как важен этот студийный период, когда закладываются основы всей последующей деятельности! Все так свежо: каждый новый поворот занятия, каждая детская улыбка рождают фонтан идей и замыслов. Разумеется, хватало
и трудностей. Но она писала:
“Дети, эти постоянные помощники, успокаивали, укрепляли мою
веру, которая росла с каждым днем”.
Однако в 1915 году ее уединение было нарушено. Детский сад все активнее стали посещать педагоги и общественные деятели. Некоторые приходили, пожимали плечами, иные откровенно смеялись; сочувствующих было не много. Но среди них, например, известный художник К.С.Петров-Водкин, который отдал троих своих крестников в детский сад Фаусек. Часто присутствуя на занятиях, он любовался работами ее воспитанников, особенно орнаментами-штриховкой Монтессори. “У этих детей будут широко открыты и глаза, и уши, и все тело, и весь ум для восприятия внешнего мира!”
Такая поддержка была приятной, но только моральной. Остро нужны были средства, чтобы открыть хотя бы еще один садик.
Говорят, если история повторяется дважды, то во второй раз в виде фарса. Вспомним, как в 1907 году итальянский инженер-миллионер охотно выделил свои капиталы для крупномасштабного эксперимента М.Монтессори по созданию “Дома ребенка”. Собственно, благодаря этому ей и удалось выйти из маленькой педагогической лаборатории, сделать свой метод достоянием всего мирового педагогического сообщества. Когда же в октябре 1916 г. “Российское Общество фабрикантов-текстильщиков” решило было открыть для детей своих рабочих два “Дома Монтессори”, то все ушло в свисток. Полгода совещаний, согласований о выделении ничтожных сумм, а в итоге – ничего. Подлинным гротеском выглядит сцена осуществленной Ю.Фаусек презентации системы Марии Монтессори в высшем обществе – среди камергеров и великих князей. После доклада ей был задан только один вопрос: “Хорошенькая ли эта Монтессори?”
Мир, как водится, оказался не без добрых людей. Знаменитый пианист Зилоти на своих концертах установил кружку для добровольных пожертвований на постройку первого городского детского дома по системе Монтессори. Когда подсчитали, то оказалось, что удалось собрать немалую по тем временам сумму в 1500 рублей. Был даже разработан оригинальный проект, созданный видным архитектором. Излишне констатировать, что проект так и остался на бумаге, но летом 1917 года начала работу организованная с помощью Российского Монтессорийского общества площадка, на которой одновременно занимались 120 детей.
Удивительное было время! С одной стороны, страшные лишения, а с другой – в деятельности дошкольного отдела Наркомпроса реализовывался принцип “Дворцы – детям”. Трудно сейчас представить, но, действуя под девизом “Как можно лучше, как можно шире”, под группу из тридцати детей тогда выделяли минимум двенадцать комнат. Однако Юлии Ивановне весь этот гигантизм эпохи военного коммунизма был ни к чему. По-настоящему счастливой она почувствовала себя лишь тогда, когда осенью 1918 г. после многих лишений, оказавшись буквально на улице, она вместе с питомцами обретает приют в школе № 35 (здание бывшего Петроградского кадетского корпуса). Там были дрова и хорошее питание.
В 1919 году жилось особенно трудно: голодно и холодно. Было и просто по-человечески обидно. Дочь Юлии Ивановны Наташу назначили воспитательницей в саду Монтессори и давали ей паек, а сама Фаусек, которую считали старой приживалкой, не получала ничего.

Добрые ангелы?

Сложно было переносить не только материальные лишения. Фаусек чувствовала себя своего рода инопланетянкой: среди огромной разрушенной России она одна работала с детьми по никому не знакомой системе бесконечно далекой, полумифической Монтессори. За границей возникали все новые и новые очаги, зажженные талантом Марии Монтессори; в Советской России же в марте 1922 года специальным приказом был закрыт последний детский сад – детище Фаусек. Казалось бы, все кончено.
“Но я не закрылась, – вспоминала позднее Юлия Ивановна. – Закрыть детский сад – значило убить мою работу, мое спасение в жизни закрыть, а что потом? Воскрешать старое чрезвычайно трудно, а часто и невозможно”. И ей удалось, опять не без помощи “добрых ангелов”, отстоять сад Монтессори. Можно было продолжать работу, которой Юлия Ивановна отдается с головой.
По неизменной традиции на стол детей снова ставятся цветы или хотя бы просто сосновая или еловая веточка. Постоянно пополняется дидактический материал. Но тут случилась новая напасть. И появилась она в облике милой женщины В.В.Таубман – врача, образованного физиолога, обладавшей большими знаниями и неиссякаемой работоспособностью. Новая сотрудница своим обаянием буквально очаровывала всех, кто с ней сталкивался. Не устояла и Юлия Ивановна. Вначале они работали дружно и плодотворно. Таубман придала работам Фаусек научность. В свою очередь Юлия Ивановна щедро делилась своими находками. Они издали в соавторстве несколько хороших книг, написали ряд статей. Однако в 1924 году возник и стал постепенно разрастаться мучительный и с трагическими последствиями конфликт. Ю.Фаусек настораживало постоянное желание своей сотрудницы “прикладывать” к системе Монтессори все новые и новые появлявшиеся в то время педологические, рефлексологические, психологические теории. Внешне в этом не было ничего плохого, но Юлия Ивановна страшно страдала. Она была убеждена, что “система Монтессори – сама по себе целая философия и углубляться в ее идеи, работать по ним – захватывающая деятельность, не требующая дополнительных отвлечений”. Из-за Таубман же детский сад превратился в какую-то лабораторию. Детей непрерывно брали на различные психологические исследования, наблюдали за их работой. Постоянно приезжали десятки посетителей из России, Германии, Англии, Америки и Японии. Дневали и ночевали сотрудники Наркомпроса, попортившие много крови Юлии Ивановне. Всех нужно было как-то обиходить, выслушивать их мнения – удивленные и возмущенные, восхищенные и иронично-недоверчивые. Словом, вокруг работы садика шла беспрерывная полемика. Вся эта суета была неприятна Фаусек, поскольку нарушала каждодневную привычную работу. Юлия Ивановна хотела просто заниматься с детьми своим любимым делом, а не находиться в центре какого-то испытательного полигона имени Марии Монтессори.
Хотя все ее близкие и сотрудницы смеялись над планами Фаусек, которая на выделенные по ходатайству Н.К.Крупской 500 рублей хотела объехать всю Европу, ей все же удалось осуществить свой план. “Мое желание увидеть на Западе школы Монтессори было так пламенно, что я эгоистически заперла на ключ свое сердце и уехала”, – писала она позднее. В дороге Фаусек вела подробные записи. Перелистывая сейчас пожелтевшие, исписанные карандашом листы, мы видим, с каким глубоким чувством собственного достоинства посещала Юлия Ивановна самые лучшие школы Голландии и Германии. Вставала в 7 утра, отправлялась на занятия, а потом до поздней ночи писала, осмысливая увиденное. “Я подходила к прекрасному двухэтажному дому, над входными дверями которого – вывеска из слоновой кости: “Монтессори-школа”. И мое сердце сжалось от радости, что существуют на свете такие прекрасные школы – идеал, к которому должны стремиться все, и от зависти, что мне не придется их увидеть на моей Родине”.

