«Мы все работаем друг для друга»

Человек труда ушел с авансцены современности, а вот праздник остался. Но теперь речь не о международной солидарности трудящихся, а просто о труде и просто о весне. Такой всеобщий день дачника. Да и трудовое воспитание вышло из моды, даже если его где-то активно продвигают на бумаге. Или все-таки это не казенный штамп – любовь к труду – и она правда бывает?

– А я знаю, кто это! – говорит пятилетний Ваня. – Это чудовище!
А то ведь мы не поймем.
Он-то все знает про мультяшного монстра, это мы не соображаем, кто хороший, кто плохой, кто герой, а кто главный злыдень. Старшие – приготовишка Ира и третьеклассник Сережа – могут перечислить всех персонажей по именам и вообще смотрят сезон по второму кругу, но тут главное не мультик, а осознание важности сделанной работы и наслаждение отдыхом после трудового дня. Они усталые и гордые.
Но Ваня устал и от отдыха. «Ну ладно, – заявляет он, – мультики я посмотрел, чаю попил, пойду еще помогу бабе Тоне и Кате.
Глядя на младшего, старшие тоже тянутся за куртками.
Все же это какие-то ненормальные дети. Таких не бывает. По крайней мере я таких не встречала.
Тоня – матриарх, глава большого и не самого благополучного семейства, состоящего, помимо нее и мужа-инвалида, из взрослых детей и маленьких внуков. Вместе с дочкой Катей она подрабатывает сезонными работами, и в их деле им нет равных – никто лучше не прочистит сад, не заборонует грядки, не высадит рассаду. Тоню уважают, добыть номер ее телефона для местных дачников и огородников – удача. У Тони – репутация.
– Завтра придем с ребятами, все сделаем, – хмуро сказала Тоня, с понятным неодобрением оглядывая наши заросли.
Мне-то казалось, здесь работы минимум на неделю: старый запущенный сад, до которого столько лет руки не доходили, мой стыд и позор, с каждым годом все больше превращался в нерешаемую проблему. А тут – завтра, и все сделаем!
Почему-то известие про «ребят» меня успокоило. Ну наверное же есть в многочисленном роду Тони мальчики-подростки или даже молодые мужчины – все равно по-местному «ребята». Такими-то силами точно управятся.
Они и явились на следующее утро, вся команда: большая решительная Тоня, хрупкая Катя и вот эта вот команда – Сережа, Ира и Ваня, самый маленький.
Я, конечно, запротестовала: дети останутся в доме! Пусть смотрят мультики, рисуют, пьют чай с конфетами.
– Это помощники мои! – отрезала Тоня. – Устанут, замерзнут, тогда пожалуйста – и мультики, и чай.
Через час я не утерпела и пошла в сад. А заросли прямо на глазах становились настоящим садом: появились дорожки, полянки и просветы, сухие сучья и плети плюща потрескивали, сгорая в больших кучах, пахло свежестью и дымом – настоящей весной.
Малыши и правда трудились вместе со взрослыми – собирали мелкие веточки, сгребали детскими грабельками сухую траву и листья. На северном ветру малолетние работники уже слегка посинели. На эту эксплуатацию детского труда уже сил не было смотреть.
– Ну ладно, – разрешила Тоня, – пусть идут мультики смотреть, теперь мы с Катей и вдвоем справимся.
Они конечно же справились. Кто бы сомневался. И вот теперь мы рассчитываемся с Тоней, а она из своих денег выделяет по полтиннику каждому из маленьких помощников. Это их зарплата. Даже у крохотного Вани есть свой собственный кошелек, и он умеет считать до двухсот. Ровно столько он уже успел заработать этой весной.
Для Тони это важно: пусть внуки знают цену труду и деньгам, привыкают распоряжаться собственным заработком. А малышня сияет от гордости и сразу хором вспоминает, что пора домой. На самом деле им здесь очень даже нравится, но по дороге домой будет магазин, в котором каждого дожидается своя мечта – кого игрушка, кого – фломастеры, кого – смешные тапочки. Они собираются в такой спешке, что едва не забывают пакет с подарками – у нас для них тоже нашлись игрушки, ручки, карандаши. Но это и понятно: покупка интереснее подарка, потому что покупку ты всегда выбираешь сам. Если, конечно, у тебя есть свои, да еще и своим трудом заработанные деньги.
