ШКОЛЬНЫЙ АВТОБУС “ПС” 
 

Путешествие к точке отсчета

Это была светлая неделя, начиная от погоды – морозной и солнечной, так что съезжать в сторону маленьких деревень было в удовольствие – и заканчивая чередой удивительных встреч со школами и людьми.
А еще – на каждом шагу удивительные совпадения, словно знаки свыше, мол, все в этом мире не случайно, взаимосвязано.
Хотя ничего удивительного. По опыту знаю, стоит только отправиться в путь… И чем он неопределеннее, тем пронзительнее эти самые совпадения, связывающие прошлое и настоящее, всю твою жизнь в один невозможный узел.

Автобус «Первого сентября» идет от школы к школе по просторам России.
В конце каждого дня вместе со Станиславом, администратором проекта, подолгу разглядываем карту, решая, в каком направлении двигаться завтра. От такой свободы кружится голова.
Предварительный план таков: за неделю познакомиться с сельскими школами, школами районных центров и городскими школами – в центре и на окраине.
Задумывая путешествие, мы больше всего спорили: предупреждать или не предупреждать школы о своем приезде?
Понятно, входить в любой дом без предупреждения, нехорошо. Тем более в школу.
Но формат свободного путешествия делает договоренности трудновыполнимыми. Одно дело, проезжая мимо деревни в утренние часы, высматривать за живописными сугробами здание, похожее на школу, а другое дело – заранее договориться и оказаться в определенное время в определенном месте.
Но дело не только в этом. Или скорее не в этом. Важнее желание не нарушить естественный распорядок жизни школы, избежать любого напряжения в связи с нашим приездом.
Мы же не инспекция, мы не выискиваем, где и у кого что-то не так. Мы не только не инспекция, но даже и не журналисты в обычном понимании слова. Ведь главная цель нашей экспедиции – поучиться в реальной школе, заразиться ее оптимизмом, вырваться из морока сухих отчетов под копирку, из оков мертвой статистики в реальную каждодневную жизнь школьных классов и коридоров. Наша мечта – появляться в школе, как будто мы совсем родные, близкие, друзья-единомышленники, ради которых не нужно оставлять все дела и прибирать в доме. Легко войти и легко выйти, оставляя за собой обоюдную радость встречи и унося понимание, которое невозможно найти на конференциях, конкурсах, в органах управления образованием, в методических и научных центрах, в министерстве или на заседаниях Думы – в местах, составляющих обычную траекторию профессиональной жизни педагогического журналиста.

Частый вопрос от директоров школ, в которых мы побывали: почему вы приехали именно в нашу школу? У нас же самая обыкновенная школа.
Но в том-то все и дело, что обыкновенные школы представляют наибольший интерес.
Что такое обыкновенная школа?
Это в первую очередь школа, которая берет всех детей без отбора. Учит всех.
Девяносто процентов школ в стране именно такие. Большинство делает это вынужденно – единственная школа по месту жительства, и нет выбора ни у родителей, ни у школы. А некоторые не отбирают детей принципиально, по своему педагогическому убеждению.
Этим и интересны обыкновенные школы, которых в стране большинство. Там, где берут на учебу всех без исключения детей, там, где детей не отбирают, не разделяют, не отсылают, там начинается настоящая педагогика – не в смысле знаний, стандартов, карьеры, успеха, а в смысле жизни.

