ОТКРЫТЫЙ ДИАЛОГ

Навеки вызванные в школу

Многие проблемы воспитания детей, как известно, коренятся в собственном детстве воспитателей. И речь не только о педагогических стереотипах, но и о ментальных установках, заложенных в прошлом и влияющих на настоящее. Представления сегодняшних учителей, родителей, бабушек и дедушек в большей или меньшей степени, но сформированы все-таки советской школой. Как эти представления и установки воздействуют на отношения с детьми, на отношения семьи и школы? Об этом наш разговор с профессором Петербургского государственного университета Светланой АДОНЬЕВОЙ. 

– Наши граждане, прошедшие опыт советской школы, во многом воспитывались на чувствах вины и страха. По формуле «советская власть тебе все дала», а ты не такой, как надо. Из моего детства мне твердо помнится именно это. Но ведь и сегодня ребенок, не соответствующий идеалу родительскому или учительскому, в глазах взрослых виновен и заслуживает если не наказания, то исправления... Именно эта установка, мне кажется, определяет многое в отношениях к детям со стороны школы и родителей.
– Это те чувства, посредством которых происходит дисциплинирование. «Я буду делать так, как сказано, иначе меня не полюбят». Мне кажется, что эта конструкция «встроена» одинаково и в современных учителей, и в родителей.
Родители сегодня с трудом понимают, что с ними происходит. С одной стороны, их как родителей воспитывают на докторе Споке: нельзя ругать детей, нельзя наказывать, нужно всегда быть «за детей». И матери защищают своих чад во всех ситуациях. Но при этом сами матери и отцы были воспитаны в системе, когда родитель (то есть родитель современного родителя) обязан был солидаризироваться с учителями в школе против детей. Травма, точнее, внутренний конфликт сегодняшних родителей, связана, как мне представляется, именно с этим.
Родителей вызывают в школу, чтобы наказать. В прежние времена нередко вызывали с работы, и вызов родителя в школу – представьте себе шестидесятые, да и семидесятые годы – означал, что все будут знать, что у него в семье проблемы. Представьте себе такого отца, который знает, что вызов в школу означает и проблемы на работе. Он придет в школу, и ему объяснят, что он плохо воспитывает ребенка, а тем самым не прав перед государством. И он сливает гнев на своего ребенка, гнев, в основе которого лежит его собственный страх быть наказанным. Несколько поколений советских людей, вплоть до перестроечных, – продукты такого воспитания.
Сейчас мы, родители, взаимодействуем со школой, а у нас внутри сидит эта конструкция. Как следствие – мы впадаем в разные крайности. Либо бунтуем и верещим на школу – от страха же, который в нас сидит, либо всеми мерами стремимся соответствовать. В любом случае наше общение с учителями – это не общение равных людей, которые заключили договор по поводу услуг в области образования. Тут включаются механизмы власти и подчинения, выдрессированные на определенном этапе. Задача учителя – учить, а не царить и карать, но родители подчиняются, потому что таковы усвоенные и теми и другими схемы поведения. 

– Очень тяжелая ситуация для ребенка: чуть что не так, и против него будут все – и учительница, и мама с папой. Как дети справлялись с ней: сопротивлялись или примирялись?
– Как тогда, так и теперь есть дети, которые вполне вписываются в ситуацию. Дома они с удовольствием встают на табуретку и читают стихотворение для маминых и папиных гостей, удовлетворяя свои и родительские амбиции. Родители с гордостью предъявляют своего Васечку на табурете, не различая собственных и Васечкиных гордых чувств, отождествляясь. Школа поддерживает эту амбицию. Такие дети занимают место в первых рядах и с готовностью тянут руки для ответа. Чаще это девочки. Для них с детского сада существует жесткий выбор: либо ты царевна-снегурочка, либо ты – как все – снежинка. У мальчиков набор вариантов шире: кто мушкетер, кто космонавт, кто клоун, и между ними нельзя решить, «кто главнее».
Если же дети сопротивляются всей этой ситуации, у них есть возможность внутренней эмиграции. Жить в своем мире, придумывать собственные истории. По возможности проявлять лояльность, чтоб тебя не трогали. Сбежать в свой мир, чтобы не было так травматично, – вполне нормальная тактика выживания в школе. А в советской особенно тяжело было до 5–6 класса, пока ребенок не вырабатывал собственные способы защиты и не находил альтернативы для социализации. Интересно в связи с этим рассмотреть роль дворцов пионеров и других внешкольных форм образования, которые давали отдушины. Не потому, что там не было такой системы, а потому, что там можно было стать другим, иметь иной статус. Может быть, в школе ты двоечник, а в кружке хорового пения прекрасно поешь. Психологически это должно было сильно помогать.

