КНИГА ИМЕН 
ИМЕНА ЭТОЙ СТРАНИЦЫ: КАБИР (1440 – 1518) 

Основа и челнок

О том, кто обращался к Богу по имени. Каким бы оно ни было...

В Бенаресе, знаменитом священном городе на берегу Ганга, тоже существует базар. Что поделать, люди не могут изменить своей природе. Их челюсти перетирают пищу, их тела драпируют себя тканями, они желают музыки и развлечений, и в этом, верно, нет ничего дурного. Ведь тот, кто создал или ежесекундно создает этот мир, тоже не может без нас. Покрывало всемирной иллюзии – это и его покрывало. Он нежится за ним, с благосклонной улыбкой рассматривая наши неуклюжие движения. Вверх – вниз, вверх – вниз снует челнок на ткацком станке. Взлетают кости перед игроками и падают. Обозначая чью-то удачу, чье-то поражение.

Доска игральная лежит, скрепляя верх и низ базара,
Так думай над игрой, Кабир, беспечность не проходит даром.

(Здесь и далее – перевод Андрея Полонского).

Десятки лет подряд на бенаресском базаре каждый день можно было встретить ткача. Он ткал полотно и говорил прекрасные стихи. О чем? Да о том, чем тысячелетия живет Индия: об истине, об учителе, о пути.

Тому, кто мне открыл пределы, лишил сомненья и печали,
Я придаю себя всецело и тело с радостью вручаю.
Я предаю себя всецело во власть наставника и друга,
Мое решение созрело. Ярится тщетно Калиюга.
Глянь, ученик страдает часто, раз у учителя хвороба.
Когда слепец ведет слепого, в колодце скоро будут оба.
Не встретил истинного гуру? – что ж, кармы правила жестоки,
Забрались в каменную лодку и оба сгинули в потоке.
Ты при четырнадцати лунах жжешь все светильники, но это,
Пока нет в доме Господина, еще не станет мерой света.

XV – начало XVI века – то была эпоха, когда в Индостане ведическая традиция встретилась с исламом. Однако в индуизме нет нетерпимости, и мусульмане скоро стали восприниматься как одна из каст. Они преуспели в государственном управлении и в военном деле. Что ж, есть страны, которыми управляют раджи-кшатрии, есть и такие, где на троне султаны – верные сыны Аллаха.
Однако в этом традиционнейшем из миров поэт Кабир умудрился не стать ни индусом, ни мусульманином. Он говорил только о “бхакти”, о том пути любви, который выводит человека к Богу. А Бог скрывается под разными именами. На Западе он может быть Аллахом, на Востоке – Рамой или Кришной. У него тысяча имен, тысяча эпитетов, как у возлюбленной. Главное – петь любовь, петь единство, чтобы слова ложились на мелодию мироздания и пение поднималось ввысь и уносилось вдаль вместе с ветром.

Все повторяют имя Рамы, уж так ведется с давних пор,
То бхакт с мольбой взывает к Богу, то с рампы плохонький актер.
Ты все кричишь: Огонь! Огонь! Но, только в пламя сунув ноги,
Поймешь, как жжет тебя огонь. Что языком трепать о Боге?
Марионетка, дутый шар, вот лопнет, будет всем потеха,
Но в нем Творец разжег пожар. Любовь спасает человека.

С рождением Кабира, как это ведется с давних пор, связана благочестивая легенда. Рассказывают, что однажды вдова брахмана пришла к Рамананду, известному в ту пору учителю. К ее ужасу, она была беременна и просила совета. Рамананд призвал ее принять свою участь и предрек ей рождение мальчика.
Когда младенец появился на свет, мать, боясь перетолков и сплетен, оставила его на берегу озера Лахар Талиб, что на окраине Бенареса. Там его нашел Рамананд и, поскольку касту ребенка определить было невозможно, отдал его на воспитание паре бедняков-мусульман – Ниме и Ниру. Так мальчик, рожденный индуской, получил исламское воспитание. Интересно, что кадий (мусульманский судья), призванный наречь ребенка, открыв Коран, сразу прочел имя Кабир, что означает Великий. Ему показалось невероятным наречь сына бедных ткачей таким возвышенным именем. Он стал снова перелистывать Писание, но везде находил имя Кабир или Акбар. Ниру, отец мальчика, был очень смущен, но тут заговорил сам младенец. Он утешил родителя, поведав, что происходит не от людской плоти, а от истинного света.

Понятно, что учение Кабира, призывавшего отринуть и индусские, и мусульманские обряды как ложную суету, смущало многие умы. И однажды к султану Сикундару Лоди явились с факелами и индусы, и мусульмане, требуя расправы над поэтом. Лоди призвал к себе Кабира, а тот, к удивлению правителя, отказался явиться на первый же зов, заявляя, что ему только Господь господин. Наконец стражники доставили непокорного ткача с базара во дворец.
– Что ты сразу не пришел? – спросил султан. – Неужто ты меня не боишься?
– Знаешь, – отвечал Кабир, – я смотрел чудный спектакль.
– И что ты видел?
– Я видел часть мира через игольное ушко, в которое прошли тысячи верблюдов и слонов.
– Лжешь! – воскликнул повелитель.
– Понимаешь ли ты, царь, – снова спокойно сказал Кабир, – как велико расстояние меж землей и раем? Понимаешь ли ты, шах, сколько живых существ разгуливают по этим просторам? И меж тем все они отражаются в глазах верного. Разве не похож глаз святого на игольное ушко?
Сраженный мудростью поэта, Сикундар Лоди велел отпустить его с миром. И Кабир бы проповедовал спокойно на базаре, если бы не некий придворный суфий, взревновавший к его славе. Он доносил султану, что поэт-де сеет смуту среди индусов и мусульман, издевается над святынями и называет Великим только себя самого. Лоди снова приказал призвать Кабира и приступил к нему с допросом:
– Кто ты, ткач? Назови свое настоящее имя.
– Имя мое – Великий, – на сей раз без ложной скромности ответил поэт. – Вода, воздух и времена года – все это Я. Я – создатель Вселенной.
Султан Сикундар, благочестивый мусульманин, сразу распознал в этих словах и ширк (язычество), и богохульство – самые страшные преступления в исламе. Он повелел казнить нечестивца, то есть приказал заковать Кабира в цепи, привязать на шею камень и утопить в Ганге. Однако уже через минуту люди увидели, как поэт сидит на оленьей шкуре посредине реки и плывет против течения. Тогда разъяренный султан решил бросить Кабира под ноги слону. Но слон не сделал ни шагу. Это привело шаха в еще большую ярость. Он уселся на своего самого любимого боевого слона и направил его на связанного Кабира. Однако слон, приблизившись к пророку, пал перед ним на колени.
Тут уж растерялся и повелитель. Он повелел освободить Кабира и только потребовал, чтобы тот больше не появлялся на базаре. Больно уж смущался народ, слушая такие песни:

Кого-кого, а грамотеев хватает. Брось пустое чтенье.
Когда мир Господа не знает, он лишь дуреет от ученья.
На жердочках рассевшись в клетках, хотят учить нас попугаи,
Дают всем людям наставленья и самомнением пугают.
Пока стерег зерно соседа, расхитили твое. Тоска!
Хоть поучал других, да помер. Набился полон рот песка.
Глупцы гуляют очень гордо: не нарушали мы запретов.
Им гордость сдавливает горло в час расставанья с белым светом.
Я сотни раз твердил вам, люди, и больше повторять не стану:
Вцепившись в хвост овцы, неумно пытаться плыть по океану.

По преданию, Кабир незадолго перед смертью собрал учеников и сообщил им, что желает перейти из Бенареса в Магахар. Ученики застыли в крайнем замешательстве. Дело в том, что Магахар – небольшая деревушка на другом берегу Ганга, напротив священного города. И если, по преданию, каждый человек, умерший в Бенаресе, незамедлительно отправлялся в рай, то любого, кто скончался в Магахаре, благочестиво посылали в ад. Однако Кабир был непреклонен: “Если я умру в Бенаресе и попаду в рай, какая мне от этого будет польза? Все лавры достанутся Бенаресу. Нет, я хочу умереть в Магахаре, и посмотрим, как меня оттуда затащат в ад”.
Кабир действительно умер в Магахаре, и с тех пор ни один досужий сплетник не говорил, что это проклятое место. Утверждают, что то был последний его акт сострадания к иллюзорному миру.

После смерти Кабира индусы и мусульмане заспорили: чей он? По какому обряду следует его хоронить? Что ж, люди глупы, и даже тогда, когда они воздают поэту почести, они не готовы прислушаться к его словам. Дело чуть не дошло до вооруженных столкновений, уже готова была пролиться кровь.
Однако на этот случай мудрый Кабир оставил завещание: “Если после моей смерти начнутся споры, как меня хоронить, просто накройте тело покрывалом и ждите. Решение придет само”.
И действительно, когда индусы и мусульмане, помолившись – и те и другие на своем языке, своим богам, – покрывало сняли, то тело исчезло. Вместо него под покрывалом нашли прекрасные цветы. Их-то как раз и поделили. Индусы цветы сожгли, и долго благоухающий пепел оседал на крыши храмов Бенареса. Мусульмане – захоронили. Утверждают: они до сих пор живые там, под могильной плитой.

А что же оставил нам, людям совершенно иной культуры, великий поэт-ткач, живший шесть веков назад в далекой и чудной Индии? Разумеется, свои стихи, неиссякаемый порыв к истине и тоску по совершенству. И это не может быть потеряно при переводе.

Я оставляю этот круг, я исчерпал все формы мира,
Мне Несравненный – брат и друг. О, радостный удел Кабира!
Жизнь – половодье. Смех и радость, смерть и разлука – все едино.
Грехи мои легко исчезли, едва я встретил Господина.
Не будет ни светил, ни неба, ни вод, ни воздуха, ни тверди,
Господь пребудет и подвижник до жизни или после смерти.
Когда спадут покровы майи, не станет купли и продажи,
Лишь отраженье Абсолюта в сердцах надежных  и отважных.
Был я тоска и ожиданье, но самости простыл и след,
Лишь внес светильник в глубь сознанья. Единый здесь, другого нет.
Шел мне возлюбленный навстречу, я мучился, ночей не спал.
Жена в грязи, хозяин вечен. О, как припасть к его стопам?
Резвится лебедь в водах бхакти на тихом озере блаженства,
Клюет жемчужины спасенья из раковины совершенства.
Подобно семени кунжута, дверь, в храм ведущая, узка,
А там дары для господина и по Всевышнему тоска.
Расцвел тысячелетний лотос и греет лепестки свои,
Луч солнца освещает полночь, трубит единство рог любви.
Звучит, ликуя, рог любви, струится в небесах амрита,
Так в сердце Брахман воссиял и познается то, что скрыто.
Кто к Шиве шел, кто Шакти пел, обрел лишь пыль безумья, ибо
Прошел амриты чистый дождь, пророс алмаз, ясны истоки,
Звучит, ликуя, рог любви, и ткач шагает сквозь потоки.
Мне сила майи не страшна, большое прозреваю в малом,
Достиг единства с бытием, и кол стал ватным одеялом.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"