Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №4/2009
Четвертая тетрадь
Идеи. Судьбы. Времена

Русаков Андрей

Элементарная мечта Песталоцци

Вот уже двести лет она великолепно сбывается то в одном, то в другом месте. Но в массовом образовании по-прежнему выглядит не то чудом, не то чудачеством

В 2009 году исполняется 240 лет от начала общественно-педагогической деятельности Иоганна Генриха Песталоцци, от его первых экспериментов в имении Нейгоф под Цюрихом. Но программа, намеченная для народного образования в трудах Песталоцци, разворачивалась и воплощалась все два с половиной столетия и продолжает оставаться действенной и абсолютно актуальной сегодня.

1.

Два имени из истории педагогики известны миллионам людей, никогда не вникавшим ни в какие образовательные теории и методики. Они знамениты как имена-легенды, образы-легенды. Это Януш Корчак, уходящий со своими воспитанниками в газовую камеру, и Иоганн Генрих Песталоцци, «спаситель бедных и отец сирот», вечно неустроенный швейцарский чудак (которого, по преданию, так и дразнили: «чудак чудаков из страны дурачков»), опекавший бесприютных детей и заводивший в течение долгой жизни все новые педагогические предприятия после того, как рушились прежние.
Но всемирная слава по-своему подшутила с их наследием, затмив драматизмом биографии суть того, что было открыто, сделано, провозглашено ими. Лишь малая часть из слышавших о Януше Корчаке знакома с его педагогическими воззрениями. И уж совсем немногие подозревают о решающей, ни с чем не сравнимой роли Песталоцци как создателя теоретических основ народного образования, общедоступной начальной школы и провозвестника всех ключевых идей дошкольного воспитания.
События и исторические анекдоты, связанные с его судьбой, описаны во многих книгах, о них, наверное, не забывают сообщать своим студентам преподаватели педагогических дисциплин.
Но многие ли из рассказчиков добавят, что значение этих давних сюжетов далеко не просто историческое? Что вся картина главных школьных и дошкольных открытий в прошедшие два с половиной столетия вплоть до сегодняшнего дня – это преимущественно реализация той программы, которую первым ясно увидел и осознал Песталоцци? Что именно им эта программа была четко определена, очерчена, задана во всех важнейших узловых точках?

2.

Песталоцци так перечислил главные задачи начального образования:
– найти во всех разделах человеческой деятельности и знания твердые и надежные основы;
– простым и доступным всем путем укрепить душевные силы детей для овладения любыми знаниями;
– придерживаться спокойного и кажущегося равнодушным выжидания результатов начинаний, которые должны развиваться постепенно сами по себе.
Сегодня эти тезисы продолжают звучать столь же непривычно, «далеко от жизни», как и двумя столетиями ранее.
Но попробуйте вспомнить знакомых вам по-настоящему талантливых воспитателей или учителей начальных классов. Не покажется ли вдруг, что в русле примерно такого мировоззрения (осознанно или куда чаще интуитивно) они и действуют? Что примерно в такой «воспитательной атмосфере» и живут дети во многих наиболее счастливых и благополучных семьях?
Главная задача – не обучить, даже не воспитать (в привычном морализаторском понимании), а «укрепить душевные силы детей». Тогда остальное – приложится. Тогда можно придерживаться «спокойного и кажущегося равнодушным выжидания результатов».
Укрепляются же душевные силы детей на основе того типа образования, который Песталоцци назвал «элементарным», всю жизнь уточняя его реалии и подробности в ходе собственной практики.

3.

