Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №75/2005

Вторая тетрадь. Школьное дело

ЛОВУШКИ ПРОФЕССИИ

Профессия учителя по степени эмоционального накала – одна из самых высоких. С годами он сдает не столько физически – от шума на переменах, многочасовой учебной нагрузки, проверки тетрадей, домашней подготовки к урокам, – сколько морально и психологически. Он устает от постоянной ответственности за детей, от сомнений в себе, в окружающих, в вере в позитивный результат и, конечно, от давящей административной системы, казенной рутины и нелепых распоряжений, на выполнение которых, равно как и на борьбу с ними уходят время и силы.
Можно ли уберечься от разрушительных эмоций и сохранить жизненную энергию и любовь для детей?

Четыре кризиса веры
Опыт размышления об учительской судьбе

На протяжении всей учительской карьеры мы боимся слишком сильных проявлений чувств в общении с детьми. Чтобы не ранить их и поберечь себя. Но так устроена наша профессия, что эмоциональная чаша всегда должна быть наполнена до краев, иначе ничего не получится. Поэтому и век учительский достаточно короткий. Эмоциональный, репродуктивный значительно меньше, чем общий педагогический стаж.

За свою реальную, а не номинальную учительскую жизнь мы переживаем несколько кризисов веры.
Первый – кризис веры в детей.
Наверное, первый раз я почувствовал, что морально устал, ровно через пять лет работы в школе. Я выпустил из цепких объятий классного руководителя свой первый класс. Вложил в первенцев все: любовь, душу, энергию, знания, страсть. Но мне не хватило их благодарности. Более того, боль и обида разъедали мое хрупкое учительское самолюбие. Зачем все это надо мне, если не нужно им? – первый раз этот провокационный вопрос встал уже тогда. Зачем так растрачивать себя? Ради чего? Ради кого?
Всю педагогическую жизнь мы стремимся быть бескорыстными, но практически это никогда не удается. Не уверен, что подобное в принципе возможно.
По молодости я очень хотел получать. И ради этого готов был очень много отдавать. Почти все. Но потом все же получать. Не хотелось быть спонсором чужих жизней, только инвестором: вкладывать, чтобы возвращалось сторицей.
Но вот на какое-то время показалось, что дети неблагодарны и черствы, «нерентабельны». Сработал пресловутый синдром выжатого лимона – страх, что к тебе хорошо относятся лишь потребительски, до тех пор, пока ты нужен, полезен и от тебя что-то зависит.
Зародился и еще один крайне вредный учительский комплекс – подозрительности. Отныне все последующие ученики должны были платить по счетам предыдущих. На них как бы распространялась презумпция виновности. Появлялись свои «прототипы» (в основном отрицательные), и все дети укладывались в прокрустово ложе старых схем.
Так, нередко пытаясь страховаться от повторения ошибок, мы совершаем еще более тяжелые.
Трудно выкарабкиваться из любого кризиса. Но первый преодолевается особенно тяжело – эмоционально острее, чем все последующие. Однако проходит скоро, ибо довольно быстро понимаешь несколько простых истин: в отношениях между людьми не так много личного, значительно больше интересов; дети – такие же люди, только неопытны; человеческая природа разнообразна; учитель – тоже человек. А потом, когда, немного успокоившись, начинает проходить амнезия на все то светлое и хорошее, что связывало с детьми, появляется стыд. И ощущение несправедливости, проявленной к ним. И хочется скорее вернуться, чтобы загладить вину.
После первого кризиса учитель, как честный должник, платит по счетам, стараясь отработать даже с лихвой. Ему кажется, он все осознал и впереди в общении с детьми – длинная счастливая жизнь. Но он ошибается…
Второй кризис – кризис веры в педагогику.
Если в начале работы для многих молодых учителей главное – личные отношения с детьми, детская любовь и самоутверждение, то в дальнейшем важны профессиональные результаты: сколько их поступило в вуз, сколько не попало в тюрьму... Но хочется большего – влиять на судьбу, подправлять природу.
Но человека изменить нельзя – к такому выводу приходишь не сразу, но неизбежно. Я, например, ни разу не видел, чтобы кто-либо на самом деле стал другим. А если с ним и происходили серьезные метаморфозы, то под влиянием жизненных обстоятельств, а не школьного (в широком смысле) воспитания. Учителя, родители – лишь часть этих обстоятельств. Человек не таблица Менделеева – у каждого свой набор элементов. Иногда после долгих лабораторных изысканий удается создать что-то искусственное, но, как правило, живет это очень недолго.
И наступает настоящее крушение иллюзий. Разочаровавшись во всесильности воспитания, из педагогики уходят талантливые, но излишне честолюбивые люди: профессия вдруг оказалась такой земной и в чем-то даже не очень благородной.
И опять возникает все тот же вопрос: зачем силы понапрасну тратить, если ничего вместе со своей педагогикой не в состоянии сделать?
И снова должно пройти время, пока не прояснится, что педагогика постоянного присутствия, ежедневной душевной работы, педагогика малых дел – это просто не удел нетерпеливых и амбиционных. Педагогика априори неблагодарное занятие – тщеславным людям в ней делать нечего. И вообще у педагогики не те масштабы, где надо самовыражаться. Это незаметное, камерное, служивое дело. Именно через понимание теперь уже этих простых истин проходит еще один учительский кризис.
Но очень скоро поджидает новый удар. Ведь теперь, когда осознаны границы педагогики, остается рассчитывать только на себя. А кто ты такой?! С годами самоуверенности и самовлюбленности значительно убавляется, и рано или поздно наступает кризис веры в себя.
Сначала устаешь от ответственности. Но как ни убеждаешь себя, что от тебя ничего не зависит, на самом деле зависит многое, и пресловутое «не навреди» преследует учителя всю его учительскую жизнь. В какой-то момент обязательно возникают сомнения, что все педагогические неудачи – не по вине детей, не от ущербности педагогики, а от собственных промахов и неумений, от того, что именно у тебя не получается, что ты просто неталантлив в учительском деле. В общем, начинается длительный и болезненный период самооговора (иногда не без оснований и не без пользы). И многие учителя, разочаровавшись на этот раз снова в себе, уходят из школы на время или навсегда.
Некоторые преодолевают и этот кризис, хотя без потерь его не пережить. Только дети в этот момент могут поддержать нас и заставить поверить в себя.
И уже в сумерках учительской карьеры начинает вырисовываться и приобретает огромные, устрашающие размеры еще один, на этот раз последний кризис – кризис веры в Смысл. Это не только непосильный груз накопившейся усталости и болезненных сомнений. По сути, это глобальный, системный кризис неверия и в себя, и в педагогику, и, конечно, в детей. Все кризисы преодолеваемы, кроме последнего.
Учительская профессия – эмоциональные качели: то взлет, прилив сил, вера в себя, то спад, усталость, разочарование. Но когда-то эта амплитуда становится все более неравномерной: усталость и разочарование начинают явно перевешивать.
Попытки экономить эмоциональные силы ни к чему не приводят. Без страстности, точнее, некоего внутреннего огня, не бывает результата и настоящей радости. «Здравый смысл» обеспечивает лишь процесс – долгий, спокойный, но скучный. За удовлетворением надо ходить на сторону.
Однажды проработав с детьми вживую, учитель не сможет потом использовать фонограмму. Весь секрет подлинной педагогики в том, что каждый раз перед учителем не типовой, а именной ребенок. И на нем нельзя обкатывать апробированные приемы и заимствованные методики. И нельзя чуточку не докладывать души.
Учительская профессия сродни актерской, только актер исполняет разные роли, а учитель, кажется, одну (хотя это впечатление обманчиво). Но эту роль нельзя не переживать. Невозможно выйти на сцену без внутреннего горения – не поверят.
Можно и, наверное, нужно научиться выходить из образа, привыкнуть управлять своими эмоциями, короче говоря – познать ремесло. Но любая система подобной защиты ограничена в своих возможностях, в противном случае она ведет к профессиональной инвалидности – эмоциональной глухоте.
Когда остается только наработанный навык: вот идет ученик; кто он, что он – не помнишь, только знаешь – его фамилия в конце журнала.
И в какой-то момент вдруг явственно ощущаешь, что не осталось больше эмоциональных сил, что многое уже делаешь по инерции и мало что волнует. И тогда начинаешь с ужасом осознавать: чем меньше к тебе дети пристают, тем лучше, а не дай Бог полюбят – беда, ибо ответить нечем. Эмоциональный резервуар пуст, ресурс его исчерпан. Все в прошлом. Закончилось. Иссякло.

Анатолий БЕРШТЕЙН


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru