Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №30/2004

Третья тетрадь. Детный мир

ДЕТСКОЕ ЧТЕНИЕ 
 

Ксения МИТРОХИНА

Сказки взрослые и молодые

О детской литературе первой половины XIX века

Пришедшие к нам из первой половины ХIХ века детские книги, строго говоря, по большей части таковыми не являются: они создавались для взрослых. Но именно эта эпоха, эпоха романтизма, открыла литературную сказку, исторический и приключенческий романы – жанры, без которых невозможно представить круг чтения человека младше 15 лет. И главное, эта эпоха исповедовала фантазию ради фантазии, повествование ради повествования – без дидактических сверхзадач.
Еще парой десятилетий ранее, в веке XVIII, литература почитала за первейшую свою обязанность снабдить произведение рецептурой нравственности, добродетели, социальной пользы. И вот закончился век просвещения, вышел срок его неколебимым принципам – вере в разумность человека и человечества и обстоятельному поклонению таковой. Старомодны, неуклюжи и неповоротливы стали казаться моралистические комедии и нравоучительные романы, «отменно длинные, длинные, длинные».
Писатели-романтики явились в этот рассудочный мир первооткрывателями субъективности. Первооткрывателями глубинных противоречивых эмоций, смутной тоски и томления, социальной бесполезности и горделивой непонятости. А также – экзотических стран, таинственных замков с привидениями, колдунов и заколдованных принцев. Литературные герои резко помолодели, им не было больше дела до добропорядочной солидности. Зато воображение и фантазию они (и их создатели) провоз-
глашали великим даром. И – обратились к новым темам и героям, и – обратились к сказке.
Когда братья Вильгельм и Якоб Гримм затеяли грандиозный сбор и публикацию народных сказаний (как чуть раньше Арним и Брентано – народных немецких песен), они думали вовсе не о благодарной детской аудитории. Их манили богатейшие и неведомые россыпи фольклора. Тому свидетельством – дальнейшая деятельность Гриммов, от комментирования текстов до создания всеобъемлющего словаря немецкого языка. Работа эта, к слову, потребовала значительно больше времени, нежели два жизненных срока (ars longa, vita brevis), – словарь был завершен лишь полтора столетия спустя, к 1961 году. А «Детские и домашние сказки», выйдя в свет в 1812 году, обрели собственную биографию. Допечатки тиража, переиздания, переводы на все мыслимые языки. Первым иностранным изданием их стало датское 1816 г. – наверное, судьба возжелала, чтобы юный Ганс Христиан Андерсен успел пролистать его, не выходя из школьного возраста.
Впрочем, к тому времени, как к ней обратился Андерсен (в середине 30-х годов), сказка литературная, авторская уже вполне сложилась в самостоятельный жанр. Уже был написан «Щелкунчик» Гофмана. Уже вышли «Караван» и «Харчевня в Шпессарте» Вильгельма Гауфа.
Круг чтения – великая вещь; книжные сюжеты вливаются в душу на правах собственного ее жизненного опыта. В сказках Гауфа – причудливых и завораживающих, страшных и чудесных – ярче всего видны два облика волшебных декораций, собственно немецкий и восточный. Немецкие пейзажи и персонажи – из собственных впечатлений и под влиянием Гриммов, а вот в «Караване» ощущается жаркое дыхание арабской ночи. Тысячи и одной.
Некоторые сюжеты «Сказок, рассказанных детям» и «Новых сказок» Андерсена тоже навеяны арабской вязью Шахерезады – как «Сундук-самолет». Впрочем, в авторском свободном плетении. Некоторые родом из фольклора, как «Огниво» или «Принцесса на горошине». Есть тут мотивы частично из литературных источников, как «Голый король». Ловкие пройдохи-портные родом из Испании – не в северной Дании, но в веселой Андалусии плуты могут врать так вдохновенно, а короли – быть так вдохновенно и трепетно спесивы. И ведь все кончается очень хорошо! Многие сюжеты – великие – являются авторскими, как «Дюймовочка», «Оле-Лукойе», «Стойкий оловянный солдатик», «Гадкий утенок» и «Снежная королева».
В этих сборниках вспыхнула чудесная грань романтической авторской сказки – в ней реальность полностью проницаема для фантазии, совершенно от нее не защищена.
Итак, Гофман и Тик, Гауф и Андерсен вдохновенно низвергали прокрустов принцип «правдоподобия», этот железный критерий пеницитарной эстетики отошедшей эпохи. Сказки Гауфа и Гофмана, как уже говорилось, не создавались как книжки для детей. Исключение – «Щелкунчик, или Мышиный король». Ганс Христиан Андерсен говорил о «двойной адресации» – что он «хватает идею для взрослых и пишет ее для детей». Но тем не менее, как он горевал, когда мир увенчал его славой великого детского писателя – он все же мечтал прославиться как писатель «настоящий»! И в общем, печаль его вполне понятна.
«Детский писатель» – это звание вовсе не было почетно в то время. Типичная детская книга в первой половине века оставалась дидактической, воспитательной, словно была написана «героями вчерашних дней», рациональными педагогами и морализаторами. Хотя даже в стане педагогов звучали высказывания, которые раньше могли показаться полной ересью. Например, что управление подавляет волю… Это, кстати, характерная черта детской литературы – изрядное стилистическое и идейное запаздывание. И вот она разговаривала с ребенком из-за парты, сверху вниз, с указкой в руке. В результате раскованные и нежные, нервические и грустные, но всегда свободные и бескорыстные фантазии попали на некую всемирную книжную полку, а иные серьезные произведения – вовсе нет. Имя Андерсена знают все – ну, почти все – взрослые, в том числе те, что не смогут назвать ни одного писателя-классика «большой» литературы ХIХ века. Нравоучительные же и поучительные произведения уже к десятым годам века ХХ если не канули в Лету, то форсировали ее, отправились в какое-нибудь специальное загробное царство для книжек, устаревших до смерти. Кто сейчас помнит «Несчастья Софи» или «Примерных маленьких девочек» графини де Сегюр (в девичестве – Софи Ростопчина)? Или Джона Рёскина, столь популярного в Англии? А ведь он писал сказки для детей – но полезные, поучительные, педагогичные, с прекрасной моралью. И забыт.
Или «Историю охотника» Сэмюэла Гудрича? А ведь в свое время Гудрич был самым популярным детским писателем Америки. Но фантазий он не любил, полагая, что они «приучают мысль к страшному и ужасному».
В 30-е годы, когда Европа даже уже чуть подустала от безудержного воображения романтиков, в Соединенных Штатах шла бурная дискуссия – нужны ли детям сказки? Полемика в пуританской Америке 20-х годов ХIХ века не-
приятно похожа на борьбу со сказками, что вершилась в Советском Союзе 20-х годов ХХ в.: те же доводы, разве что без пролетарских гневных заплачек. Фантазии невоспитательны, они не соответствуют правде жизни, они не способствуют формированию полезных членов общества… Впрочем, все кончилось хорошо – очень скоро до Нового Света дошли веяния романтизма. Анонсируя очередное переиздание сказок братьев Гримм, бостонский журнал «Атэниум» писал в 1826 году: «Современные родители страдают серьезным пороком: они слишком забивают детям головы полезными книжками…» Тираж разлетелся. Это была революция. Революция очевидного: прав был Гудрич, дети действительно жадно тянулись (и тянутся) к ужасному, захватывающему и таинственному. Или хотя бы к неполезному и непоучительному. Это какой-то универсальный закон. Если нет, покажите мне вменяемого зубастого младенца, который предпочтет шоколаду цветную капусту…
*
Вообще если посмотреть на детский круг чтения (по-русски; и еще раз оговорюсь, рассуждение это касается домов и квартир, где в принципе имеются книжные полки), то окажется, что некрупный этот читатель сначала приобщается к древности (ладушки-у-бабушки), потом более-менее к современности (скажем, от Чуковского до Сапгира) и немножко к русской классике (Рыбак и рыбка, Конек-Горбунок). Переводных произведений для мелкого дошкольного возраста почти что не попадается, за исключением блистательных английских нескладушек в переводах Маршака или Ирины Токмаковой. Слишком тонкое дело – перевод литературы такого рода. Потом, раскрывая книжку самостоятельно (опять-таки если этот жест стал привычен), знакомится с литературной сказкой ХХ столетия (написанной специально для детей во всеоружии современного культа детства). С Винни-Пухом и Карлсоном, с Нильсом и Снусмумриком. А вот потом – перемещается во времени. На дворе – позапрошлое столетие. Дюма и Гауф, Вальтер Скотт (все реже), Фенимор Купер. Причем у многих из этих, по-своему великих, книг имеется жесткий лимит восприятия. Если человек не прочитал их до определенного возраста (кто-то до 10, кто-то до 15), то не прочтет их никогда. В первую очередь это подобие приговора относится к Вальтеру Скотту и Куперу. Раньше было иначе. «Последним из могикан» с восторгом зачитывался престарелый Гёте.
Относится это и к обширнейшему наследию старшего Дюма. Много ли его книг мы можем назвать? Много, но не все – он написал 300 томов разного рода текстов.
Кто не успел – тот опоздал: и «Королева Марго», и «Двадцать лет спустя» , и даже «Граф Монте-Кристо» скорее осчастливят кинозрителя, а не читателя. Впрочем, все же за исключением «Трех мушкетеров». Данное безалаберно-авантюрное произведение не обязательно наведет страшную тоску на подростка. А ведь совершенно не детская была книжка. Более того – и не книжка вовсе. Колоритнейший, громогласный Александр Дюма-пэр (кстати, он был квартерон, то есть в два раза более «негр», чем Пушкин) до сих пор снобистски игнорируется академическими курсами истории литературы, увы. Хотя ему могли бы, скинувшись, поставить еще один памятник современные деятели литературы «массовой» (да, впрочем, и мы, грешные почитатели несолидности). «Три мушкетера», очень вольная вариация на модную историческую тему, была самым популярным романом-фельетоном. Иными словами, печаталась в па-
рижской газете «Ля Пресс», согласно гениальной формуле, придуманной в 1829 году доктором Вероном: «Продолжение в следующем номере», аккуратно обрываясь на Самом Интересном Месте. Ведь автор был еще и прославленным драматургом. Тираж каждой газеты, где Дюма печатал свои романы, взлетал до небес. Издатели-газетчики обожали его, да и публика тоже: в 1845 году, в год публикации «Мушкетеров», во Франции больше обсуждали дела Анны Австрийской, нежели современного правительства. И выдуманная писателем история известна нам гораздо лучше, нежели события с участием Анны или Ришелье, имевшие место на самом деле. Впрочем, Дюма говаривал: «Что такое история? Это гвоздь, на который я вешаю свои романы». Только и всего.
Дюма, соединивший в своем облике и характере героев Рабле, Хлестакова и Портоса, был достаточно предприимчив, чтобы сесть (и засадить своих литературных негров) за продолжения, по-нашему – сиквелы. В общем, как сиквелам и положено, они получались скучнее первой книги.
Первоначальная заслуга создателя жанра исторического романа принадлежит, впрочем, сэру Вальтеру Скотту. Потомок средневековых воителей, он чувствовал свою со-
причастность истории и обращался с историческим фактом гораздо более корректно. Он создавал (в 10-х – 20-х годах) картины средневековой Англии и Шотландии, отличавшиеся достоверностью и убедительностью. Айвенго и Роб-Рой заставили всю читающую публику грезить замками и рыцарями. Вальтер Скотт был знаменит и славен при жизни невероятно – как, пожалуй, никто из английских писателей, включая Байрона. Его баллады в переводах Жуковского встрепенули и русскую литературу; из 28 его романов сегодня едва можно припомнить три-четыре: они старомодны, велеречивы, медлительны. Их читают разве что в сокращенных изданиях. Но поэзия готики, им разбуженная, жива и поныне. Нечто похожее произошло и с Купером – даже если мы не успели вовремя прочесть его, мы все играли в индейцев и в чем-то до сих пор ими остаемся.
Итак, рассказ о первой половине ХIХ столетия на этом заканчивается. Во второй его половине детскую литературу ожидает невероятный подъем и вдохновение. Если судьбе будет угодно, на очереди – разговор об Эдварде Лире и Льюисе Кэрролле, Майн Риде и Жюле Верне, Викторе Гюго и Стивенсоне, Киплинге и Конан Дойле.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru