Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №53/2004

Третья тетрадь. Детный мир

РОДИТЕЛЬСКАЯ ГАЗЕТА 
МЕМУАРЫ ДЕТСТВА 

Анатолий БЕРШТЕЙН

Я почти ничего не помню...

Психоаналитики утверждают, что именно детские воспоминания помогают понять проблемы взрослого человека. Проблем у меня предостаточно, а воспоминаний мало.
Я почти ничего не помню из раннего детства.
Я смотрю на маленькую девочку с белокурыми вьющимися локонами на старых фотографиях и не узнаю себя. Совершенно не помню. Только мама рассказывала, что до четырех лет меня все принимали за девочку и дарили на улице то конфетку, то шоколадку. А вот еще одна фотография, где я на берегу Дона. Не помню. Опять только то, что мама рассказывала. Оказывается, я там даже тонул. Я – в Челябинске, сижу за рулем какого-то открытого газика. Но я никогда не был в Челябинске. Вернее, не помню.
Пожалуй, первые более или менее четкие воспоминания начинаются с шести лет. Мы тогда переехали на новую квартиру, и мама впервые отдала меня в детский сад. Видимо, первый социальный опыт производит такое сильное впечатление на ребенка, что кое-что из него обязательно застревает в памяти. Например, помню своих первых друзей по детскому саду: Вовку Сахарова и тезку, Толика Варламова. Сахар – наглый заика с голубыми глазами. Мы с ним частенько ссорились. А Толика я уважал и побаивался: он был самым крупным в нашей группе.
Но, конечно, самое сильное впечатление раннего детства и совершенно отчетливое, как в кино, – это наша домработница, вернее, один эпизод моей жизни, связанный с нею. Почему-то мою замечательную няньку Марусю я не помню. И ни одной фотографии не осталось. А домработницу, как назло, помню. Она противно хромала, как утка, и всегда, стоя перед зеркалом, долго примеряла шляпку. Наверное, была уродина. Мы с ней, конечно, не ладили.
Однажды, когда родителей не было дома, она закрыла меня в их спальне. И я не то от страха, не то от гордости стал колотить в дверь рукой. Дверь была стеклянная. Четыре куска матового стекла соединялись деревянными плинтусами крест-накрест. Не знаю точно: случайно, а может быть, и нарочно я промахнулся по крестовине и врезал кулаком по стеклу. Стекло порезало мне руку у запястья. Крови было много. Я испугался, побежал к оконной шторе и попытался обмотать ею руку, чтобы остановить или по крайней мере не видеть кровь. Но слишком резко ее рванул, и штора сорвалась вместе с тяжелым деревянным карнизом, который больно ударил меня по голове.
Домработницу, конечно, мама после этого с треском уволила, а у меня на всю жизнь остались на руке шрамы, которыми я потом еще долго хвастался. А моя бабушка с тех пор, стоило мне провиниться, заявляла, что все мои проблемы из-за того, что мне на голову упал карниз.
В той же маминой спальне, где меня закрыла домработница, я впервые подумал о смерти.
Это случилось со мной как-то вечером у раскрытого бельевого шкафа. Ни с того ни с сего я вдруг понял, что когда-нибудь умру. И горько-горько заплакал. Несколько вечеров подряд в то же самое время я снова думал о смерти. Но уже не плакал. Как будто срабатывал какой-то рефлекс. Подходило время, и я думал о смерти. Но утром все тяжелые мысли улетучивались.
Специально проверял. Проснусь – спрошу себя: думаю ли о смерти? Нет, не думаю. Не хочу. И хорошо. Не помню, сколько продолжались мои странные сумеречные мысли о смерти, но, судя по всему, недолго, и в конце концов они как-то сами собой выветрились.
Значительно более долгой и стойкой оказалась привычка перед сном непременно смотреть в окно. А история такая. Дело было зимой. Ночью я внезапно проснулся от стука в окно (а жили мы тогда на четвертом этаже) и увидел страшную бородатую физиономию, уставившуюся из-за окна, как мне казалось, прямо на меня. Я закричал от страха и бросился к маме.
Потом выяснилось, что это была не ночь, а раннее зимнее утро, и бородатый страшилище – всего лишь рабочий ремонтной бригады, спешно что-то переделывающей на фасаде нашего дома. Находясь в “люльке”, он неосторожно задел наше окно. Однако испуг мой был настолько силен, что лет десять после этого я не мог заснуть, не посмотрев в окно и не убедившись, что там никого нет.
Вот, пожалуй, и все, что я смог достать из глубоко спрятанного сундучка моей памяти. Удовлетворило бы это моего возможного психоаналитика? Взялся бы он, например, после этого объяснить мое будущее решение стать учителем? Освободил бы от детских страхов? Помог бы избавиться от взрослых?..


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru