РУБРИКА
ПОДРУБРИКА\

Окончание. Начало в № 82

Русская история как роман

Отношения власти и народа определяют не только государственное устройство – судьба каждого человека зависит от них. Переходя из одной исторической эпохи в другую, меняя и реформируя политические системы, народ России вновь и вновь оказывался под гнетом сильной, авторитарной власти. Чем это объяснить? Издержками молодой государственности, национальным менталитетом или имперским наследием? Почему у нас до сих пор нет гражданского общества и что такое гражданское общество? Об этом и о многом другом читайте на этой полосе.

Николай Крыщук. Обыденное сознание склонно усматривать в истории России некую фатальную повторяемость. По поводу печальных и даже трагических событий люди обычно говорят: «Это по-нашему!» Или: «У нас так всегда!» Я, признаюсь, не исключение. Но в минуты, когда уходит лень и возвращается любопытство, хочется все же понять: что исходит от нашей ментальности, а что объясняется объективными историческими обстоятельствами? Возможно, нечто, что нам представляется как особенное, присуще и другим народам, а иные события являются просто следствием случайности или же произволом одной личности?

Евгений Анисимов. Самая трудная проблема – это проблема самоидентификации. Даниил Гранин недавно спросил меня: «Что такое державность?» А действительно, что это такое? Гордость за свою имперскую историю? Есть у кого-то из поэтов стихотворение о том, как он мальчиком на Красной площади видит парад, и, когда тени от самолетов скользят по земле, у него возникает ощущение, что государство прикрывает его своим крылом. Но у человека другой культуры было бы, надо думать, другое ощущение. Пушкин видел парад на Марсовом поле, эту волнующую его стройность полков, а Мицкевич – солдат, раздавленных пушками на этом поле. Я думаю, одна из причин феноменального успеха Путина состоит в том, что он нажал на эту кнопку державности.

Н.К. И что же, объяснению это не подлежит, это, что называется, в крови?
Е.А. Имперскость, завоевательность заложена в характере власти, она не следствие рационализма, когда освоена своя территория и стала необходима чужая. Такое обстоятельство, когда размеры государства являются его достоинством, существенно искажает ментальность.
При этом я не могу не признать, что центральные площади Петербурга, эти огромные пространства, адекватны нашему представлению об огромной стране. Символично, что императорский дворец стоит в десяти метрах от реки и за его спиной на тысячи километров непрерывно тянется земля империи.

Н.К. Сегодня много говорят об отсутствии у нас гражданского общества. Но что это такое? Емкий образ, юридическое, а может быть, нравственное понятие?
Е.А. Существенный вопрос, связанный и с историей нашего общества и с историей европейских стран. Гражданское общество – это общество, члены которого чувствуют свою ответственность за совершаемое вокруг. Это, с одной стороны, приводит к доносительству (ты поставил машину в неположенном месте). Но с другой – действие институтов гражданского общества придает жизни человека организованность и стабильность.
Приведу такой пример. В Голландии огромное количество мельниц, мы можем увидеть их на всех картинах ХVII–XVIII веков. Девяносто процентов этих мельниц качают грязную воду (сейчас их заменили небольшие насосные станции). В чем суть? Я должен перекачать воду соседа, который живет ниже меня, к себе. Так же поступит сосед, живущий выше меня. Если я не перекачаю, его затопит, и он потом зальет меня.
Гражданское общество – это и есть в некотором роде привычка перекачивать грязную воду соседа и в конце концов освобождаться от него. Демократия – это умение жертвовать частью своего суверенитета, умение договариваться.
Вот семь главных земель Голландии. Решение принимают Генеральные штаты. Голосуют какой-то вопрос. Обсуждение начинается на низшем уровне. Первое решение выносят союзы земледельцев или горожан. В конце концов представитель земли едет в Генеральные штаты и говорит, допустим: «Мы – за». Но если шесть голосуют «за», а один «против», то решение не принимается. Согласованное голосование. Тогда создается комиссия, едет в ту землю, которая голосовала против, выясняет причины их несогласия и пытается склонить на свою сторону с помощью каких-то компенсаций и уступок.
В Голландии 50 лет нет парламентского большинства. Поэтому они не на уничтожение своего противника работают, а стремятся договориться во имя общих целей. Забавно на этом фоне звучит фраза нашего нового спикера: «Парламент – это не место для политических дискуссий».
Демократия – это не ритуал, а образ жизни, когда парламентарии ответственны перед своими избирателями и следят за чиновниками.
Вот пример. Петр I решил ввести шведскую систему государственного правления, но полностью выбросил при этом систему рейхстага, парламента, в который на протяжении многих столетий в Швеции входили дворяне, рыбаки, крестьяне и все прочие. Нам это не нужно, сказал он, я буду гарантировать работу этого аппарата. Когда ему предложили учинить совет крестьян во главе со священником, Петр на проекте написал: умных среди мужиков нет, ввести чиновника. Это говорится об обществе, о людях, которые в начале ХVII века спасли Россию от польской интервенции. Минин и Пожарский только вершина. Тогда любой ремесленник, любой купец понимали, что их будут грабить и убивать. И надо собрать деньги, не отвечать, как раньше: «У меня нет», а собрать деньги и нанять Минина и Пожарского, которые тебя защитят. Постепенно эти маленькие ручейки сопротивления слились в земское ополчение. Вот это и есть гражданское общество.

Н.К. Почему же это не укоренилось в российской жизни, не стало традицией, нормой?
Е.А. Дело в самодержавии, которое было восстановлено народным движением и нуждавшееся в нем поначалу. Были земские соборы, куда съезжались представители со всех земель. А как самодержавие окрепло, оно тут же все подавило, голову отвернуло этому земскому самоуправлению.
Интересный момент: Петр очень интересовался устройством Голландии, обожал Голландию. Однажды он попросил, чтобы его провели на заседание Генеральных штатов. Его посадили в какую-то комнатку. Вдруг он сказал: я не хочу больше этого слушать, пусть они выйдут.
Потом Петр говорил: аглицкие вольности у нас как стенке горох; нужно знать народ, которым ты управляешь. Петр считал, что русский народ не приспособлен к демократии. В одном указе он написал: не всё ли насильно сделано? Русские люди за учебу не примутся, пока не приневолены будут. И, будучи приневолены, уже при жизни моей приносят благодарность.
Это часть менталитета.

Н.К. И все же: Петр виновен в том, что задушил гражданское общество, или же он был прав в том, что оно нам не свойственно?
Е.А. Черт его знает! Он настолько сильно преобразовал Россию, что тенью своей закрыл все, что было до него. Хотя тогда тоже было заметно, что царь не может управлять без союзников, без думы боярской. Вырабатывались какие-то начала парламентаризма. В 1730 году вообще была попытка урезать самодержавие. Но тут же раздались голоса: да куда нам? У нас будет одно воровство. Много начальников – хуже, чем один начальник. Хотя опыт функционирования старообрядческих и крестьянских общин показывает, что наряду с косностью эти институты позволяли поддерживать существование людей.
В русской жизни начала демократии и гражданского общества все время присутствовали, и сейчас они в нем есть. Это вообще свойственно человеку. Понимание того, что если я все время буду стенку сверлить, соседу будет плохо. С другой стороны, мы видим, как чахнут органы местного самоуправления, потому что у них нет массовой поддержки. Никто не придет в муниципальный комитет и не скажет: я вот здесь хочу березку посадить. Человек думает, мол, посажу, а все равно будет не в кайф, кто-нибудь да вырвет. Общество должно как-то раскачаться. Может быть, частная собственность даст толчок этому процессу. Потому что понятно: моя собственность ничто, если я не буду уважать чужую.
Есть какие-то неуловимые психологические препятствия. Уже несколько лет собираюсь вывесить объявление во дворе, чтобы все автомобилисты собрались вместе и засыпали яму. Я не знаю, что меня останавливает!
Н.К. Слушая вас, я думаю, что гражданское общество имеет отношение не к идеологии, не к юрисдикции, даже не к нравственности, а к зрелой социальной культуре.
Е.А. Наверное. А мы все еще продолжаем играть, как приматы. Мы играем в парламент, хотя он не является парламентом, мы играем в партии, которые не являются партиями, мы говорим о самоуправлении, которого нет. Между тем у нас триста лет существовала форма самоорганизации, когда в конце улицы собирались для решения каких-то вопросов, посылали своих представителей на площадь. А сейчас такое впечатление, что русский человек отвергает демократию, что им играет подполковник КГБ, потому что народ соскучился по сильной власти.

Н.К. Русскому народу свойственно кумиротворение. Это не обязательно личность. Это может быть идея или какая-нибудь всё объясняющая и спасительная теория. Кумиром для интеллигента может быть и народ, как мы знаем. Но во всех случаях речь идет о поисках панацеи, универсального способа решения проблем.
Е.А. Трудно сказать. Ну во-первых, есть идея христианства, которая столетия входила в сознание людей. Мы пострадаем, как Христос страдал, а потом наступит благо.
Не за счет нашего ежедневного труда благо наступит, а с помощью какого-то радикального изменения. Так это укоренилось в общественном сознании. Вот татары перестанут с нас налоги брать, и все будет в порядке. Или: победим шведов. Или: раздадим землю крестьянам. Поиски какого-то одного, судьбоносного, звена всегда присутствовали в нашей культуре.
Поиски простых решений характерны для многих людей и многих народов. Вся история германского фашизма – поразительное свидетельство того, как на уровне обыденности эти чудовищные идеи очень хорошо усваивались. Люди, жившие рядом с евреями десятилетиями, вдруг начинали выгонять их из «наших немецких лесов». Про тогдашние порядки мне рассказывали в Германии ужасные вещи. Например, выходит указ, по которому евреям запрещается держать домашних животных. Следующим указом им запрещается ходить по тротуарам. И так далее.
А вообще надо над этим думать. В чем истоки этого стремления найти быстрое решение, палочку-выручалочку, волшебную щуку?

Н.К. Ведь все это удивительным образом повторилось и в первые годы перестройки, когда панацеей казалась свобода. И не думаю, что ссылка на религию здесь вполне корректна. В христианстве мне кажется очень важной мысль о пути. В Евангелии от Иоанна Христос говорит: «Куда я иду, вы знаете, и путь знаете… Я есмь путь…» Христос не панацея, а мы ищем панацею, торопимся.
Е.А. Да, да… Один западный историк так однажды сказал мне о том, что такое русская работа: это быстро и плохо. А серьезно: все гораздо сложнее. Можно сказать, например, что нет у нас трудолюбия, нет желания накапливать копейку… Голландцы шутят, что проволока произошла оттого, что два голландца тянули на себя гульден. Трудно представить, что у нас подобное возможно.
Вместе с тем славянская ментальность не так проста. Надо помнить, что самодержавие в сущности совсем недавно кончилось. И что-то все же меняется. Уже появились люди, которые обязаны только самим себе. Вот эта квартира, которую я купил, дом в деревне – они мои, и я их никому не отдам. У меня нет комплекса интеллигента, который считает, что народ во всем прав. Я и есть тот самый народ, таких миллионы, и если попробуют отнять, то будет война, гражданская война.
Я не вижу мир таким, каким его видит Задорнов, – в идиотическом свете. Столько замечательных лиц вокруг и столько людей, которые протягивают руку, когда тебе плохо. Нет какой-то монолитной ментальности, люди разные.
Вот у меня дом в Псковской области. Нужно заказать рамы для окон. Где их заказать? Вокруг одни пьяницы! И вдруг мне говорят: поезжай за сорок километров, там Ильич есть, он тебе все сделает. И действительно, приезжаю – магазин, работает 24 часа, пилорама. Хозяина не было, я оставил телефон, Ильич мне перезвонил. Взял размеры, посоветовал, как лучше и выгоднее сделать. Я приеду летом и уверен, что все будет готово. Эти огоньки везде горят. А эсхатологическое представление о существовании нашего мира разрушает человеческую душу.
Это только кажется, что все происходит помимо нас. Да, сегодня выстраивается авторитарная система власти. Но ведь основы ее заложил Ельцин. И мы его поддерживали тогда – президентская республика. Мы поддерживали его авторитаризм, и второй вариант конституции он написал еще круче. Это и есть демократия. Тогда мы думали не об уничтожении парламентской республики, а об опасности того, что может вернуться коммунистическое прошлое. И вот сегодня эта нами же проголосованная власть расцветает.
И все же не будет уже так, как хотят полковники. Запущены капиталистические механизмы, которые не позволят вернуться к страшным формам диктатуры.

Н.К. Получается, что мы выбирали между диктатурой страшной и диктатурой плохой, между диктатурой коммунистической и диктатурой личной, которая в России имеет долгую историю. В связи с этим мне хочется поговорить о Смутном времени. Кто только об этом периоде русской истории не писал: Костомаров, Аксаков, Соловьев… Оценки не просто разные, а решительно не совпадающие. У меня сложилось впечатление, что эпоха хоть и изучена, но совершенно непонята. Одни во всем винят дурную нравственность народа, другие видят причину зла в папстве, третьи – в правительстве, четвертые объясняют все роковым стечением обстоятельств. А объяснение, может быть, самое простое, в духе того, о чем мы только что говорили: не мог народ жить без царя, и все.
Е.А. В то время произошел полный распад государства. Когда свергали Шуйского, которого сами выбрали. Пришли дворяне и насильно постригли. Только патриарх Гермоген говорил: нельзя этого допускать. И ночью, как говорили, в Архангельском соборе были слышны стоны и плачи покойников великих князей. Сами разрушили всё, сами разметали. При чем здесь поляки? При чем здесь литовцы? Потом их, конечно, призвали, но потом. А позже стали считать, что это наказание за безумное молчание народа во время тирании. Господь, дескать, наказал.
Но и тогда были очаги сопротивления. Гермоген рассылал по всей Руси свои воззвания и сплачивал людей. Были люди, которые совершали подвиги. Мы знаем Ивана Сусанина. Но до него были еще мужики.
И конечно, подвиг Минина. Можно броситься с факелами в подкоп, можно спасти на дороге ребенка – это порыв. Но сказать: все деньги отдаю на общее дело – это гражданский подвиг.
Народное движение было мощным, но в какой еще форме можно было возродить Россию? Конечно, в форме самодержавия. Однако дело в том, что Михаил и Алексей Романовы пытались восстановить Россию, которую не помнили. Ту Россию, которую мы потеряли. Это как в последние годы у нас все оперируют понятием «столыпинские реформы». Но как там было в действительности, уже никто не знает, не помнит. Так и весь ХVII век прошел в попытках вспомнить, что было в ХVI, и восстановить. Но Иван ведь всем головы посрубал. Летопись прекратилась, которая писалась даже во время татарского нашествия.
Получился тупик. К демократии были не готовы. А пришла личность талантливая, яркая, для которой прошлое было ненавистно. Петр до смертного часа не мог забыть ужасной картины, свидетелем которой стал десятилетним мальчиком: как стрельцы приставили лестницу к крыльцу, оттолкнули матушку, бросили на пики Михаила Долгорукова, били в барабаны и бердышами рубили тела бояр.

Н.К. Так все-таки было молчание народа – или народное движение?
Е.А. Народное молчание, которое переросло в народное движение. Сдвинулась масса. Так было потом в 1812-м, в 1941-м. Но вернулись в мирную жизнь и снова оказались не у дел, поняли, что им всю жизнь врали. И власть снова долбанула по своему народу.

Н.К. Об этом у Бродского: «…смело входили в чужие столицы, / но возвращались в страхе в свою».
Е.А. И тем не менее самодержавие. Наши дипломаты приезжали в Венецию, узнавали, что там республика, и несказанно удивлялись: «Не может быть! А кто же у вас царь-то?»

Н.К. В связи с этим хочу еще спросить о Петре. Положительное и отрицательное отношение к Петру не будем обсуждать. Мне кажется существенней точка зрения историка Сергея Федоровича Платонова, который утверждал, что деятельность Петра I не была ни политическим, ни общественным, ни экономическим, ни культурным переворотом. Земское самоуправление осталось сословным и было под контролем бюрократии, сословия были прикреплены к гражданским повинностям, Россия оставалась земледельческой страной, а образование коснулось только высших слоев общества, и то слабо. Если это так, то в чем причина? В том, что Петр не сумел довершить свою миссию, в исторической ограниченности его мировоззрения или в вечно безутешной судьбе любых реформ в России?
Е.А. Конечно, укрепление власти было важнейшим стимулом деятельности Петра. При этом он бескорыстно хотел с помощью западных технологий внедрить то, чего не было в России. В конечном счете достичь блага. Но, как писал Ключевский, Петр хотел внедрить свободу в рабовладельческое общество. Он хотел, чтобы просвещенный раб действовал свободно и инициативно. Но при этом государь был уверен, что без сильной власти невозможно в России осуществить западное благополучие. И он стремился взять западные институты, оставив в основе самодержавное крепостничество.
Бюрократия в значительной степени появилась оттого, что Петр пересадил на нашу почву западно-европейские принципы камерализма, который еще назывался «движение бумаг» (такое немецкое учение о бюрократии). Но эти камеральные учреждения не контролировались у нас избранниками народа, то есть парламентом, и поэтому стали развиваться по собственным законам. И настолько укоренилось это явление бюрократии, что уже стало не важно, какая в России власть – сильная или слабая. Механизм работал. Петр запустил вечный двигатель бюрократии.
Но вместе с тем благодаря Петру огромное число людей почувствовали себя европейцами. Это видно по газетам. Европейские новости стали интересны и в России. Газета «Ведомости» стоила дорого, две копейки, ее переписывали от руки. Таких рукописей сохранилось много. Впервые с момента падения Византии был преодолен наш традиционный изоляционизм. В Россию устремились иностранцы. Можно было сесть на корабль на Темзе и пришвартоваться у Английской набережной в Петербурге. Петербург стал первым в России космополитическим городом.
Конечно, русская трагедия здесь идет на фоне европейских декораций, но все же это была новая краска, без которой русскую культуру представить уже невозможно.
И здесь Платонов не прав. Что значит – образование затронуло только верхушку? Обычно судьбу народа и решают тысяч пятнадцать образованных людей. Хотя вместе с тем этот культурный прорыв привел к колоссальному отрыву верхушки от народа, потому что до того культура была общая.
И все же большое счастье, что совпали Петр и Россия. Он сумел внедрить в сознание людей готовность к крутому изменению жизни. Каждый человек это проходит. Благодаря Петру у нас совсем другая история. Да, она такая же, как в ХVII веке, но и не такая.

Н.К. Однако всю историю нас преследует deja vu, мы все время возвращаемся во вчерашний день. Петербург строился как портовый город, но мы и сегодня живем фактически без порта, принимая один-два корабля в сутки.
Е.А. Есть такой фильм, где герои все время оказываются во вчерашнем дне. Один герой пострадает в будущем оттого, что шахта построена по-дурацки, и он все время убеждает шахтеров, что так строить нельзя. Другой его останавливает: «Зачем ты стараешься? Они ведь завтра будут тебе говорить то же самое». «Нет, – отвечает пострадавший в будущем, – что-то меняется».
Так и с Петром: что-то изменилось. Когда он резал бороды, старики просили, чтобы эти бороды им в гроб положили. А сыновья: какие бороды? Красные каблуки давай!
Не все сразу. Екатерина говорила: я ненавижу крепостное право, но меня закидают камнями, если я его отменю; нужно время. Прошел век, и крепостное право отменил Александр II.
И сейчас что-то происходит. Но наш оптимизм погашен советской властью. Она существовала слишком долго. Человек уже не помнит, где был дом деда, который конфисковали. В Болгарии, например, этот процесс был короче, и конфискованный завод сейчас возвращен сыну или внуку фабриканта. Идет возрождение. Вот сейчас обсуждается приватизация зданий. Возникает вопрос: юсуповский дворец кто-то купит? Значит, у Юсуповых появляется право требовать свою собственность обратно, потому что она перестанет быть государственной. Это очень важно.
Петр открыл двери в Европу. Правда, он открыл их внутрь. Иностранцы хлынули к нам. Подписать указ, разрешающий жениться на русской без принятия православия, – это было нарушение всех канонов. Но зато иностранные специалисты продлевали контракты, а многие и оседали в России. Появились Петры Францевичи, Карлы Ивановичи. Космополитизм вообще свойствен империи. А сегодня двери открыты и вовне.
Карамзин писал, что все это был каприз царя. Он возмущался тем, что в первый год после войны русским разрешили торговать в Стокгольме. Чем они торговали? Ложками и орехами. Ради этого столько крови пролито было? Да, Петр спешил, но в принципе все делал правильно.
Если же обобщить, то почти все русские думающие цари мучались проблемой: как сохранить самодержавие и достичь демократии. Эта проблема стояла перед Николаем I после восстания декабристов, когда недоверие к мятежным дворянам шатнуло его снова в сторону бюрократии; перед Александром II, который проводил политику гласности, ввел независимые открытые суды и остался не понят. Картины хаоса и пугачевского бунта стояли перед каждым.
К 17-му году это как-то стало вырабатываться. Появилась Дума, с ограниченными, конечно, правами. Но сейчас бы у нас было не шестое заседание Думы, а допустим, девяносто пятое.
Надежда на бюрократию всегда кажется основательной. Достаточно расставить чиновников, и желательно, чтобы они воровали. Тогда они от тебя зависимы, за каждым есть грех. Я занимался Петровской государственной реформой и пришел к банальному выводу: каждая перестройка государственного аппарата и его сокращение неизбежно ведут к возрастанию его численности. Это не универсальный закон власти, я думаю, а свойство русской государственности.
По социологическим опросам, два главных свойства интеллигента: он не ворует и не берет взяток. Вот когда такие люди, гуманные по своим устремлениям и основательно образованные, придут к власти, ситуация начнет меняться. Это с одной стороны. А с другой – капитализированное общество начнет требовать от власти реальных действий. Произойдет встречное движение народа к власти и власти к народу. Я верю, что это произойдет.

Наш корреспондент Николай КРЫЩУК
беседует с петербургским профессором,
ведущим научным сотрудником Института РАН,
историком Евгением АНИСИМОВЫМ

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"