Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №84/2004

Вторая тетрадь. Школьное дело

ТОЧКА ОПОРЫ

Из Маугли – в казаки
В Пермской области в монастырском приюте трудных детей перевоспитывают вольтижировкой


Несколько лет назад здесь было пустое место. Серые холмы, ветреные поля и первобытные еловые чащи. Уральский пейзаж вообще не жалует человека. Но когда люди все-таки приходят сюда, принимает их и вдохновляет на дела, в других местах, пожалуй, невозможные.
31 декабря 1999 года, в ночь начала третьего тысячелетия, Священный Синод постановил открыть на Урале, в окрестностях районного центра Верещагино Пермской области, женский Свято-Лазаревский монастырь. Строили обитель с нуля: просто приехали и стали рубить лес. В чистом поле сначала возникла деревянная церковь, потом хозяйственные постройки.
А через два года здесь стали перевоспитывать трудных подростков. Отец Борис, монастырский духовник, открыл при женской обители… конную школу. Детей, попавших в беду, здесь возвращают к жизни джигитовкой и вольтижировкой. А посты и молитвы – дело добровольное. Сирот, токсикоманов и беспризорников к отцу Борису привозят со всей Пермской области и даже из других областей России. Детский приют при конной школе не только единственная благотворительная организация областной епархии, но и уникальный в масштабах всей страны эксперимент по иппотерапии – лечению через общение с лошадьми.

Джигит в рясе

Отец Борис и Юрий СтарковОтец Борис, статный мужчина в полном расцвете сил, больше похожий на богатыря с картин Васнецова, чем на священнослужителя, встречает нас у конюшни. Первым делом, конечно, ведет к лошадям.
«Коней у нас тут чуть меньше, чем в Золотой Орде, 36 голов, – густым басом сообщает отец Борис, положив руку на холку крепкой и могучей, под стать ему самому, лошади, – жеребята подросли, уже негде ставить. А в коровничке – три коровы да два быка рабочих. С ними наши разбойники умеют управляться не хуже ковбоев. А еще тут содержится че-
ченский военнопленный. Да вы не пугайтесь, просто наш ОМОН в Грозный ездил в командировку, и в аэропорту к ним приблудился ослик. Теперь тоже у нас живет. Поправляется потихоньку. Скоро и его оседлаем».
Раньше на месте конного двора стояли заброшенные склады. За три года на пустыре появились конюшни, теплица, где выращивают рассаду для всего монастыря, столовая, где кормят всех, кто приходит заниматься с лошадьми, и дом, где живут воспитанники приюта.
«Только не спрашивайте меня, сколько у нас здесь ребятишек! – восклицает отец Борис. – Тут целая китайская народная республика, я уже давно со счету сбился. Знаю, что пятерых сам заделал, пятерых усыновил, а дальше – уже затрудняюсь. А если серьезно, то по уставу монастыря в приюте должно быть тридцать воспитанников. Но скажу по секрету, у нас уже пятьдесят человек! Если приходят, не выгонять же!»
Сейчас ребят на конном дворе мало: почти все на учебе. Трое пацанов возятся на выгоне с лошадьми. Отец Борис, подобрав рясу, по-хозяйски ступает по взбитой копытами грязи: ведет знакомиться со своими подопечными.
«Один, вон тот, глазастый, – это токсикоман. Из Перми мамка притащила месяц назад. Теперь вместо клея навоз нюхает. Для здоровья оно полезнее, – объясняет отец Борис по пути. И весело кричит чумазому мальчишке: – А ну иди сюда, собачий сын, расскажи-ка журналистке, как ты любишь табак курить и пиво выпивать. Не любишь больше? Ну хорошо, тогда погнали, ребята! Галопом по кругу, а потом нагайкой и шашкой. Покажите, чему вас тут научили!»
И тут начинается шоу. Мальчишки в камуфляже и папахах лихо скачут на тяжеловесах, которые по контрасту с маленькими наездниками кажутся особенно внушительными. Больше всех старается обласканный «собачьим сыном» четырнадцатилетний Юра. Соскочив с коней, монас-
тырские джигиты начинают самозабвенно крутить над головой острые шашки и тяжелые нагайки. Отец Борис выглядит очень довольным. Особенно когда чудеса вольтижировки показывает десятилетний Гоша.
«Это мой отпрыск, – с шутливой гордостью сообщает батюшка. – Заметил я, что стал он за мамкину юбку держаться, вот и сослал сюда на поселение. Пусть растет мужиком. Раньше ведь князей как воспитывали: до девяти лет дома, с мамками и няньками, а после отправляли в казармы, дядьку приставляли. У нас тут вместо дядьки отец Александр. Молодой священник, монах, который ихним воспитанием и занимается. Для ребятишек он и наставник, и старший брат».
Отец Александр с воспитанниками в это время пытаются унять разгулявшегося быка.
«А почему у вас все мальчишки в камуфляже? Для монастыря – странная форма одежды», – спрашиваю я.
«А потому что они у нас казаки, – отвечает отец Борис. – Возрождаем старую традицию. Раньше ведь казачество под церковью ходило. Одно время тут под эгидой казаков хотели легализоваться всякие бан-
дитские структуры. Мы вместе с главой района повоевали и не допустили. Теперь у нас казачество настоящее, исконное. Для мальчишек в нем состоять – лучшее воспитание».
Подрастающие казачьи атаманы загоняют-таки быка в стойло и подходят к нам.
«Раньше я был так себе, – серьезно и обстоятельно рассказывает Юра, – можно сказать, был никем. И вспоминать нечего. А теперь я казак. Очень мне нравится с лошадьми. Ездить, ухаживать, говорить. Потом подрасту – на программиста выучусь. А прежде я про будущее вообще не думал. Не хотелось мне».