Слова природосообразное и элементарное в сочинениях Песталоцци повторяются сотни раз. Но то, как эти слова рассматривает автор, едва ли не противоположно нашему привычному их пониманию.
Природосообразное – это именно то, что отделяет человека от его животной природы: «Истинная сущность человеческой природы – это совокупность задатков и сил, которые отличают человека от всех прочих существ на земле». Природосообразное для человека – это собственно человеческое, это едва ли не в первую очередь его способность к преодолению импульсов «природного» эгоизма:
«...Каким бы священным и божественным в своих основах ни был ход природы в развитии рода человеческого, но, предоставленный самому себе, он первоначально носит чисто животный характер. Человечество должно позаботиться о том, чтобы оживить ход природы, внеся в него человеческое и божественное начала. В этом цель идеи элементарного образования, в этом цель благочестия и мудрости».
А элементарное действие – это… всегда сложное действие. То есть такое, в котором неразрывно соединяются силы человеческого сердца, человеческого ума и человеческого мастерства. Лишь целостность «воздействия на сердце, ум и руку» в каждом педагогическом приеме, в каждой «элементарной клеточке» педагогических событий позволяет расценивать их как элементарные – то есть способные «захватывать человека, воздействуя на силы его природы во всей их совокупности». Поэтому для Песталоцци природосообразность и элементарность – две стороны одного явления.
С другой стороны, элементарное – это те самые твердые и надежные, простые и доступные основы, которые могут ненавязчиво становиться привычными, приобретать черты ежедневной нормы.
«Элементарное образование учит ребенка мысля любить и любя мыслить. Но природа обеспечивает развитие любви еще до развития мышления. Элементарное умственное образование должно начинаться не с обучения законам мышления, а с развития мыслительных спо­собностей. Оно заботится о том, чтобы энергично оживить в ребенке эти способности, приучить его повседневно ими пользоваться.
По­добно этому элементарное нравственное образование, применяя свои средства для обеспечения достоинства нашей внутренней природы, возвышая нашу душу, не начинается с изложения правил благоче­стия и добродетели.
Оно с той же заботливостью старается энергично оживить в детях элементы всех высочайших помыслов – любовь, благодарность, доверие – и сде­лать для детей привычным повседневное их приложение к жизни».
Те методы обучения, «атомами» которых служат такие приемы и такие события, которые одновременно обращены к способностям сердца, ума и рук, – элементарны и природосообразны.
Можно ли помыслить основы и принципы начального образования как-то иначе? Можно, не раз пробовали.
Но так – получается, а так – нет.
Мы можем примерить ключевые правила «элементарного образования» (да и многие из дидактических принципов Песталоцци) к большинству современных методических поисков.
Чем наиболее резко выделяются наи­более успешные, наиболее адекватные детям методы, созданные нашими современниками? Чем отличаются они от распространенной массовой практики дошкольного и начального образования?
Именно тем, что соответствуют законам, впервые открытым Иоганном Генрихом Песталоцци.

4.

Мысли Песталоцци по-прежнему кажутся мыслями чудака, странными парадоксами.
Для российской школы, например, привычно считать, что одни дети способны развивать интеллект (для них школа и создана), ну а кому-то (неудачникам, жертвам интеллектуального отбора) придется идти работать руками. Песталоцци без устали твердит о гибельности такого разделения. Он обсуждает «гениев ограниченности»  – и не спорит, что их в достаточной мере производит и привычный ход вещей. Что и без всякой природосообразности многих удается научить. Только два очень разных образования получают люди, обученные «противоестественным» методом  – или же природосообразным.
Песталоцци утверждает: без опоры личности на память о единстве сердца, ума и мастерства, без опыта такого единства невозможен внутренний мир человека ни с самим собой, ни с людьми.
Впрочем, Песталоцци ясно отдавал себе отчет в том, что оба эти подхода к образованию еще не одно столетие будут существовать рядом друг с другом, проникать друг в друга, открыто разрушать и тайно преобразовывать, сталкиваться и соперничать...

5.

Соратники Песталоцци, его ученики-педагоги и ученики его учеников задали тон последующей эпохе европейской педагогической мысли.
Адольф Дистервег попытался перевести ключевые идеи природосообразного образования на язык последовательного описания методов организации школьного дела. Следом подобную задачу поставили исследователи многих стран. У нас за это взялся Ушинский – и в большинстве европейских государств находились «свои Ушинские».
Фелленберг, Томас Шер и другие соратники Песталоцци к середине девятнадцатого столетия превратили Швейцарию в педагогическую Мекку Европы (было это не так-то легко; по cловам того же Ушинского: «Нигде, может быть, песталоцциевская идея не встретила более упорного сопротивления, как в Швейцарии, где знали и видели Песталоцци и были свидетелями всех его неудачных и часто забавных попыток. Но нашлись люди, которые сумели отличить наивную, детскую непрактичность гения от его в высшей степени практической и сильной идеи и приложили к этой идее свою собственную практичность»).
Песталоцци подчеркивал, что самое существенное, в чем нуждается идея элементарного образования, – это как можно более совершенная разработка и обязательное применение ее исходных начал для детей до семи-восьми лет. И его ученик Фридрих Фребель открывает второй шанс «элементарного образования» для маленьких – общественный, который может дополнить или восполнить семейный. Фребель не придумывает новых принципов, но выстраивает под идеи Песталоцци форму нового, неслыханного учреждения  – Детского Сада.
В 1810 г. в Россию приглашают пастора Иоганна фон Муральта, ближайшего сотрудника Песталоцци. Через двадцать с небольшим лет его петербургский ученик Егор Гугель (практически одновременно с Фребелем) создает первое подобие русского детского сада в Гатчине. А оставшийся в Гатчине от Гугеля легендарный шкаф с книгами случайно достанется Ушинскому и подтолкнет его к глубоким педагогическим исследованиям.
Так из рук в руки преемственность опыта элементарного образования расходилась по европейским странам.

6.

Другие продолжатели дела «элементарного образования» будут начинать независимо от Песталоцци, иные из них окажутся на сто или двести лет моложе. Имена участников этой «научной школы» можно буквально разгадывать, отталкиваясь от тех или иных строк Песталоцци  – и выясняя, кому суждено было посвятить свою жизнь их уточнению и детальному воплощению.
«…Неоспорима истина, что не раз во время упражнений, в ходе которых мы только еще выхаживали и лелеяли средства метода, маленькие мальчики преподносили нам в своих ответах взгляды такой простоты и глубины, что часто первые учителя нашего дома отказывались от избранной ими формы преподавания, предпочитая ту, что дети в своей простоте и невинности нашли в себе самих».
За этими словами уже вырастает яснополянская школа Льва Толстого, переворачивающая все «просвещенные» представления о роли и возможностях учителя и учеников, школа, на опыте которой великий писатель призовет «учиться писать у крестьянских детей». Намечаются черты будущих экспериментов Станислава Шацкого, организующего образование как совместное с детьми дело, направляемое в зависимости от обстоятельств детской жизни.
Мы читаем у Песталоцци о том, что основа умственного развития ребенка – в оживлении его впечатлений от чувственного восприятия. О достаточно обширном круге предметов, который должен быть предоставлен детям для наблюдений и опытов. О наблюдении педагога за ходом детского развития как важнейшем средстве в вырабатывании им своего метода. И мы уже «держим в руках» то зерно, из которого прорастет огромное дерево педагогики Марии Монтессори.
Страница за страницей Песталоцци обсуждает то, как образование ребенка должно перекликаться с окружающей его социальной действительностью. Какие рамки и акценты та расставляет, какие возможности дарит, без каких ложных целей подсказывает обойтись. Песталоцци рассуждает о «всеобъемлющей силе мастерства, без которой человек не в состоянии ни облагородить себя им, ни даже почувствовать твердое, в себе самом истинно обоснованное стремление к совершенству».
Эти мысли об укоренении задач школы в сегодняшнем дне, в обстоятельствах конкретного места и конкретной обстановки детской жизни будут развернуты бодрыми и социально-конструктивными формулировками Джона Дьюи, идеями метода проектов, всей системой «современной школы» и «педагогическими инвариантами» Селестена Френе.
«Элементарное образование – мечта, безделица и средство совраще­ния народа, если не основано на общем стремлении человечества извлечь ее из того единственного, вечного, на чем зиждется природо­сообразное формирование человечности,– из любви и веры и всегда им сопутствующей энергии.
Оно не основано на этом, когда его пытаются достичь с помощью изолированных и предостав­ленных самим себе средств умственного образования…»
В русле этих слов, вопреки всей идеологической обстановке советской жизни, великий отечественный организатор исследований детства А.В.Запорожец развернет всю работу НИИ дошкольного воспитания. «Эмоции, а не интеллект – основа личности», – будет утверждать Александр Владимирович. Полноценное проживание детства, приумножение его «золотого запаса» впечатлений гораздо важнее быстрого «усвоения» чего-либо; обогащение, а не ускорение детского развития – задача дошкольного воспитания. Сотрудники Запорожца, каждый в своем направлении, постараются разработать такие подходы к развитию и обучению, где деятельность, знания и переживания детей будут неразрывно связаны между собой.
В те же годы в итальянском городе Реджио-Эмилия под руководством Лориса Малагуцци (и при энергичном участии сказочника Джанни Родари) будет складываться такая образовательная система, в которой быт детских садов и школ будет словно пропитываться воздухом сказки. «У ребенка сто языков, сто рук, сто мыслей, сто способов думать, играть и говорить. Сто способов слушать, восхищаться, любить. Сто радостных чувств, чтобы петь и понимать сто миров, чтобы совершать открытия. У ребенка сто языков, но у него крадут девяносто девять из них. Школа и культура отделяют голову от тела. Они учат: думать без рук, делать без головы, слушать молча, понимать без радости, а любить и восторгаться только на Пасху и Рождество. Они учат: открывать уже существующий мир, а девяносто девять из ста миров крадут. Они учат: игра и труд, реальность и фантазия, наука и воображение, небо и земля, разум и мечты – вещи, несовместимые друг с другом.
В общем, учат, что нет никакой сотни.
Ребенок говорит: сотня есть».
Это пишет уже не Песталоцци; таковы краеугольные камни педагогики РеджиоЭмилия.
С украинской вдумчивостью, нежностью и трагичностью схожие смыслы и замыслы оживут в Павлышской школе Василия Сухомлинского; с грузинской искренностью, страстностью, контрастностью – заискрятся у Шалвы Амонашвили и его учителей.
Наконец, мы прочитаем у Песталоцци обнаруженную и впервые во всеуслышание объявленную истину:
«Каждый ребенок благодаря элементарному упрощению всех средств обучения приобретает способность передавать знания, полученные им на той ступени образования, на которой он в данный момент находится, всякому другому ребенку, не имеющему таких знаний. И поступать так  – большая радость для каждого ребенка, получающего хорошее воспитание. Бесспорный факт, что дети гораздо охотнее позволяют другим детям объяснять им то, чего они еще не знают, чем кому-нибудь из взрослых».
Так был намечен тот путь, на котором в конце ХХ века Евгением Шулешко будет развернута практика ровеснического образования: организация таких детских садов и таких начальных школ, в которых ни один ребенок (благодаря своим отношениям с другими детьми) не может оказаться неудачником. И в шулешкинской практике во всей полноте воскреснут на тех же решающих местах едва ли не все ключевые мысли Песталоцци – но по-иному перекликающиеся, в подробной инструментальной разработке, с учетом того, что было открыто за два столетия исследований.

7.

«Только завершенное оказывает большое влияние; лишь оно обладает неодолимой силой. Отсюда естественно вытекает необходимость доводить до возможной степени совершенства фактические примеры элементарного образования и фактический в нем опыт».
Двести лет педагогических исследований были выполнением этого завещания Песталоцци. Опыты, соответствующие принципам «элементарного образования», во множестве случаев были доведены до самых высоких степеней совершенства  – и благотворные результаты заботливого и обоснованного введения элементарного образования неизменно подтверждались.
Но насколько бы ни приумножались успехи, в ширящемся массовом образовании они все так же выглядят не то чудом, не то чудачеством, все в той же мере остаются далекими от всеобщего использования. Почему? По незнанию ли? По слабости человеческой? По крайнему недостатку необходимых для элементарного образования любви и веры? По вечным ли законам человеческого бытия, предполагающим хрупкость всего по-настоящему ценного?
По-прежнему у каждого выдающегося педагогического начинания обнаруживаются – как и в эпоху Песталоцци – свои «причины больших и многосторонних неудач», «лежащие и в самих педагогах, и в окружающей среде, и в обстоятельствах времени»…
Пока это так – идеи и слова Песталоцци не превращаются в почтенный памятник истории. Они вновь проясняют нам возможности, беды и надежды в жизни взрослых и детей. В них даны простые и прочные точки опоры для того, чтобы оставаться собой и не сдаваться очередному «общепринятому» течению безответственных мыслей и поступков. Они откликаются в наших душах мечтой о вроде бы несбыточной, естественной и нормальной, достойной человека жизни.
Мечтой, которая то в одном, то в другом месте великолепно сбывается все эти двести лет.
И вопреки всему может воплощаться рядом с каждым из нас.

Рейтинг@Mail.ru