Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №28/2004

Вторая тетрадь. Школьное дело

КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
КОНТРАМАРКА В ПЕРВЫЙ РЯД 

Открывшись шуточным капустником в Цирке на Цветном, Х юбилейный фестиваль “Золотой маски” торжественно завершился в Большом театре, где были названы новые лауреаты самой престижной театральной премии страны. Обозреватели “ПС” не ошиблись в своем выборе, на протяжении нескольких месяцев представляя на страницах газеты наиболее интересные, на их взгляд, работы. Это “Дядя Ваня” Льва Додина (лучший режиссер, Сергей Курышев – лучшая мужская роль), “Ревизор” Валерия Фокина (лучший спектакль большой формы), “Правда – хорошо, а счастье – лучше” Сергея Женовача (лучший актерский ансамбль), “Мамапапасынсобака” Нины Чусовой (Чулпан Хаматова – лучшая женская роль), “Светлый ручей” Алексея Ратманского (лучший балетмейстер, лучшие женская и мужская роли – Мария Александрова и Сергей Филин), “Приключения незадачливого дракона” (лучший кукольный спектакль). Сегодня мы завершаем наше театральное обозрение “Золотой маски”. Один из спектаклей, о котором идет речь ниже, – “Двойное непостоянство”, – также стал лауреатом в номинации “Лучший спектакль малой формы”. А актриса Ольга Цинк удостоилась спецприза жюри с оригинальной формулировкой – “за бесшабашность”.
Наталья КАЗЬМИНА

Спасительный яд скептицизма

А доверяют ли друг другу сегодняшний театр и зритель?

СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ “ДАЧНИКИ”

СЦЕНА ИЗ СПЕКТАКЛЯ “ДАЧНИКИ”

Театр сегодня, говоря словами Горького, мечется, как испуганная летучая мышь.
Мечтает об успехе, но боится и честь потерять. Не уверен, что одновременно можно и то, и это. Театр чувствует: когда он говорит «что-нибудь строгое, обвиняющее», зритель пугается. Опасается фальши – и опасается взволноваться. И тогда театр отделывается шуткой или цинизмом. Хохочет, ерничает, меняет маски. «Вздрогнуть лучшей частью души» не торопятся оба. Может быть, потому что перестали доверять друг другу.
Эти странные мысли сегодня приходят в голову часто. И вечера фестиваля «Золотая маска» не были исключением. Спектакли соседствовали в афише иногда полярные – по настроению, по стилю, по интонации, по мастерству. Но, похоже, каждый режиссер держал в уме время, в котором мы все оказались. «Жизнь каждого думающего человека – серьезная драма» – согласились бы все. Но как говорить об этом во времени, в сущности обанкротившем человека и слово? Каждый ответил по-своему. Какой театр предложить жизни, что порой похожа на «огромное бесформенное чудовище, которое вечно требует жертв»?
Евгений Марчелли («Дачники» Омского театра драмы) предложил остроумное хулиганство. Попытался озвучить современную душевную пустоту тоской горьковских героев, поймать образ нашего времени и поставить ему диагноз: «Все такое ненужное никому… И все как-то несерьезно живут». Пьесу вывернул наизнанку, оторвал у этой «куртки» рукава, вывалял в пыли, карманы набил камнями. Пьеса затрещала по швам, но, как ни странно, выдержала. Более того, показалась замечательной. В итоге режиссер не покривил душою ни против характеров Горького (его здесь, видимо, во избежание стычек с ретроградами величают г-ном Пешковым), ни против горьковского отношения к жизни.
Памятуя об идейных разногласиях Горького с Чеховым, Марчелли превратил «Дачников» в пародию на Чехова и представил во всей красе (естественно, по Горькому) то «благословенное» время, когда «дачник размножился до необычайности». Дачники расселись пить чай на балконе, так и не занявшись хозяйством, и стали «вроде как в ненастье пузыри на луже»: «нарядятся не в свою одежу и говорят… разные слова, кому какое приятно… Кому что кажется подходящим… он то и представляет». Упоминание о дачном театре Марчелли развернул в сквозную метафору спектакля: построил на сцене еще одну сцену, где репетируют некие персонажи итальянской комедии масок и откуда горьковские персонажи произносят свои тирады о смысле жизни и цели. И первыми их освистываем не мы, заметьте, ничему сегодня уже не верящие всерьез, а они же сами.
Поначалу это показалось шуткой. Особенно когда актеры предложили зрителям не выключать мобильные телефоны во время действия. Как ни странно, это подействовало: телефон зазвонил лишь раз, зал засмеялся, а хозяину телефона вроде стало стыдно. Потом это показалось ересью, когда на реплику о студенте Зимине, которого в приличное общество пускать нельзя, явился он сам – абсолютно голый. Зал испытал некоторый шок: действительно нельзя. Но горьковские «дачницы» только усмехнулись и прикрыли глаза. Чуть позже во всем этом режиссерском хулиганстве, «головной» конструкции, обнаружилась цель и способность ее достичь.
Желая расшевелить современного зрителя, вызвать в нем сильные эмоции (пусть даже ценой раздражения), режиссер представил нам выморочный мир, выморочных героев, живущих в отчаянной скуке, выморочный театр, ничего общего не имеющий с жизнью, – и при этом намекнул, как невероятно похоже все это на наше нынешнее время.
Здесь все страстно желают сильных чувств и высоких целей, но не находят их. И не находят в себе сил их возбудить или на них ответить. При этом живут навзрыд, и у всех в душе «что-то нестройное». Дом Басова похож на прозрачную теплицу: с одной стороны, жить нельзя, с другой – живут, отгородившись от жизни. Маются, бесцельные, вялые, невозбудимые. Все время стараются растормошить себя, разбудить, ущипнуть, укусить – чтобы хоть что-то почувствовать. Но тормошат себя и других так, что могут голову оторвать. Крика много, пламени нет. У всех «душа сморщилась и стала похожа на старую маленькую собачку».
Здесь все объяснения в любви (а их у Горького немало и на любой вкус) грубы, отчаянны и похожи на насилие. Но и это не возбуждает. Басов в разговоре с женой вдруг расстегивает ей платье и спускает его с плеч, но потом вяло отходит. Варя с вызовом продолжает сидеть полураздетая при брате, при Суслове. Однако и это никого не шокирует. Двоеточие жаждет ущипнуть любую аппетитную даму, проходящую мимо, но, если ему отказывают, тут же и остывает. Ольга почти насилует Суслова, Влас – Марию Львовну, Калерия то и дело припадает к плечу Рюмина, Рюмин в экстазе кричит Варе: «Любви прошу!», а сам замахивается кулаком, Замыслов откровенно берет Юлию, завернув ее в театральный занавес, и оба вульгарно хохочут. А Суслов – страшно сказать! – оказывается здесь почти положительным героем. Все во что-то играют, кем-то прикидываются, а этот мрачный субъект, с черным от тоски и бессмысленной лжи лицом, играть не умеет и не хочет. Как говорит Варя, он лучше нас уже потому, что искреннее.
Любовь как насилие, жизнь как дурацкий кисель – какой печальный водевиль. А подумаешь – всех жалко.
«Кого же это касается?!» – бросает кто-то из актеров дачного театра. А никого. Жизнь идет мимо театра, театр мало интересуется жизнью. Разве не так сейчас? «Болтаются ненужные предметы», «скучен наш пикник». «Плохо мы живем. Не знаем, как жить лучше», – подает реплики Горький. Пока не знаем, как бы продолжает диалог режиссер, давайте хотя бы выплеснем нашу скуку, посмеемся над нашей злобой, чтобы не захлебнуться ею, разыграем этот балаган. Театр умер, так да здравствует музыка! Когда же споры «дачников» Горький накаляет до предела, Марчелли сажает всех героев на деревянную скамью лицом к публике и заставляет их, откровенно ерничая, лузгать диалоги про спасение человечества, как семечки, под хохот зала. Время без берегов, искусство без стен, время тотального неверия ни во что. Однако на реплику: «Надо иметь мужество молчать» – в зале устанавливается томительная тишина. Все-таки Марчелли удалось расшевелить наш сонный «дачный» ум.

«Правда груба и холодна, и в ней всегда скрыт тонкий яд скептицизма». А этот афоризм Горького можно было бы поставить эпиграфом к спектаклю Дмитрия Чернякова (Новосибирский театр «Глобус»). Его «Двойное непостоянство» – еще одна «головная» конструкция театра, попытка представить через маньеристскую комедию Мариво модель современного мира, в котором слова ничего не значат: невероятно трудно отличить правду от лжи, искренность от фальши.
Принц мечтает жениться на Сильвии, девушке из народа. Но Сильвия влюблена в Арлекина, он ей ровня. Придворная дама Флавиния берется разбить этот дуэт и устроить свадьбу Принца. Превратив этот любовный треугольник в квадрат, она, как ни странно, легко достигает цели, устроив к тому же и свою судьбу. Принц женится на Сильвии, Флавиния выходит за Арлекина.
Однако французское изящество Д.Черняков усложняет русским интеллектуализмом. Он предлагает зрителю игру «За стеклом». В прямом смысле слова: зеркало сцены застеклено, и все, что происходит внутри, мы слышим через микрофон. Четвертая стена восстановлена: мы видим, нас – нет. За стеклом же происходит не просто любовная игра и обман. Там сталкиваются и борются природа и естественность, олицетворенные в Сильвии и Арлекине, с ритуалом и этикетом, носителями которого являются Принц и Флавиния. Игра начинается полным недоверием к словам двух неискушенных в игре детей, Сильвии и Арлекина. А заканчивается – их обольщением словами, слепой верой в самую… неискреннюю игру. В финале (хотя вскоре окажется, что это полуфинал) обе пары, казалось бы, счастливы, выиграли все. Природа немного цивилизовалась: Сильвия и Арлекин стали изящнее и деликатнее в выражениях. Ритуал чуть-чуть оживился и рассупонился: вначале напоминавшие механических кукол, Принц и Флавиния научились улыбаться и стали похожи на живых людей.
Торопливый зритель, которому всегда важнее «про что?», успеет оценить такую идиллию и резюмирует: вот вам и «золотое сечение» мира, лед и пламень сошлись, крайности слились в объятьях гармонии. Тут-то Д.Черняков и обрушит на зрителя свой реальный финал, сумев сохранить его неожиданность. На сцене появятся рабочие и начнут торопливо «раздевать» павильон, циничный оператор с видеокамерой полезет героям чуть ли не в рот, желая снять самый крупный план, Принц и Флавиния, сразу потеряв интерес к возлюбленным, станут разгримировываться, а Сильвии и Арлекину останется осознать происшедшее. Это «Двойное непостоянство» могло быть названо и «Двойным предательством». Сильвия и Арлекин, предав свою любовь, уже вряд ли смогут вернуться к своей природности. Но и в мир ритуалов и этикета, на пороге которого они уже постояли, им путь заказан. Чем же может закончиться такая жестокая игра? Конечно, звоном стекла. Его вдребезги разбивает Сильвия, с силой метнув камень в «зеркало» сцены. Это очень сильно придуманный режиссером финал (спектакль «Двойное непостоянство» стал лауреатом 10-й «Золотой маски»). Но он был бы куда сильнее, если бы молодым актерам Ольге Цинк (Сильвия) и Илье Панькову (Арлекин) удалось не просто «держать» технически сложный рисунок, но переплавить его в органику – природную, почти звериную органику, которую, по замыслу, разглядел режиссер в их персонажах. Впрочем, органика – это самое дефицитное качество в современном театре. Театр ищет ее повсюду – потому и мечется, как испуганная летучая мышь.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru