ЦВЕТ ВРЕМЕНИ 
 

Без остатка

Памяти поэта Жени Борщева

Это не бог весть какая история. Жил в Барнауле поэт Женя Борщев. Жил, и уже семь лет как не живет. Биография – отвратительная штука: вести доходят до тебя, будто летишь к звездам в космическом корабле, с многолетним опозданием. Но ты как раз остаешься на земле, летят другие... Мы познакомились в 1989 году на Алтае, дружили несколько лет, а несколько дней назад мне рассказали о его смерти. Потом я несколько дней собирался о нем написать. Начинал и стирал файл. Потому что не знаю как.
Дело вот в чем: есть поэты, которые умещаются в текст, а есть такие неумехи, которые не знают, что делать со словами, которые радуются самому существованию слов, преклоняются перед ними – и выстраивают в соответствии со словом свою собственную жизнь. Их и поэтами, наверное, не назовешь, потому что стихи, которые после них остаются, – почти графомания: непонятны никому, кроме слышавших вживую. И все-таки это не графомания. Потому что они живут как поэты. Словом, все это трудно объяснить. Словом.
Я сам очень редко сталкивался с такими людьми. Возможно, Женя был единственным. И я пишу о нем не для того, чтобы сказать теплые слова о своем друге (да и не были мы особо близкими друзьями), а чтобы попытаться понять, в чем тут дело.
Познакомились мы странно, во время алтайских гастролей нашей московской поэтической группы “Твердый знакъ”. В Барнауле. Он только что окончил школу и нанялся дворником при каком-то кинотеатре, в котором мы вроде как собирались выступать. Кажется, его дворницкая работа так и продлилась всего один день, совпавший с нашим знакомством. Да и подметание улиц было явно не для него: он еле ходил-то сам, у него был полиомиелит, и то ли палочка, то ли костыль в обязательном порядке. Но при этом, Господи, какое пронзительное и счастливое лицо, какие ясные и восхищенные миром глаза! И подружка-красавица, игравшая на гитаре, семнадцатилетняя девочка-танцовщица. Представьте себе: инвалид, калека, еле переставляющий одну ногу, и семнадцатилетняя девчонка с длинными золотыми волосами, восхищенно глядящая на него...
Они собирались жить в дворницкой конуре посреди Барнаула, она бы работала, подметала улицы, он бы писал стихи. Мы появились перед ними как какой-то ураган. Наутро разок подмели улицу вместо него. И он плюнул на все – и поехал с нами. Не зная куда. Не зная зачем.
С тех пор, а прошло уже 15 лет, я не видел более легкого и красивого человека. Голос его был почти детским, тихим, удивленным. Но когда надо, в этом голосе была власть. Вот что удивительно: он чувствовал себя поэтом и властью поэта распоряжался самыми простыми, элементарными вещами. А своей боли, своего несовершенства словно не замечал. И все переставали замечать, что каждый шаг по земле ему дается с неимоверным трудом. Он с такой же легкостью, как и мы, путешествовал автостопом, поднимался в горы, словно пушинка взлетает от дуновения ветра... Потом мы расстались. Несколько раз он приезжал ко мне в Москву. Со стихами, с какими-то новыми планами... Последний раз – в 1997 году. И исчез.
Ну, исчез и исчез. Мало ли людей исчезает из жизни? Когда они появляются вновь, почти всегда оказывается, что в их историях ничего не прибавилось. Да и сам я, наверное, появись в чьей-то жизни по новой, не смогу особо ошеломить новизной сюжета, так ведь? Но с Женей все оказалось чуть иначе, он ушел навсегда. И заставил меня ломать клавиши на клавиатуре, чтобы что-то понять. Вообще-то говоря, дело не в том, что он умер. И не в том, как умер. И даже не в том, как прожил все эти годы. Хотя все это тоже очень важно: и попытка организовать поэтическую коммуну на Телецком озере, когда он начал называть себя Мастером Бо, и то, как он мечтал продать квартиру, чтобы выпускать сборники стихов, и смерть в дороге, на трассе, дождливой осенней ночью где-то под Горно-Алтайском... Дело в другом: как сопоставить эти продажные, управляемые нами слова – и слова, которые без остатка забирают человеческую жизнь? И как передать тот свет, которым они светят через глаза, губы, через интонацию? Черт знает что. Нам кажется, что мы ими управляем, нам кажется, что они управляют нами... А на самом деле во всем нашем ремесле слишком много кокетства. Потому что, если речь идет о настоящей поэтической силе – никакого выбора нет.
Это не бог весть какая история. Под нее могут замаскироваться сотни историй. Стихи ничего не докажут. Они лишь улика, по которой те, кому охота, могут воспеть или стереть в порошок чью-то жизнь. Но есть человек счастливый по своей природе, и таким человеком может быть только поэт. Нужно ли для него что-нибудь еще? Наверное, нет.
История и смерть Жени Борщева оставили меня на всю жизнь в каком-то легком замешательстве. Легком, именно легком! Потому что это история и смерть счастливого человека, который родился вроде как обреченным. И просто этого не заметил. Не захотел.

Все будет так,
как оно обещано:
огонь перехлестнет дождь,
небо прильнет к земле
мокрой рубашкой к телу,
и все увидят города.
Золото и серебро.

Не забудь меня,
там меня будет легко найти.
Вести обо мне
расходятся словно круги по воде.
Даже в небесном городе
Мастер Бо найдет что разрушить.
Только бы Огонь захлестнул
нас без остатка.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"