Все советы – подставка.
Все ответы – ложь

Если ребенок решается на страшный шаг,
он перестает нас слышать. Но шанс все-таки есть.
Сумеем ли мы им воспользоваться?

Идеи и образы тяжелого рока, суицидальной поэзии и интернетовских опусов не бывают причиной самоубийств. Но они могут стать последней каплей, последним словом
для отчаявшегося тинэйджера.

Люблю граффити. За образность, лаконичность и, главное, информационную насыщенность: иные из них бывают выразительнее социологических выкладок и итогов психологического тестирования. Вот где непаханое поле для школьного психолога.
Совсем недавно, года два-три назад, на стенах подъездов было что-то незамысловатое вроде “Ель-цен, ответишь!” и “Спартак – чемпион” плюс скучный ненорматив. Сегодня у входной двери моего подъезда аккуратно обводятся такие обещания: “Буду пагибать молодым!”, “Нас найдут по каплям яда!”, а в лифте – “Счастливы только трупы!” Рядом – череп, кости, сердце со стрелой и призыв: “Курт! Дождись меня, нам вместе будет так клево! Наталка-весталка”.
Наталку не знаю, но если ее родители ездят в этом лифте, им следует бросить все и заняться дочерью. Потому что собирается она в гости к покойному Курту Кобейну – лидеру группы “Нирвана”, который в один прекрасный день выпустил в себя целую пистолетную обойму. Опустела без него земля, и вслед за Куртом последовали сотни фанатов во всех странах. Одни последовали, а другие стали подозревать в скоропостижной кончине кумира то супругу его Кортни Лав, то спецслужбы, то инопланетян и собирать на оных черные досье.
После трагической смерти Игоря Сорина, бывшего “Иванушки”, который “Интернешнл”, по России прокатилась волна подростковых суицидов.
Недавно 16-летняя девочка из Твери демонстративно перерезала вены. Мол: “Игорь, возьми меня с собой”. Вместо Игоря ее взяла “скорая”, и девочку успели спасти в отличие от многих других подражателей и безутешных поклонниц.
В прошлом году около 2000 российских подростков покончили с собой. Сколько из них стали жертвами подражательной эпидемии?

Завтра все снова умрем?

Среди множества причин тяжелых депрессивных состояний, вызывающих суицидные попытки, специалисты непременно упоминают и такой вневозрастной фактор, как “негативный социально-психологический фон”. Хотя, собственно, когда он был позитивным, этот фон? За последние девяносто девять лет трудно вспомнить. Но сегодня психологи с культурологами вкупе говорят о новых его аспектах, и в первую очередь о том, что временной рубеж конца века совпадает (если не обусловливает) с кризисным состоянием молодежной культуры. И кризис этот представляется более радикальным, нежели в советские и раннеперестроечные времена.
За последние несколько лет в обществе возникла мода на буржуазность. “Белые воротнички” начали ощущать себя таковыми буквально со школьной скамьи, и уже с тринадцати – пятнадцати лет отчетливо проявилось (особенно в больших городах) их тяготение к будущей респектабельности, солидности, прочности. К незатейливым, но стабильным жизненным ценностям. Эта тенденция не то чтобы обострила, но лишний раз подчеркнула устойчивость альтернативной молодежной контркультуры – “подвального романтизма”, как выразилась моя знакомая завуч.
Впрочем, подвальный романтизм давно вышел из подвалов. Ему дали слово. И слово оказалось услышанным. И слово было “смерть”. Все – от анархистов до транснационал-радикалов, от апологетов Кастанеды до сектантов-сатанистов – в полный голос заговорили, запели, завыли о том, как сладко умирать молодым.
Ну и пели бы себе. Но если взрослые люди отдают себе отчет в манерности эсхатологических настроений нашего неодекаданса, то подростки покупаются задешево. И легко включают свои личные коллизии в контекст “завтра снова все умрем”. Здесь срабатывает так называемое “зеркальное поведение”, включаются подражательные рефлексы, возникшие на фоне почти религиозного благоговения перед кумиром или лидером. Но само зеркало ни за что не отвечает.

С воздухом нельзя сражаться

В Интернете особой популярностью пользуется русская версия страницы с веселым названием “100 способов самоубийства”. В игривом предисловии переводчик-редактор уточняет, что автор сайта ушел (куда – сомнений не вызывает), и теперь он будет комментировать инструкции, исходя из отечественных реалий.
На всякий случай посоветовав не употреблять все нижеизложенное, он представляет благодарной публике рекомендации, как лучше употреблять. От аспирина до морковного сока. От парацетамола до эфедрина. Степень доступности. Дозу (буквально в граммах). Степень надежности. Способ применения. Время до летального исхода.
Стиль не лишен остроумия, а над советами, кажется, работали квалифицированные фармакологи.
Сколько реальных смертей за этой виртуальной шпаргалкой? Читая сайт, ловишь себя на том, что рука тянется к клавише “Delet”. Ну да, тот самый жест – стереть, уничтожить, взорвать, лишь бы не было… Жест – непродуктивный, движение – бессильное… Да, с воздухом нельзя сражаться. Но что делать, если в воздухе растворена смертельно опасная инфекция?

Авторы и исполнители

История малоприличная. Барышню посадили за наркотики. Несчастье, конечно, но девушка была не люберецкая пэтэушница, а, допустим, художница-музыкант-поэтесса. Не важно, кто помнит – тот помнит.
Дело было громкое, по своему масштабу – почти политическое, ибо на защиту жертвы законодательного террора встали авторитетные люди: писатели, журналисты, правозащитники. Ей изменили меру пресечения – выпустили. Она давала интервью и охотно позировала в телевизионных ток-шоу. Я невиновна, говорила она таким кротким детским голосом, что даже статисты, не выдержав цинизма ситуации, вставали и уходили.
Потом девушке наскучило быть народной героиней, и во дни, вероятно, очередного экзистенциального кризиса она пошла в национал-большевики к патриоту Лимонову. Потом ее снова арестовали, потом оправдали, наконец балаган закончился.
Дай Бог ей здоровья, но я думаю о том немалом временном промежутке, когда она была суперпопулярной, культовой в молодежной среде личностью и печатала свои стихи в сборниках, газетах и журналах, читала их на творческих вечерах. Стихи, если очень мягко, неважные, но дело не в этом: даже садистские анекдоты отдыхают рядом с этим страстным, патетично-агрессивным словоизвержением. Барышня писала на темы вроде бы самые тривиальные для сумеречного сознания – как жизнь мерзка, как мир поган, как смерть прекрасна, как ей туда, в небытие, всю жизнь хотелось.
Но отчего-то туда она не ушла. Ушли другие. Несколько идолопоклонниц после второго ее ареста наглотались таблеток. Одна пыталась выброситься с крыши семнадцатиэтажки (спасли). Мне рассказали про петербургскую девочку, которая захотела повторить подвиг и явилась в милицию с пакетиком дешевой ханки (по сюжету полагался героин, как в лучших московских найт-клубах, но на это денег не хватило) и закричала: “Стреляйте в меня, как в нее!”
Но в отделении служил двоюродный ее какой-то дядя. Он вытащил бедняжку на улицу, больно отшлепал, а ханку отобрал для непонятных нужд. Девочка горько рыдала и пробовала повеситься, и если бы не бдительные, напрягшиеся к тому времени родители, как знать, чем бы все закончилось.
Отчего-то совсем не смешит меня эта история. И я думаю, что к ней, как и к предыдущим, в определенной мере причастны те, кто подавал микрофон культовой “поэтессе на час”. Устраивал ей эфир и публикации, цитировал ее галлюциногенные тексты как свидетельства таланта. Все, кто озвучивал.
Конечно, наивно было бы говорить о какой-то моральной ответственности организаторов этого действа, да и перед кем отвечать? Перед той девочкой и несколькими ее ровесницами, с простодушной буквальностью воспринявшими этот звукоряд как руководство к действию? А кто их заставлял?
Никто не заставлял. И у властителей дум есть универсальные, неотразимые контраргументы: если женщина бросается под поезд, так что, изымать из библиотек “Анну Каренину”? Если дети-наркоманы – то Берроуз вне закона? А Камю, а Ницше?..
И возразить нечего. Кроме не менее банального: текст, принадлежащий подлинной культуре, никогда не способствовал отчуждению сознания и не навязывал агрессивно-безысходной поведенческой позиции. Культура по определению разрушает одиночество, субкультура – усугубляет. И давно замечено, что авторы и персоналии масс-культовской некроромантики – очень жизнеспособные люди, склонные к бытовому комфорту, бизнес-классу в самолете и экологически чистой еде из супермаркета. Просто “они любить умеют только мертвых”. Это намного выгоднее, нежели любить живых.

Трагедия начинается с немоты

– Бороться с “гражданскими оборонами” и “нирванами”, с интернетовскими инструкциями – значит лишь рекламировать их, – считает психотерапевт Екатерина Баранченко. – Они имеют право быть, хотя, на мой взгляд, художественная пропаганда смерти, ее публичное эстетизирование гораздо опаснее, нежели запрещенная ныне реклама алкоголя и сигарет. В конце концов, это только фрагмент культурного фона. Но так получается, что в данный момент он наиболее полно совпадает с депрессивным мироощущением пятнадцати-шестнадцатилетнего подростка, с его обостренным любопытством ко всем формам пограничного состояния.
– Смерть как главный творческий акт в ХХ веке стала, кажется, такой притягательной…
– Да, и здесь все решает наша способность десакрализовать ее. Если ребенок идеологически движется к смерти, подводит под нее какую-то концепцию – это, может быть, самое страшное. Он жизнь отдает не за случай, а за убеждения.
– Но этому все равно предшествует событие внешней жизни?
– Конечно. Здесь что любопытно: есть дети из хороших семей, где и библиотеки, и традиции, и чуткие, рефлексирующие родители с собственными тонкими экзистенциями. Причем неинфантильные. И вдруг – шарах… Почему? А потому, что разгерметизация. Как говорится, два мира, два шапиро. А душа еще не вмещает, места мало. Начинается конфликт между воспитанием и действительностью. Затяжной, изматывающий, когда все советы – подставка, все ответы – ложь… У меня был такой пациент – красавец парень и умница, влюбился в девочку из очень неблагополучной семьи. У нее своя компания, там нравы что надо… Вот он и нашел компромисс в “Нирване”. Эскапизм в своем роде.
– Что вы делали? Лекарства, наблюдения, гипноз?
– И это, конечно. Но главным оказалось слово, формула, которую нашла его мать. Признаю не без смущения: не мы, специалисты, а мать. Парадоксально, но именно жертвы текстов умеют слышать, у них почти филологический слух. Этот фактор нельзя не использовать. Так вот мать сказала ему: вены резать, как и любая попытка смерти, – это такая пошлость. А он боялся быть пошлым больше, чем слабым.
– Но на другого ребенка такое слово может подействовать как катализатор: мать – враг, меня не понимает, оскорбляет к тому же.
– Важно помнить другое: суицид по убеждениям – это не порыв, а пафос. Пафос нужно сломать, снизить. Но если вы позволяете себе иронию, то не в адрес ребенка, а в адрес самого действа: “Я верю, знаю, что ты способен это сделать. Но разве тебя станут любить больше? Только сожалеть будут о таком бездарном финале”.
– Такие диалоги кажутся прогулками по очень тонкому льду.
– Безусловно, поэтому в каждом случае нужна своя формула. Бывают очень сильные ходы: например, одну мою пациентку родители повели в хоспис к умирающей знакомой.
– Клин клином?
– Как рукой сняло. Но тоже не рекомендую: другой подросток может распорядиться подобным впечатлением по-своему. И все же у родителей таких детей есть одно преимущество: поведение ребенка слишком симптоматично. Ритуальность, торжественность, тщательная подготовка к уходу – все это дает выигрыш во времени, последний шанс для родителей что-то предпринять.

Советы психотерапевта Екатерины Баранченко

1. Юкио Мисима под подушкой, Цой или Кобейн на магнитофоне, портрет Есенина на стене – сами по себе не симптом. Но если эти мотивы звучат настойчивым рефреном не один день, если ребенок запирается в комнате и если, наконец, у него есть компания, разделяющая его настроения и взгляды (этого нельзя не почувствовать), то вам следует насторожиться.
Ребенок, как правило, начинает говорить многозначительными фразами: многоточия вместо точек, внезапно оборванная фраза, выразительные паузы. Это своего рода слабое, подсознательное “SOS” – услышьте больше, чем я могу сказать…
2. Услышали? Уговаривайте как хотите, хоть на коленях, придумывайте разные хитрости, но ведите к психотерапевту. Все это время говорите, говорите, говорите с ним… О пустяках, о радостях, о нем самом, только не молчите. Ибо трагедия начинается с немоты. Не показывайте своей паники.
3. Если предотвратили первую попытку, не думайте, что предотвратили самое страшное. Впереди скорее всего рецидивы, ведь сохраняется среда, стиль, связи, отношения.
4. Профилактика может быть лишь одна: нужно создать для подростка некую альтернативную среду. Она должна быть не менее яркой, чем предыдущая. Смысл жизни – в жизни, в ней одной. Пусть будут и музыка, и литература, и философия, но другие, другой направленности. Если вы в силах спровоцировать новое эстетическое потрясение, провоцируйте. Вот красота женщины, вот красота мира… Надо сделать жизнь подростка такой, чтобы ему было что терять в реальном мире. Это трудно, но возможно.
Другого выхода у нас просто нет. Мы не в силах исправить доставшуюся нам действительность. Но мы в силах внести в нее какое-то другое начало и доказать ребенку, что ему повезло родиться именно в это время, в этом городе, в этой семье…

Ты в экстремальной ситуации, тебе срочно нужен квалифицированный совет или просто доброе, ласковое слово, а рядом
не оказалось друга. Позвони!

Телефон доверия
“Антисуицидальные тенденции”:
415-79-45
Экстренная помощь по телефону доверия (круглосуточно):
160-03-63
Детская линия
(для детей и их родителей):
169-03-03
Молодежный телефон доверия:
122-32-77
Центр семьи и детства:
951-49-28