На женской половине

Живут в приюте при Свято-Лазаревском монастыре и девочки. Как во времена домостроя, их воспитывают отдельно «на женской половине». Помещаются они вместе с монахинями в просторной избе, которую отец Борис срубил собственными руками. Здесь все по-женски уютно: кружевные занавески на окнах и домотканые половики.
Девочки в белых платочках сидят кружком и готовят уроки. Учиться они ездят на школьном автобусе в соседнее село. Воспитанницы улыбчивые и приветливые, но разговаривать стесняются все, кроме самой старшей – Ксюши.
«Я здесь не останусь, – говорит она, – закончу школу, мне год остался, и поеду в Москву, в Свято-Дмитриевское училище для медсестер. Я там уже была, на курсах для сестер милосердия училась три месяца. А потом мой духовный отец отправил меня сюда, чтоб немного здоровьем укрепилась. Я вообще из Якутии. Мама у меня сильно пьет и болеет. Я очень хотела ее вылечить и других людей тоже, вот села на электричку и поехала в Москву, на курсы сестер милосердия. Два месяца добиралась. Мне тогда 14 лет было».
«То, что девочки воспитываются в обители, еще ничего не значит, – говорит отец Борис. – Их никто в монахини на аркане не тащит. Мы ничего не навязываем, насильно в церковь не загоняем. Какой от этого толк? У детей свободный выбор. Каждый человек должен делать то, что у него лучше всего получается. Пусть она будет хорошей женой и хорошей матерью, чем плохой монахиней. Мы их здесь учим не поклоны бить и псалмы петь, а тем вещам, которые любому человеку в жизни будут полезны: ухаживать за больными, за стариками, быть терпеливыми и добрыми».

Конфета из яблока

Может сложиться впечатление, будто все воспитание детей в приюте при Свято-Лазаревском монастыре сводится к джигитовке для мальчиков и вышиванию крестиком для девочек. Но это не так. Между делом по дороге от конюшни к храму отец Борис придумал четкую педагогическую систему, которую, наверное, одобрил бы и сам Макаренко.
Трудные дети (а трудные здесь почти все) не посещают школу вместе с остальными. Учителя приходят к ним сами. И занимаются с каждым отдельно. Деньги преподавателям монастырь платит чисто символические, но многие отказываются и от этого.
«Они все ходили в школу кое-как. У них большие пробелы в знаниях, – говорит отец Борис. – У каждого эти пробелы нужно нащупать и заполнить. А в классе, где сорок человек, учителю, конечно, невозможно это сделать. Поэтому на первых порах с каждым надо работать отдельно. Причем не в школе на переменах или после уроков, а именно здесь, в приюте. Потому что если их отпустить в школу в том состоянии, в котором они к нам попадают, то они ориентируются не на тех, кто лучше и добрее, а на подобных себе, ибо нравственных критериев никаких внутри не имеют. И нам приходится тратить в два раза больше времени, чтобы вытащить их, воспитать. А при домашнем обучении все гораздо проще. Доводим до 5–6 класса, выравниваем по знаниям и в сердце закладываем определенные вещи, без которых человеку в жизни вообще никуда».
Отец Борис уверен, что адаптировать воспитанников приюта к нормальной человеческой жизни можно только добротой.
«Кнута они уже отведали, и немало, на десять жизней хватит. А вот пряником их никто не кормил. Буквально. Привезли к нам как-то одного парнишку, сели обедать. Наши монахини такие большие пироги пекут, что даже я, солидный мужчина, могу съесть от силы четыре. А этот парнишка один берет, второй… девятый. Я ему: ты же лопнешь, подожди немного, пироги никуда не денутся! А он не верит. Потому что он привык: сегодня хлеб есть, и надо его съесть как можно больше, потому что потом неделями голодать.
Или двух сестер привезли, одной 9 лет, а другой уже 11. Так они, как Маугли, не знали, что такое нижнее белье. Теперь адаптировались, в школу ходят вместе со всеми».
Таких историй отец Борис может рассказать великое множество. Сторонник сурового военного воспитания, он и монахинь приучил сражаться за каждую детскую душу. А иногда и за жизнь.
«Одна девочка к нам попала, совсем крохотная. В больнице от нее отказались. У нее желудок не принимал никакой пищи, потому что не привык. От всего она покрывалась гнойничками. Плакала ночи напролет. И наши монахини вместе с ней плакали, глядя, как ребенок мучается. Я им сделал внушение: дуры, говорю, чего ревете, надо бороться. Купили мы специально козу и начали дитя козьим молоком отпаивать. Потом выяснилось, что она еще зеленые яблоки может есть безболезненно. Когда подросла, начались нравственные страдания. Почему всем можно конфеты, а мне нельзя? И стали мы тогда яблоки резать и в фантики заворачивать. Всем даем конфеты, а ей – яблоко в разноцветной бумажке. Она ест и счастлива: у нее тоже конфетка».

