Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №10/2014
Четвертая тетрадь
Идеи. Судьбы. Времена

КУЛЬТУРНЫЙ КОНТЕКСТ


Александр Мелихов: «Ребенку в нашей культуре запрещено скучать»

Беседовать с писателем Александром Мелиховым, ученым-математиком по первой профессии, интересно всегда. Ведь в центр каждого разговора он раз за разом ставит важнейшие человеческие ценности, константы нашей жизни и нашего душевного склада. Тема нашей сегодняшней встречи – парадоксы школьного детства.


Елена Иваницкая. Разумная норма для человека, и личная, и социальная, – делать то, что хорошо получается. Кто не дружит с математикой, не пойдет в бухгалтеры или в программисты, а у кого руки не оттуда растут, не займется портновским мастерством или столярным. Все равно же ни хорошего программиста, ни хорошей портнихи не получится. Исключение составляет как раз ребенок, школьник. Он вынужден заниматься прежде всего тем, что ему хуже дается...
Вот вы были вундеркиндом, которому все давалось, но, увы, кроме каллиграфии. Вам же приходилось сидеть за «прописями»? «Подтягивать» почерк?

Александр Мелихов. И сколько слез на эти прописи было накапано!.. Но я про это давно забыл, с тех пор были тысячи куда более серьезных поводов для слез. И мой трагический взгляд на мир требует искать какой-то правды именно в том, что мне было особенно неприятно.
Так вот, представим, меня не заставляют заниматься тем, что мне плохо дается. А плохо давалось все, что связано с материальным миром, – завязывание шнурков, выговаривание буквы «эр», езда на велосипеде, забивание гвоздей… И если бы меня не заставляли этим заниматься, я бы прожил жизнь картавым и косоруким «ботаником», умеющим только писать формулы да читать книжки.
Конечно, мы уже не охотники и не земледельцы, как-то бы я просуществовал, но от скольких неприятностей и унижений в безденежные годы меня избавило мое умение пилить и колоть дрова, чинить утюги, столярничать и плотничать хотя бы на бытовом уровне… А уж сколько радостей мне доставили прогулки на велосипеде, который мне тоже долго не давался!
И потом, занятия тем, что плохо дается, развивают волю, – на том, что нравится, ее не разовьешь, а прожить так, чтобы делать исключительно то, что нравится, никому не удастся. Даже в моей любимой математике есть горы рутинной работы – с преобразованиями, с вычислениями, – если будешь сразу бросать, когда надоест, ни одной научной работы не доведешь до конца.
Что же до школьной программы, то во всяком обществе должен существовать какой-то общий набор знаний и умений типа общего языка, правил приличия, гигиены, уверенности в том, что земля круглая, и тому подобного, и только за их пределами может начинаться свобода личного выбора. Каковы эти пределы, что должно быть всеобщим, а что индивидуальным, рационально определить невозможно, такие вещи определяются лишь методом проб и ошибок, борьбой новаторов и консерваторов, но ясно, что воли нельзя давать ни тем, ни другим: одни все заморозят, другие все растащат, поскольку в новаторах согласья нет тоже ни по одному вопросу.

 Елена Иваницкая. Но боюсь, что ребенок, которого упорно заставляют заниматься тем, что ему скучно, неинтересно, не дается, не нравится и не хочется, развивает у себя не чувство долга и благотворную – трудовую и творческую – волю, а другие качества. Скрытность и хитрость. Опыт ненависти. «Сопротивление воспитанию», которое бывает по-настоящему саморазрушительным. Оно тоже требует сильной воли, но это воля беспощадная и жестокая.

Александр Мелихов. Бывает и так. Попробую снова взглянуть на собственный опыт, уже негативный. У меня были очень хорошие способности к музыке, я самоучкой выучился играть на гармошке, часами сидел и что-то подбирал, уже и взрослые восхищались, но я бы и без этого продолжал предаваться высоким наслаждениям. А потом родители купили пианино, и оказалось, что на нем нужно не играть, а учиться: держать по-особенному пальцы, мусолить одни и те же гаммы, упражнения, а о настоящей музыке и заикаться было нельзя – это когда выучишься, лет через сто. Я начал халтурить, учительница – раздражаться, я ее потихоньку ненавидеть, она меня…
Хорошо, у меня хватило смелости положить этому конец, а у родителей ума смириться, иначе все вышло бы ровно по вашей схеме – скрытность и хитрость. В чем же разница с предыдущим случаем? Я не видел ни одного человека, которому были бы нужны мои унылые труды. Гармонисты были в почете, а о существовании пианистов никто и не помнил. Мне было некого покорять, не с кем состязаться, ничьи восторги меня не ждали, а все музыкальные радости я уже имел от гармошки, для которой действительно не жалел сил.
Я мог в одиночку трудиться над тем, к чему тянулась моя душа. Но страдать из-за того, что это никому не нужно, дудки!
Возможно, здесь и разгадка: плодотворно заниматься тем, что не нравится, можно лишь тогда, когда эти занятия одобряются какой-то авторитетной группой, чье уважение ты хочешь завоевать, куда хочешь войти. Или если для тебя самого важна конечная цель твоих занятий. А трудиться над тем, что тебе кажется полной бессмыслицей не только в средствах, но и в целях, это, конечно, чистое истязание и воспитание будущего халтурщика или профессионального бунтаря, врага всякой дисциплины.
Что-то такое в первом приближении.
Хотя, если бы моя учительница, прекрасная, преданная искусству женщина, была бы поснисходительнее к моей гармошке (она ее агрессивно презирала), если бы вела занятия повеселее, менее пафосно, может, я сумел бы найти и в гаммах какие-то радости: не жалел же я пота, скажем, в занятиях борьбой, а таскать на себе верхом партнера на разминке, изо дня в день отрабатывать один и тот же бросок, тоже занятие не из самых веселых. Но там все делается как-то артельно, тренер пошучивает, подбадривает, стыдит, если заслужишь, и все понимают, куда карабкаемся, и очень туда хотят. Труда никто не хочет, но результата хотят все. И это перевешивает.

Елена Иваницкая. Не могу согласиться с тем, что никто не хочет труда, хотя все хотят результата. Ваш собственный опыт и как математика, и как писателя опровергает это утверждение. Но что касается ребенка-школьника, то о нем-то зачастую думают именно так. Ребенок мается: скууучно… Ему в ответ: делом займись.
Ребенку в нашей культуре запрещено скучать. Если скучно – сам виноват. Взрослому культурные конвенции не только позволяют скучать, но воспринимают скуку взрослого как высокое качество.

Александр Мелихов. Мой опыт и математика, и писателя убедил меня, что лично для меня цель намного важнее процесса. Размышлять, фантазировать очень увлекательно, но когда гипотеза созрела, замысел сформировался, начинается тот самый труд упорный, который был так тошен Евгению Онегину.
Проделать десятки страниц математических преобразований, где почти нет творчества, а требуется только внимание, потом десять раз перепроверить, когда на них уже смотреть не можешь, или написать сто тысяч слов, выбор которых тоже дело вполне рутинное… Возможно, кому-то и это нравится, но для меня это так же странно, как если бы альпинист сказал, что ему нравится не покорять вершины, а вбивать крючья и висеть на веревке. Не знаю, как другие, но я бы с удовольствием переложил на кого-то другого написание «болванки», если бы он владел моими мыслями и образами. А сам бы правил готовый текст: подбирал метафоры, искал незатасканные слова – это уже удовольствие. Но оно занимает хорошо если десятую часть времени.
Не хочу спорить, но лично я убежден, что так бывает в каждой профессии – именно стремление к цели и одобрение, а лучше восхищение тех, кого ты уважаешь, главное горючее любой неординарной деятельности.
Однако этот самый «труд упорный» совсем не скука, это напряжение. Невозможно скучать, когда карабкаешься по канату или борешься с течением. Скука возникает, когда цель твоих занятий тебе безразлична или твои действия тебя к ней не приближают. Поэтому лично мне бывает скучно только тогда, когда мне мешают заниматься тем, чем я хочу. И ничего высокого я в этом не вижу.
Но еще хуже тем, у кого целей нет совсем – ему будет скучно, хоть мешай ему, хоть помогай. Хотя и неясно, в чем ему нужно помогать. Разве что обрести цель. В этом, видимо, и заключается воспитание – в формировании целей. А если ничего не любишь, тебе будет скучно всегда. Поэтому заставлять ребенка делать то, что его не приближает к предмету его желаний, если что-то в нем и воспитывает, то умение переносить скуку. Наверно, и это умение может где-то пригодиться – в тюрьме, например, но нужно быть очень большим пессимистом, чтобы готовить детей к тому, чтобы томиться, а не к тому, чтобы работать с азартом, с аппетитом.
И снова за всех не скажу, но лично у меня аппетит к любому делу рождается тогда, когда я вижу человека, делающего это дело с аппетитом. Меня только такие люди и воспитывали, остальные «прошли как тени, не коснувшись моего огня»...

Беседовала Елена Иваницкая

Рейтинг@Mail.ru