Вообще-то ничего нет скучнее и мрачнее идеи трудового воспитания. В ней неистребимо присутствует дух казенного учреждения, диккенсовских работных домов, советских колоний для малолетних преступников, «переплавок» и «перековок». Если еще определеннее, это дух лагеря. Издевательское «Arbeit macht frei» над входом в ад и не менее издевательское «Владыкой мира будет труд» на кумачовом полотнище через всю барачную стену.
И какими бы нежными ароматами ни освежали атмосферу современные педагогические теории, перешибить этот запах тюремных нар вряд ли получится. Это ведь еще библейское: труд как наказание, как расплата за грехопадение, вечная кара – в поте лица добывать хлеб свой. И, наоборот, рай – это место, где ни о каком хлебе насущном заботиться не надо. Современные райские грезы – заработать столько денег, чтобы можно было не работать до конца жизни.
И человека из обезьяны сделал вовсе не труд, как утверждал философ Энгельс. Людьми нас сделали праздность, дуракаваляние, способность выдумывать и жить в придуманной реальности, – другими словами, играть. В этом был убежден философ Хейзинга. Но даже если и он был не прав, все равно предыстория человечества – это не про палку-копалку и ручное рубило, а про гены, мутации, ДНК…
Так что все эти разговоры про облагораживающую роль труда и его воспитательное значение только способ помочь большинству из нас примириться с необходимостью большую часть своей жизни отдавать работе.
Или это потому, что речь всегда о коллективном, групповом, а в частных случаях всё может быть и по-другому?
Вот Тонины внуки скачут вокруг нее, как щенята, и они абсолютно счастливы. И явно не чувствуют себя наказанными, обремененными, приговоренными к пожизненному ярму.
Наверное, очень скоро им обязательно кто-нибудь все объяснит. И про то, что бабушка Тоня приводит в порядок чужие садовые участки вовсе не потому, что лучше нее никто этого не умеет, а потому, что нечем заплатить за свет и газ.
И кто-нибудь обязательно скажет, что эти заработанные двести рублей – ничто, а вот «мама купила мне планшет» или (чуть попозже) «папа купил мне машину» – действительно повод для гордости.
И понадобится куда больше воли, чтобы ответить: ну, так это папа или мама, а это я сам, и мне ни у кого не надо выпрашивать «купи!», пусть и на двести рублей. И еще больше воли будет нужно, чтобы сказать: все равно бабушка Тоня лучшая, и никакие мы не лузеры, потому что умеем то, чего многие не умеют.
Самое сложное вообще – сохранить достоинство.
И здесь весь секрет в том, что работать – это не только зарабатывать, обменивать драгоценное время своей жизни на средства к существованию. Смысл всякого труда прежде всего в том, чтобы кому-то помогать. Общественный договор – договор взаимопомощи.
А это очень важно – осознавать, что ты кому-то можешь помочь, с самого детства. Что не только большая сильная бабушка в любой момент за тебя заступится, но есть какие-то моменты, когда она ну никак не справится без тебя. Вот на эту кучку листьев у нее может не хватить сил. Или на эти последние три веточки. Потому что, когда без тебя справятся, бабушка сама скажет.
Дело здесь не в деньгах.
Вся троица бросается собирать с пола рассыпанные карандаши вовсе не в надежде, что им заплатят. Шестилетняя Ира молча идет за мной в кухню, и мы вместе делаем бутерброды. Я ее и не просила вовсе, но ей так показалось – мне надо помочь, и я ей благодарна.
Труд – это ко всему прочему такой способ установления человеческих связей. Мы все работаем друг для друга, это точнее описывает ситуацию, чем истории про эксплуатацию человека человеком, производительные силы и производственные отношения и прочие вещи, которым сейчас почти и не учат.
– Тоня, – спрашиваю я, глядя, как ловко и с удовольствием она подрезает плющ, – если бы денег на все хватало, ты бы всем этим не занималась?
Тоня думает, потом отвечает:
– А вот не знаю ведь. Конечно, проработали всю жизнь – ничего, кроме пенсии в пять тысяч, не заработали. Но дело-то знаю, и скучно без дела-то. Я с землей умею. Да и мелких надо до ума доводить. Они у меня молодцы, выросли в этих садах-огородах, вот теперь помогают мне и дальше будут помогать. Из-за них бы, наверно, ходила, пусть приучаются.
– Но они ведь вырастут, получат какие-то профессии…
– И хорошо. Но если выучатся, а работать не любят, все равно пути не будет. Вон их таких сколько – все выучились, и никто не работает.
Тоня – сама себе Макаренко и Песталоцци, верит в воспитание трудом, и я ей тоже верю. И правда, пока, похоже, получается.