“Это чудо – то, что вы делали!”

Но вот наконец поезд въезжает в Италию. Сильное волнение охватывает Юлию Ивановну. Здесь и глубокая тоска по близким, с которыми раньше она ездила на эту свою “вторую родину”, и трепетное ожидание встречи с самой Марией Монтессори... Вот она входит в ее квартиру, и навстречу выходит Мария с милой, приветливой улыбкой. Действительность превзошла все ожидания. Встреча стала для Фаусек подлинной наградой за ее подвижничество. Оказывается, Монтессори читала книги Юлии Ивановны со слезами на глазах. Она воскликнула: “Я знаю вашу деятельность! Более высокой работы я не знаю нигде, не видела и не
читала. Это чудо – то, что вы делали”. Во время обеда Монтессори сказала: “Я не пью вина, но сегодня мы с вами выпьем за нашу дружбу”. Она подарила Юлии Ивановне портрет с трогательной надписью.
Хотя Юлия Ивановна отсутствовала меньше трех месяцев, В.Таубман за это время совершила настоящий “дворцовый переворот”. Вместо монтессорийских занятий маленьким детям стали преподавать политграмоту. Тетрадки наполнялись лозунгами, смысл которых был мало понятен малышам, и дети заучивали их автоматически. Но самым горьким оказалось то, что ее питомцы утратили спокойствие и умение выполнять простую, каждодневную работу. Происходили собрания, действовали выбранные председатели, секретари; происходило то, что гордо называлось “детским самоуправлением”.

Поражение

Противостояние гуманистической педагогики и советской обнажилось со всей определенностью и персонифицировалось в лицах Фаусек и Таубман. Конечно, двум таким “медведям в одной берлоге” ужиться было невозможно, причем Фаусек должна была потерпеть “исторически обусловленное поражение”. В феврале 1925-го ее вызвали в Москву и устроили настоящее судилище над Монтессори и, разумеется, над самой Фаусек. Юлия Ивановна держалась гордо. Когда же в итоге было решено убрать из детского сада дидактический материал Монтессори и в течение шести месяцев придумать новый – советский, то Фаусек откровенно расхохоталась. “Вы злая”, – с прискорбием заявили ей добрые участники конференции.
Однако прошедшая и не через такие тернии, Юлия Ивановна самоотверженно бросается на защиту своего детища. И здесь ее поддерживает Н.К.Крупская, которая при личной встрече сказала: “Я не понимаю, что они плохого находят у Монтессори. Она хорошо учит детей грамоте, делает их дисциплинированными. Метод Монтессори имеет много хороших сторон, и несправедливо обвинять его в том, что предоставить ребенку свободную инициативу означает сделать его индивидуалистом”.
Весной 1930 года группу Монтессори закрыли уже окончательно. Вывеску с “персональным” названием с садика сняли, а дидактические материалы превратили просто в игрушки. “В конце мая я простилась с детским садом и с практической работой по системе Монтессори навсегда. Началась новая эпоха в моей жизни”. В течение последующих десяти лет Юлия Ивановна тяжким трудом зарабатывала на существование: вязала шапки, шила и вышивала белье, переписывала карточки в библиотеке. Но при этом непрерывно творила. Система Монтессори
ее не отпускала. В “стол” для потомков в 30-е годы Фаусек напишет еще сотни страниц,
пожалуй, самых глубоких своих произведений. Последние строки выйдут из-под пера Юлии Ивановны уже в конце 1941 года. Она умерла в блокаду вместе с сотнями тысяч ленинградцев и была захоронена в братской могиле.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"