– Идеология советской школы исходила из требований коллективизма. Во всяком случае, на словах. «Индивидуализм» – это было слово ругательное. Оказаться вне коллектива, противопоставить себя коллективу… Это было страшное обвинение. Но как в действительности обстояло дело с отношениями ребенка и коллектива? И как складываются обстоятельства в наше время?
– Люди всегда хотят быть с людьми. Ты должен быть не один. Должно быть несколько таких же, как ты, чтоб тебе было хорошо. У человека есть базовые психологические потребности – в вовлеченности, в контроле и в открытости. Для того чтобы быть полноценной личностью, нужно иметь возможность искренне и открыто выражать свои чувства. Нужно знать, что и при каких обстоятельствах контролируешь ты сам и кто и при каких обстоятельствах контролирует тебя: точно понимать зоны собственной и чужой ответственности. Это необходимо, чтобы, с одной стороны, не быть виноватым за всех (вспомним риторику школы нашего детства – «вы все виноваты за то, что, например, в классе грязно»), с другой стороны, не ждать, что кто-то сходит к зубному врачу за тебя. А еще необходимо чувствовать себя нужным группе, быть вовлеченным. Если ребенок не находит такой вовлеченности в школе и в семье, он ищет ее и найдет в других местах. Ему необходимо найти группу, которая будет разделять его взгляды и увлечения. И это нормально. Современные дети, спасибо интернету, научились группироваться. Есть формы детской и подростковой самоорганизации помимо той системы, которая задана школой. Кто-то занимается шахматами, шашками, велосипедным спортом или бальными танцами. Нет больше мысли, что если ты неуспешен в школе, то неуспешен вообще.

– Светлана Борисовна, а как бы вы охарактеризовали «психологический профиль» современных детей в отношении страха перед школой и не только? Чем отличаются школьники двадцать первого века от старших поколений?
– Поколение детей в этом отношении более спокойное, чем поколение родителей. В советское время была достаточно однообразная конструкция жизни: детский сад, школа, институт, работа, пенсия, смерть. Это в престижном варианте. В непрестижном: без детского сада, школа, училище, работа, пенсия, смерть. Смерть не называлась, но подразумевалась.
Сегодняшние дети гораздо свободнее.

– Отсутствие свободы, пресс государственной идеологии пресекали откровенность в семье – во всяком случае, по отношению к таким темам, как политика и государство. Родители не могли, боялись доверительно говорить об этом с ребенком. И даже между собой в присутствии ребенка. Но ведь это важнейшие темы, это принципиальные вопросы о том, в каком обществе живет семья, в каком обществе предстоит жить ребенку.
– Неоткровенность в семье была заложена государственной системой. Но давайте на примере. Моя бабушка была родом из вологодской деревни, она работала в Петрограде в услужении, потом стала медицинской сестрой, работала в детской больнице, в конце 30-х годов – в больнице НКВД. И она мне рассказывала: когда в больнице узнавали, что кого-то «взяли», то ее отправляли быстро бежать к арестованному домой, чтобы семья хватала чемоданы и немедленно бросалась из города спасаться. Мне, внучке, она это рассказывала, когда мне было 16–17. А моей маме – нет. Люди старшего советского поколения приняли решение, связанное с физическим выживанием детей. Они наложили печать на уста: они не рассказывали своим детям, пионерам и октябрятам 30–50-х годов, о том, что они в действительности думают о власти. И мы, их внуки, не могли с мамами и папами говорить о политике, а с бабушками, прабабушками – могли. У них всегда было собственное суждение.
Когда я впервые отправилась на фольклорную практику в деревню в начале 80-х годов и пообщалась с женщинами лет восьмидесяти, их свобода в суждениях для меня была абсолютным откровением. Их человеческий опыт был бесконечно глубже, чем мой, и это вообще не зависело от образования. Это определялось, я думаю, высокой степенью осознанности, взятой на себя ответственностью за принятые жизненные решения.

– Светлана Борисовна, а сегодня, уже в новом веке и совсем в ином обществе, что сегодня налагает печать на уста родителей? О чем они сегодня боятся говорить с детьми? И почему?
– Страх – это вещь такая, которая до конца не осознается. Если разобраться и понять, то бывает даже странно, почему ты этого боишься. Французский социолог Пьер Бурдье писал об образовании, что оно – абсолютный инструмент власти. То, что в тебя закладывали в течение десяти школьных лет, – оно в тебя заложено навсегда. Дальше ты с этим можешь бороться, справляться или не справляться, но это как с детской травмой: она уже есть, и ты с ней имеешь дело. То, что заложено в нас советской школой нашего детства, очень важно для нас. Оно продолжает быть и определяет те отношения, которые создаются в современной школе. Одно утешительно. Сегодня ситуация необратимо меняется, так как дети сегодня другие. У них меньше страха. Может быть, потому, что родительское поколение «отбоялось» вдвойне – за себя и за них. Ведь мы боялись страхом своих родителей, но мы не видели того, что видели они, поэтому наш страх был неуправляемым.

---

Светлана Адоньева – доктор филологических наук, антрополог, культуролог, фольклорист. Сфера ее научных интересов – традиционный и современный городской фольклор, культурология повседневности, поведенческие стереотипы и ментальные установки в нашем прошлом и настоящем, новая мифология и социальные контексты ее существования. Светлана Адоньева – автор книг «Сказочный текст и традиционная культура» (2000), «Категория ненастоящего времени. Антропологические очерки» (2001), «Дух народа и другие духи» (2009), «Символический порядок» (2011). Образ детства и самосознание ребенка в давней, традиционной, а также недавней советской культуре постоянно входят в круг ее исследовательского внимания.