Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №16/2007
Третья тетрадь
Детный мир

МЕМУАРЫ ДЕТСТВА


Максимов Александр

Тогда, летом...

Безвозмездный труд

В те годы, когда я учился, каждое лето школьники были обязаны проходить производственную практику, смысл которой заключался в том, что ребята пропалывали свеклу на площади в двадцать гектаров. Наша школа называлась как-то по-особенному, теперь уже не помню, что-то вроде «школа-колхоз». Каждый школьник был обречен на прополку сахарной свеклы, морковки и картошки. Урожай школа сдавала государству, а на вырученные деньги приобретали парты, глобусы и что-то еще, мы в это не вникали.

И ежегодно практикой руководил наш пожилой учитель физики Ефим Маркелыч. С восьми утра, по холодку, двадцать-тридцать подростков брели вслед за учителем на школьную ниву. Страшно было смотреть на грядки, уходящие к горизонту и сплошь заросшие сорняками. Не было тогда ни гербицидов, ни техники для междурядной обработки.

Наш преподаватель, однако, сам изобрел тяпку со складной телескопической рукояткой. Тяпка умещалась в специальном кармане, пришитом к подкладке пиджака. Рукоятка вытягивалась вроде телескопической антенны приемника. Как только мы подходили к краю поля, Ефим Маркелыч доставал из широкого кармана тяпку, точными движениями раскладывал ее, превращая в аккуратный поблескивающий инструмент. Всякий раз мы наблюдали за ним с нескрываемым любопытством – очень хотелось, чтобы тяпка хоть однажды не раскрылась. Но такого, разумеется, не случалось.

– Вперед, юные мои друзья! – поправив соломенную шляпу, он взмахивал тяпкой, блямцающей металлическими суставами. – Победим зеленый пожар совместными усилиями!

Учитель первым врубался в густой бурьян, освобождая ростки сахарной свеклы. Мы становились каждый на свою грядку, принимались ожесточенно рубить сорняки, а заодно и свеклу, которая непостижимым образом все-таки вырастала, превращалась в увесистые корнеплоды. В сентябре и октябре мы не сидели в классах, а отправлялись то на сбор яблок в совхоз, то на картошку в колхоз, а уж родная свекла до белых мух в покое не оставляла.

Искуситель

Каждое лето в те времена почему-то выдавалось жарким, прополка была сущей каторгой. Но пожилой Ефим Маркелыч работал с нами, и нам стыдно было отлынивать от работы. Однажды на плантацию забрел Пал Иваныч, другой старик, любивший произносить речи.

– О, да здесь школьные крепостные? – начал ветеран. – Ребята, почему вы не бунтуете против своих угнетателей? Долой эксплуатацию детей! Да здравствует отдых на водоемах! Ваши глупые алчные педагоги называют адский труд профориентацией, а ведь он, наоборот, прививает отвращение к полям и фермам!

Мы перестали тяпать. В его словах была правда. Ведь каждому из нас приходилось много работать и на домашнем огороде, к тому же вся деревня говорила о новеньком директорском «Москвиче», купленном якобы на детские деньги. Мы с надеждой уставились на старого чудака, думая, что он освободит нас от свеклы если уж не навсегда, то хотя бы на сегодня.

Учитель же наш не стал спорить с ним, продолжил старательно махать тяпкой по сухим грядкам. Валились подкошенные полынь и сурепка. Всем своим видом учитель выказывал презрение к скандальным лозунгам старика. Тот, однако, не унимался:

– Как тебе, сухарю, доверили воспитание молодежи? Ты, Ефимка, старик технический, а я – диалектический. А вы, юные крестьяне, запомните лозунг предков: «Барского управляющего – на вилы!».

Это было уж слишком, мы отвернулись и принялись за работу.

О пользе идей

В два часа дня, когда зной становился невыносимым, Ефим Маркелыч давал отбой, складывая чудо-тяпку до прежнего карманного формата. По этому знаку все кричали «ура!» и бежали сломя голову к пруду. Запыхавшийся учитель не мог поспеть за нами, он что-то кричал вслед о безопасности купания, а мы на ходу раздевались, прыгали в воду, швырялись донной грязью. Ефим Маркелыч, подвернув штанины, заходил на мелководье, пересчитывал ныряющие и плавающие головы с помощью указательного пальца. Ойкал, переступая с ноги на ногу: пятки ему щекотали рыбки-огольцы.

Иногда он доставал из кармана блокнот с привязанным за нитку карандашом, торопливо что-то записывал, наверное, идею, думали мы. Он купался в идеях, как мы в воде. Понятно, что Ефим Маркелыч пользовался у нас исключительным уважением.

Дикая груша

Однажды я набрел в лесу на грушу с довольно сладкими и душистыми плодами. Обрадованный, я помчался сообщить ребятам о своей находке. Обратно за мной мчалась ватага. Я первым полез на грушу, на боковой сук, довольно толстый. Ребята всей гурьбой стали продвигаться вслед за мной.

– Что вы все сюда лезете, других веток что ли нет? – завопил я, но было поздно. Ребятня теснила меня, и, очутившись на тонком месте сука, я свалился вниз с высоты метра в три, ободрав лицо и руки до крови.

Ребята, увлеченные грушами, не обратили на меня внимания. Назад я шел один, оборванный, весь в крови. Мать промыла раны, помазала меня зеленкой, и с тех пор все стали дразнить меня Зеленым.

Милосердие слабого

Бродил по деревенским улицам дурачок по прозвищу Джон. Увалень в солдатской шинели, облезлой шапке и в резиновых хлобыстающих сапогах. Так он ходил даже в самую жаркую погоду. Мальчишки кидали в него мелкие камешки. Однажды и я присоединился к их игре.

Джон злился, бегал за нами, потом начинал швырять в нас кирпичи. Я, спасаясь, забрался на клен, уселся на сук и почувствовал себя в безопасности. Но вдруг что-то жгуче вспыхнуло на моей щеке, и вот я уже лечу вниз с двухметровой высоты. Через мгновение очнулся: надо мной склонилась ухмыляющаяся физиономия Джона. Щека моя дымилась, и он с удивлением смотрел на этот дымок. Из руки его вывалился кирпич, он обошел меня и исчез.

Наверное, я коснулся щекой провода, которого не заметил в густой листве. Черная полоска ожога превратилась в алый рубец, и этот шрам надолго пересек мою щеку.

Дурацкая отметина

Пацаны играли в разные игры на сельском выгоне. Одна из них называлась «ножички». Таскать с собой перочинный нож было модно. И чем больше в этом ножичке имелось пилочек, буравчиков, штопоров, чем красивее его отделка, тем больше гордости у владельца. Суть игры заключалась в том, что игроки по очереди разными способами: «с локотка», «с головы», «через себя» – бросали ножички в землю. Если ножичек в землю не воткнулся, ты временно выходил из игры.

Как-то раз кто-то из ребят, швыряя ножичек «с полного роста», угодил им прямо в колено Юрке. Все так и ахнули: ножичек, хоть и маленький, но впился в колено глубоко. Ножик вынули, и Юрка, хромая, ушел домой. И хромал он после еще лет семь – сустав был сильно поврежден. Юрке пришлось навсегда забыть о футболе. Но в «ножички» ребята все равно продолжали играть.

Укрощение метлой

Меня отправили в пионерский лагерь. Там был бассейн, купаться в котором было почему-то запрещено. Бассейн мы с другом обследовали: небольшой, с чистой, отливающей голубизной водой, лишь по углам зеленели водоросли. И решили встать в пять утра и все-таки искупаться в нем.

Не тут-то было. Прибежал физрук, велел нам вылезать из воды и одеваться. Потом грубо схватил обоих за шиворот и поволок. Мы едва успевали передвигать ноги. Затем он вручил нам по метле, и мы до обеда мели земляные тропинки, усеянные еловыми иглами.

В конце концов я так затосковал по дому, что решил сбежать из лагеря и пошел по лесу к железной дороге, чтобы зайцем уехать домой. Но, пройдя половину пути к станции, подумал, что лагерные педагоги будут волноваться, начнут меня искать, ведь я даже записки не оставил. И я вернулся.

Когда приехала мать, я жутко обрадовался, выскочил к ней и подарил связку сушеных грибов. На мне были две грязные белые пионерские рубашки, надетые одна на другую. В лагере было прохладно.

Рейтинг@Mail.ru