Церковь и государство

В Свято-Лазаревский монастырь меня привез сам глава Верещагинского района Юрий Григорьевич Старков. На чиновника он похож так же мало, как отец Борис на священника. Шапка на затылке, полушубок нараспашку, изъясняется колоритно: «Чтоб я жил, как на Охотном ряду» или: «Детьми сейчас занимаются только идиоты и патриоты, никак не пойму, кто же я».
«Я вам сейчас расскажу, как все происходит, – говорит Старков. – Большие города сейчас просто вытесняют всех сирых и убогих на периферию, с глаз долой – из отчетности вон. Вот, например, у нас в Верещагине квартира в многоэтажном доме стоит 60 тысяч. Крутые ребята из города покупают эту квартиру, берут семью, например, алкоголиков или просто безработных из Перми и переселяют сюда. А их квартиру продают за 600 тысяч. Делают себе навар, а заодно, как санитары леса, очищают крупные города от социально неблагополучных элементов. И все они попадают к нам».
С отцом Борисом Юрий Григорьевич подружился в эпоху искоренения бан-
дитского казачества. С тех пор глава района всеми силами старается помогать приюту и конной школе. Только возможностей для этого крайне мало.
«Я не могу взять деньги из районного бюджета и просто отдать их отцу Борису. Не потому, что денег там нет, хотя их на самом деле нет, а потому, что монастырь – это не коммерческая организация и не юридическое лицо. По закону я не имею права перечислять им деньги, так как потом не смогу за них отчитаться. Мне бы к господам с Охотного ряда съездить, поучиться казну растрачивать так, чтобы за это ничего не было. Да не могу, дела не пускают».
Юрий Старков и отец Борис нашли-таки выход из этого юридического тупика. Сейчас они оформляют все необходимые документы, чтобы зарегистрировать приют и конную школу как некоммерческий благотворительный фонд. Тогда можно будет выходить уже и на областной уровень. Кстати, в Пермском законодательном собрании про все начинания отца Бориса хорошо знают и готовы, по словам председателя комитета по социальной политике Бориса Светлакова, «приюту помогать, как только появится счет».
Пока же деньги в монастырь могут поступать только в виде пожертвований. Так как в районном бюджете статья на благотворительность не предусмотрена, Юрий Старков собирает с местных хозяйств своего рода нелегальную «церковную десятину». Например, каждый год лично ездит к директорам колхозов и уговаривает поделиться кормами с монастырским конным двором.
Потихоньку раскачивают и районных предпринимателей. Глава просит денег на благоустройство приюта, а отец Борис мыслит широко: в его планах обустроить не только монастырь, но и город Верещагино, а там, глядишь, и всю Россию.
«Священникам люди еще доверяют, – рассуждает отец Борис за обильной монастырской трапезой. – России сейчас нужны не слесаря и плотники, не депутаты и генералы, а именно священники. Чтобы с Божьей помощью поднять русский народ, вывести его наконец в нормальное русло жизни. Потому что это моя земля, мой народ – и у меня за него сердце болит».

P.S. Когда мы прощаемся у монастырских ворот (стеной обитель обнести еще не успели: только ворота в чистом поле, церковь и пара построек), отец Борис просит чуть-чуть помолчать. И в тишине становится слышен какой-то тихий мелодичный звон. На березе висят маленькие колокольчики.
«Это детвора их тут повесила, – вполголоса говорит отец Борис. – Мне бы самому в голову никогда не пришло. А в детях это еще живо. Этот чистый звук. Его надо слушать. Все остальное – не важно».

Наталья КЛЮЧАРЕВА
Фото автора


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru