ОТЦОВСКАЯ ИСТОРИЯ

Кричу, зову, спрашиваю

Утро. Кричу: «Ася, ты скоро?» – «Сейчас». Я на кухне: добавить в сметану пива, это питательно, говорят. «Ася, я выхожу». – «Сейчас иду». Она позавтракает в школе, а мне до обеда тянуть. «Ася, выходим!» Она плетется за мной, открывает заднюю дверцу маши- ны – обычно впереди сидят мои собеседники, но пусть даже их нет, она всегда садится за моей спиной.

Хотя мы с ней мотаемся в машине постоянно, она освоила лишь это место: молчит, грызет какой-то птичий корм, смотрит в окно. Я бы на ее месте уже невероятно развился как личность: кого я только не вожу, о чем здесь только не говорят! Но она словно не слышит, да что там, не слышит без «словно», потому что когда к ней обращаются, она всегда переспрашивает: «Это вы мне говорите?»

В обед я забираю ее из школы. «Как дела?» – спрашиваю через плечо. Ответ обычный: «Нормально». Из чего я давно сделал вывод, что школа ее так себе, неинтересно там. Вот мы учились так учились. А что у них – непонятно. Ни подруг, ни учителей, ни увлечений. Сейчас привезу ее домой, снова поеду на работу. Она разогреет в микроволновке то, что мать ей оставила, включит телевизор, что потом? Книг не читает, на улицу не ходит, компьютер только для почты, а той почты – раз в неделю. Ах да, уроки. Надо бы нанять ей репетитора по математике, ничего не выходит у нее. Пытался заниматься сам, терпения не хватает: тупость непостижимая, я начинаю орать, она – плакать. «Кстати, как у тебя по математике?» – «Плохо». – «Надо заниматься». – «Надо».

Пока – пока, мы прощаемся у подъезда. У меня еще совещание на работе, потом надо начальника завезти в центр, потом жену встретить с работы, потом домой за Аськой, и, наконец, всей семьей поедем ужинать.

Жена тарахтит на переднем сиденье про обед по интернету, сзади Аська молчит, рядом с ней сидит подружка жены: «Ася, ты знаешь, теперь в моде косая челочка, ты как?» – «Нормально». – «А у вас как девочки стригутся?» – «Кто как, я не стригусь».

Наши друзья и их дети давно привыкли, что слова из нее клещами вытягивать надо. Так, для приличия перекинутся фразами – и все.

Доехали, встречаемся с друзьями, выбираем столик побольше, Ася читает меню и заказывает много-много. Все берем, хотя знаю, что есть она ничего не будет, разве попробует. Сами съедим или попросим завернуть. Не в еде, конечно, дело. Мы пообщаться приехали. Обсуждаем подробности жизни студии мультипликации, где работают моя жена, ее подруга и жена Саши, знаменитого скрипача. Саша будто неохотно говорит, что их сына зовут бесплатно учиться в Лондон, он выиграл какой-то конкурс. Их младшая, Асина ровесница, болтает непринужденно и то смешит, то смущает. Ася как обычно: угу. Ее первая членораздельная фраза за весь вечер: «Мы уйдем отсюда когда-нибудь?»

По дороге домой жена язвит по поводу тех, кого только что одаривала ослепительной улыбкой. Я поддакиваю, Аська молчит, наверное, смотрит в окно. Дома она первая занимает душ, желает спокойной ночи и уходит в свою комнату. Жена – к телевизору, я – к компьютеру. Перед сном жена «занимается собой» перед зеркалом, а я долго смотрю в окно: там моя красавица-машина.

И так вечер за вечером, утро за утром. Потом возьмем отпуск – и за границу. Не одни, конечно, одним скучно, с кем-то из друзей. Две-три семьи – это идеально. Ведь новые впечатления тем и хороши, что ими можно делиться – хоть на светском уровне, хоть на бытовом. Я вовсю использую эту возможность – публично предъявлять свою осведомленность и критичность. Знаю, так расту в глазах жены.

Одна лишь Аська будет бурчать по утрам: «Мы зачем сюда приехали?» – и потом покорно смотреть в окно с заднего сиденья нанятого автомобиля. Жена в поездках пытается ее развлечь как может – тряпками. Сцены в магазинах типа «ZARA» довольно однообразны. Сначала Ася жадно набирает нарядов по десять, весело идет в примерочную, но платья через три потухает: «Зачем? Все это мы можем купить и дома».

Почему-то ей не передались ни тяга жены к аксессуарам женской жизни, ни мое увлечение литературой. А наше стремление к общению с интересными людьми ей, кажется, просто отвратительно. Ей скучно в музее, за книгой, на спектакле, на приеме – пусть все это самого высшего качества.

Она, представьте, собирает пивные пробки. Даже выковыривает их из земли. Руки грязные, пробки грязные, этот мешочек, куда она их складывает, то и дело просыпается грязью, потому что она их перебирает еще до того, как вечером тщательно промоет и высушит феном. Чистые пробки просто лежат в коробке, а вот «новые» она постоянно крутит в руках.

Я пробовал помогать ей. Сначала никаких пробок не замечал, потом присмотрелся, действительно очень много валяется, но, во-первых, мне быстро надоело за ними наклоняться, во-вторых, я понял, что не могу все время смотреть вниз. Ведь мы не в лесу, а на Монмартре, или на Пиккадилли, или в Сан-Франциско. «Зачем тебе эти пробки, мы можем их собирать и дома!» – «Пока не знаю, здесь встречаются и новые».

Не разделяя ее увлечения пробками, я, однако, понял наконец-то, куда она все время смотрит: вниз, на землю, под ноги, под колеса. Мог бы и раньше догадаться, ведь на ее фотографиях, привезенных со всего света, – лужицы, листики, камешки, птички и бесконечные ботинки, кроссовки, босоножки. Встречаются и композиции, где нога – гигантский центр мелкой жизни шелухи от семечек, причудливых окурков, помятой травы. Прямо-таки гербарий из сотен сфотографированных ею ног можно составлять. Но почему она так смотрит на мир? Без горизонта живет, с опущенным взглядом. Ведь все условия для нее созданы.

И она не пустая, нет, у нее есть художественный вкус. В восемь лет, помню, она по собственной инициативе слепила из глины групповую композицию из «мамы» – толстой бесформенной туши – и множества «детей», то ли людей, то ли зверей, то ли инопланетян. Покрыла «глазурью»: раскрасила гуашью, залила лаком для волос. До сих пор жалею, что не сфотографировал, потому что скульптура эта разбилась. Кажется, жена убирала в комнате и нечаянно столкнула со стола. Аська тогда плакала, и мы, решив, что ей плохо одной, купили дорогого белого котенка, кошечку красоты необыкновенной. Но кошка эта как-то странно себя повела, сразу стала жить сама по себе, ни на кого не обращая внимания, а к Аське, которая было потащила ее на руки, и вовсе прониклась недружелюбием. Постепенно забота о корме и воде, о наполнителе для туалета перешла на мои плечи. И хотя всем известны моя обязательность и ответственность, кошечка эта через пару лет умерла. Ася тогда произнесла на редкость длинную фразу: «Она не хотела жить, потому что ее никто не любил». Ну что значит «не любил»? При таком-то уходе! Просто странная была кошка.

А вот что делать с Аськой – вопрос. Может, снова в изостудию попытаться отдать? Почему-то она бросила занятия, а ведь там ее хвалили. Кричу, зову, спрашиваю: «Ася?!» – «Сейчас».

Нет, просто невозможно. Это уже рефлекс, наша с ней жизнь. И тут ничего, видно, не поделаешь...