Цветы с праздников непослушания

К концу века это почти всегда сухие стебли или пластмассовые венки. Но семена лежат в земле и ждут дождей...

Статья 2-я из цикла “Зал ожидания времени”. Первая опубликована в “ПС” №4, 19 января

Сегодня образ США изрядно переменился. Лицо, которое они являли миру как визитную карточку, не узнать. Визитная карточка не весь персонаж и не все о персонаже. Это не значит, что они были такими и только такими, но в истории такими остались. И по контрасту с нынешним образом утраченное кажется ярче.

Ведь Америку шестидесятых годов представляли не политики и не военные, а ватага шумных ребят, бродивших по миру – через пустыню в Гималаи, из Нью-Йорка в Калифорнию, из Рима в Париж. Плохо ели, мало спали, не заботились о здоровье, курили все, что курится, пели и плясали. Верили в глупости, что Бог и есть любовь в самом конкретном понимании. Рок-н-ролл гремел по-над миром и портил пищеварение взрослым.

Но праздник непослушания закончился – на рубеже 70–80-х случился обвал. Конец разрядки, новый виток “холодной войны”, Афганистан, последствия энергетического кризиса, неоконсервативная волна. Какая путаница выросла на месте зеленой лужайки! К слову, в нашем социалистическом пространстве доктрина Рейгана и Тэтчер ласкала слух тех, кто устал от советскости, рейганизм воспринимался как более левый, нежели переродившийся и агонизирующий коммунизм, утеха усредненного мещанства.

Появились люди, которые не только оказались способны формулировать, но озвучивали, популяризировали, делали правые идеи реальной политикой. И время работало на них. Обвал пошел по всем направлениям, обнажая незащищенные пласты.

Левые слабы в защите. Они дрогнули. В небытие ушли времена, когда Джейн Фонда могла навестить социалистический Вьетнам. Иранская революция не только перекрыла плавающим и путешествующим путь на восток, она сплотила американцев – вокруг заложников. Лишь отчаянные храбрецы, сбросившие гипноз, задавались вопросом: почему, собственно говоря, нас, как послушных баранов, убеждают, что главная тревога жизни – заложники, и почему на этом голливудском сюжете нам неуклонно внушают новые ориентиры? В 70-х Америка не желала идти на войну. В 80-х бунтующие смельчаки не желали смотреть телевизор. Разница уловима.

Наконец, откуда ни возьмись берутся СПИД, Майкл Джексон и Мадонна. Положа руку на сердце не скажешь, кто активнее хоронил эпоху – Рональд Рейган или Майкл Джексон, вышедший из сердца контркультуры.

Американцам некого винить в своих нескладухах, кроме самих себя, равно как некому быть признательными за победы. У них нет соперников, нет “заокеанских хозяев”, на которых позволительно списать. В середине 80-х редактор “Роллинг стоун” очень горько заметил, что в Америке давно человеческое катится кувырком. Потому что давно нет ни нормального президента, ни нормального правительства. Теперешние левые недовольны, причина та же – власть.

Правители меняются – СПИД остается. Тень ангела, вторично указавшего на дверь из Эдема. Совершенно не важно, что это такое и откуда оно взялось. Не будь СПИДА, вылупилось бы иное. Недаром теперь парадоксалисты любят порассуждать, что СПИД с медицинской точки зрения химеричен, что люди болеют страхом и обыкновенными хворями.

Если бич Божий, то вопросов нет, если плод чьей-то изобретательной деятельности, то охранители всех мастей должны не поскупиться на памятник. Безразлично, откуда он взялся. Чума приходила с Востока, и люди уже не могли жить после нее так же, как до. Тема в литературе разжеванная. Столь же успешно можно спорить по поводу того, было ли древо познания фиговым или яблоневым.

СПИД вынудил рабочих сцены спустить занавес, чтобы актеры прикрыли наготу, собрали вещички и сменили профессию, обрели устойчивые сексуальные и социальные связи, ходили на службу, планировали жизнь, время и семью. Один такой стал президентом. Карнавал закончился.

Наркотики выкосили лучших. Выжившие с удвоенной силой принялись с наркотиками бороться.

Образовалась грандиозная территория сомнения. Зона недоумения. Левые отступали. Отступали в политике, отступали в поведении. Правые не верили своим глазам: вот как, сдались без боя... И переведя старческое дыхание, бросились в атаку.

Мы живем в мире, где правое сознание победило без единого выстрела. Как большевики в Октябре. Захватило все территории. Нет ни смельчаков в засаде, ни обороняющихся крепостей. Не считать же оппозиционерами по большому счету ультраправых – фундаменталистов и моралистов разных мастей, тем паче ультралевых экстремистов, несущих еще более безнадежное послание миру. В невымороченном пространстве несущественны ни те ни другие. Так, изгибы нормы, к истине не касательные.

Правые заняли жизненное пространство. Из щедрости они порой дозволяют какому-нибудь зануде предстать рупором неумирающей левой идеи. Чтобы не подумали, будто левая идея сдохла. Или состарилась. Нет-нет, пожалуйста, перед вами, господа второсортные, опоздавшие родиться, выступит прикормленный писатель, а вот журналист, он шамкает, он болен, он сексменьшинство, пусть тешит свое самолюбие и ваше тоже, или активист борьбы за что-нибудь очень радикальное, или активист борьбы против, такой розовощекий и дерзновенный, не курит, копит на семью...

Как их много, всяких разных, разнесших по горсточке порыв и надежду 30-летней давности! И где тот прокурор, который пригрозит им пальцем? Где тот суд, который велит им вернуться в песочницу?

Принято думать, будто с начала 80-х годов реакция осуществила крестовый поход, дала бой американской свободе и победила. Но она никого не побеждала. Она заняла пустоту, ибо природа ее не терпит. Человеческая природа.

И юным созданиям приходится жить так, как будто не было ни Леннона, ни Моррисона, ни Дилана, ни тысячных толп, протестовавших против войны во Вьетнаме. Ну разве что Форест Гамп – то ли идиот, то ли новый святой. Отдельные довольно навязчивые субъекты носятся с тенями, как с иконами. Но музыка устарела, играют плохо... Левые дискредитированы по всем статьям.

Ребятки повалялись на траве и пошли по своим делам. Кто-то искал Бога, кто-то здоровье берег, кто-то не ел мяса... Талантливые организаторы сплотили ряды, и наступление религии прошло тихо. Как и национализма, как вымороченного расизма.

Религия неспрогнозированно вернулась в мир против всех ожиданий, религия в ее самом агрессивном варианте – как модернизм, стерегущий фундаментальные ценности. Старая законническая модель, неизменно присутствующая во всех конфессиях и, на беду ныне живущих, научившаяся убедительно говорить на языке молодежи. Покаялся Менсон, убийца беременной жены Поланского. Покаялся Чапмен, убийца Леннона. Не нуждаются в покаянии убийцы врачей, заработавших на абортах. Они все – за правое дело, пасут истину. “Дети Иисуса”, кришнаиты, толкиенисты, рок-н-ролльные приходы...

Какая разница... Ах, она невыразима и необъяснима. Можно взять книжки тех лет. Можно рассматривать фотографии. Можно посмотреть кино: “Иисус Христос – суперстар”, “Волосы”, “Евангелие от Матфея”. А потом прокрутить “Последнее искушение Христа” и “Эвиту”. И наступит понимание. Грустное довольно. Изменились лица. И как ты теперь ни греми бубенчиками, ни мети клешами, ты только пародия. А пародия отдает мертвечиной.
Из тупика выходят одиночки. Из тупика выводят одиночки. Хорошо брести толпой, ничего не знать, не думать об умном и быть как дети. Толпа прошла, и стало очень тихо. Часы отстукивают конец тысячелетия.

Из охвостья эпохи видны лишь руины. И одинокий голос почти неслышно поет мелодии неизвестной красоты. Тьфу, достоевщина... Справив двухтысячелетний юбилей, мир рискует расслабиться. И, может быть, тогда...