И если школу нельзя выбирать, и если школа детей не отбирает, то, как ни странно, теряет смысл вопрос, насколько эта школа продвинутая. Ей в любом случае приходится делать все возможное, чтобы девочки и мальчики, которым досталось жить здесь и теперь, которым досталось учиться в этой школе, вышли в жизнь обученными – во что бы то ни стало. Вот и все. Можно и нужно биться за высокий профессионализм учителей, за ремонт и обогрев школы, за снабжение учебниками и учебными пособиями, за зарплату, за теплые туалеты, мебель и компьютеры, за хорошую телефонную связь и Интернет, за спортзалы и спортивный инвентарь, за подстроенные под нужды школьников маршруты автобусов или школьные автобусы, но чем бы ни заканчивалась на сегодняшний день эта битва, нужно суметь выучить детей, у которых другого детства, другого времени не будет, которым не у кого учиться, кроме нас.
И идет ли при этом по всей стране эксперимент, продвигается или нет модернизация – вопросы второго плана, и в чем-то даже факультативные, не-
смотря на серьезность вовлеченных людей, финансовые затраты и планов громадье…
Помню, в детстве, попадая в новое место, я каждый раз с испугом спрашивал сам себя, как же можно здесь жить – так далеко от дома. Я не понимал тогда, что у каждого свой дом, своя точка отсчета. Вот в поисках таких других точек отсчета и путешествует наш редакционный автобус по стране, сменяя каждую неделю команду журналистов.
На мою неделю пришлись небольшой отрезок пути по Тверской области, а также большаки и съезды Смоленщины от Вазузского водохранилища до маленькой деревенской школы в четырех километрах от границы с Белоруссией…
В каждой школе я просил только об одном: разрешить посетить уроки. Любые. В любом классе. По любому предмету. На любую тему. С какой угодно формой работы.
Мне казалось, что нет лучшего способа понять школу (не эту конкретную, а вообще школьную жизнь, а значит, и все, что мы делаем для школы в рамках школьной реформы), как побыть либо учеником, либо учителем. Так как второе мне не грозило, я на одну неделю стал учеником. Тем более что практически любой урок мне действительно интересен: если в школьные годы я учился с трудом, через силу, теперь я отношусь к тем взрослым, которые не стесняются впервые встать на коньки, прочесть “Анну Каренину”, углубиться в тригонометрию…
Дальнейшее зависело только от моих сил. Но честно скажу: даже при всем моем интересе больше двух уроков в день выдержать оказалось непросто. Я еще раз на себе ощутил, какой мощный конвейер под названием “школа” был запущен когда-то для накачки наших детей знаниями.
И вновь мне стало совершенно очевидно: если относиться к занятиям в школе серьезно, то ребенку в старших классах просто не выжить. Мне теперь даже кажется, что самое важное, чему нужно учить детей, – это умение как можно легче относиться к своим обязанностям в школе. И начинать надо с самого раннего детства. Правда, пока не знаю, правильно ли об этом писать в педагогической газете. Конечно, уроки урокам рознь: опытные учителя умеют сделать свой предмет “легким”, преподавая саму его логику, предметность химии, физики и так далее, а не сумму знаний. Это было бы спасением от любых перегрузок. Но как проверить, как проконтролировать преподавание того, что нельзя измерить? Вот и торжествует в веках технология, настроенная на объем усвоенных знаний.
И спорят только о том, сколько знаний записать в обязательные, сколько в не очень обязательные, а сколько отнести к профильной школе. При этом все понимают, что знания и понимание слабо связаны между собой. И в какой момент, при каком количестве знаний, при каком жизненном опыте у ребенка в сознании происходит квантовый скачок и знание переходит в понимание – ситуация очень и очень индивидуальная и нестандартизуемая.
Мы все знаем, что настоящее понимание случается иногда гораздо позже – через много лет после окончания школы. Что формальные, для оценки, правильные ответы вреднее, чем честное незнание ответа, оставляющее нам шанс когда-нибудь вернуться к вопросу.
Но все эти разговоры, что настоящее знание неподотчетно, что настоящее знание умеет спрашивать, но не умеет отвечать, что открытые вопросы – условие развития, – все это прописные истины негосударственного толка. Все это охи и ахи наивного негосударственного деятеля.
Поэтому “минимальный стандарт”, поэтому тесты. Только так поле образования поддается легитимизации, только в этом случае понятно, как его финансировать.
И никого не волнует, что при таком подходе главным документом всех времен и народов становится классный журнал с записанными в нем темами уроков и расписанными часами, а учителю остается уложиться в отведенные сорок пять минут или другое кратное этому время, какова бы ни была педагогическая ситуация в классе. Под педагогической ситуацией я имею в виду реакцию детей и логику развития излагаемой темы...
Но вернемся к урокам, на которых мне довелось побывать.

История

Я сидел на уроке истории, слушал рассказы ребят про военный коммунизм, про нэп и не мог избавиться от параллелей с сегодняшней жизнью: сначала нефтяные компании расцвели и обзавелись современным менеджментом, потом вдруг арестовали руководителей ЮКОСа, а за самый стильный и мощный образовательный проект в последние годы – открытие по всей стране центров Федерации интернет-образования – посаженному Ходорковскому министр образования так спасибо и не сказал. Ну чем не нэп и все, что за ним следовало, в современном варианте?
Я с ужасом, с замиранием сердца думал о том, что это такая тема, про которую либо говорить все, либо не трогать вообще.
А может быть, и все исторические темы такие?
Ну как не возникнуть проблемам с учебниками по истории, когда сегодня на наших глазах почти впрямую повторяются многие перипетии истории?
…Но вот закончилось повторение прошлой темы, и в те же самые сорок пять минут класс перешел к новой теме – “Образование СССР”.
И я вспомнил… Вспомнил, как бился наш зубодробительный класс, семьдесят процентов которого сейчас живут в дальнем зарубежье, с учителем и с самими собой над различением понятий нация, национальность, общность народов, не желая принять стандартные формулировки. Вспомнил, как еще недавно часть моей семьи была выброшена из своей страны, из своего родного города Баку и теперь также живет в очень далеком зарубежье просто потому, что они армяне и их национальность перестала удовлетворять реалиям новой исторической эпохи. Я подумал о суверенитете, о национальных приоритетах, о государственности, о Чечне… Все это не вмещается ни в один, ни в два, ни в три, ни в любое конечное количество уроков и экзаменационных билетов. Неужели, испугался я, сидя на уроке, в егээшных кимах есть вопросы по образованию или развалу СССР?
Когда сидишь в классе, когда вокруг реальные дети, теоретизировать не удается. Большая жизнь, упрятанная методистами в короткие, аккуратные фразы, утвержденные министерством и ФЭСом, превращается в большой обман. О каком обществоведении, о каком гражданском воспитании можно говорить, если любая тема, даже очень острая и современная, превращается в скучную абстракцию?!
Я, наверное, точнее, наверняка перебарщиваю и хочу от школы, от уроков, от учителей, от детей, от авторов учебников, от методистов, от министра образования невозможного, но посидите хотя бы на одном уроке в школе, и будет понятно, о чем я говорю, когда готов противостоять любому фиксированному в стандартах знанию.
Не фиксируется.
В одной из школ Смоленска на уроке физики учитель обратила внимание восьмиклассников на один из плакатов на стене.
Там было написано:
Я хочу…
Я должен…
Мне придется…
Я хочу это узнать. Я должен это узнать. Мне придется это узнать.
Вот тебе и весь стандарт, подумалось мне.

ЕГЭ

Так получилось, что за короткий период я побывал в трех областях – Тверской, Смоленской и Нижегородской. Если в Тверской и Нижегородской к ЕГЭ относятся неоднозначно, то в Смоленской ЕГЭ принимают, кажется, на всех уровнях. Главное отличие между областями в том, что Тверская и Нижегородская области в эксперименте по ЕГЭ участия еще не принимали, а в Смоленской в прошлом году провели обязательный экзамен по русскому языку и в этом году готовятся к обязательным экзаменам уже по двум предметам – русскому языку и математике, а также добровольно, кажется, по биологии.
В Смоленской области и на уровне районов, и на областном уровне говорят, что не так страшен этот ЕГЭ, как его малюют, и что организация была на высоте, и что все службы сработали четко, и что результаты оказались хорошими. Это подтвердили в целом и результаты традиционных экзаменов.
И действительно, в одном из райцентров в администрации, напротив двух комнат отдела образования, я обнаружил стенд “Результаты ЕГЭ”. На стенде две таблицы.
На первой – сравнение результатов ЕГЭ и традиционных экзаменов по району и области в целом. Из таблицы становится ясно, что учителя в целом так же оценивают ребят, как и тесты. Непонятно, что из этого следует: то ли что не нужно затевать такую дорогостоящую и трудоемкую процедуру, как ЕГЭ, чтобы получить данные о качестве знаний, которые и так учителям понятны, то ли что ЕГЭ вполне объективная процедура и соответствует реальности, то ли что каким-то образом и в том, и в другом случае все получается так, как нужно, без эксцессов.
А вторая… Вторая представляет собой пофамильный список всех выпускников района прошлого года с результатами ЕГЭ по русскому языку. Этот стенд достижений районного отдела образования размещается в коридоре на пути в самые разные службы районной администрации. Всякий приходящий сюда по делу или просто так неизменно упирается в список. Место небольшое – городок или даже ПГТ (поселок городского типа). Наверняка всякому входящему сюда большинство имен и фамилий что-то говорят. Либо это соседский ребенок, либо ребенок сослуживца, а может быть, и ребенок учителя моих детей или даже начальника.
Я стоял перед стендом и не верил своим глазам. Пока во всем мире борются за то, чтобы даже обычные текущие отметки были известны только учителю и ученику и не обнародовались в классе (просто потому, что отметки и уровень знаний, и все остальное, с этим связанное, не может и не должно становиться оценкой личности учащегося, как не может быть оценкой его цвет волос!), здесь для всеобщего обозрения в течение полугода – с июня по февраль – вывешены результаты сомнительного по всем статьям рейтинга, по которому каждый ребенок, каждая семья числятся на какой-то позиции и являются, таким образом, предметом обсуждения, радости или сочувствия других жителей района, других выпускников.
А если бы в этом списке оказались вы или я?
Да не дай Бог.
Да по какому праву?
Какой такой рейтинг напротив моей фамилии?
Без моего разрешения никто не имеет права выставлять на всеобщее обозрение даже мои паспортные данные. Все эти циферки, идентифицирующие мою личность, – мое сугубо личное дело. А уж тем более какие-то там оценки, отметки, рейтинги, глядя на которые кто-то может позволить себе усмехнуться, что-то сказать, что-то подумать.

К сожалению, я попал в тот коридор поздно вечером и не было возможности с кем-то переговорить. Но даже если бы и удалось, мне кажется, меня бы не поняли. Очень может быть, что я вообще первый из сотен прошедших мимо этого стенда усмотрел в нем не “наши достижения”, не “как мы здорово провели такое сложное мероприятие, как ЕГЭ”, не “объективную картину уровня образования нашего района”, а грубое, невозможное, предосудительное нарушение прав человека – прав каждого из выпускников в обозначенном списке.
Стоя перед этим стендом, как и тогда на уроке истории, я воочию увидел разницу между теорией и реальностью. Запуская в качестве обязательного единый государственный экзамен в его сегодняшнем тестовом исполнении, государство позволяет себе делать то, что ему не позволяет и никогда не позволит Конституция. ЕГЭ, тестирование – это рейтинговая аттестация, построенная на сравнении одного человека с другим, кто лучше знает тот или иной предмет. Но государство не имеет права сравнивать меня с кем-либо в этом мире без моего на то согласия. Не знаю, учит ли этому современное школьное граждановедение, но каждый человек имеет право прожить свою жизнь, выполняя законы и не подвергаясь рейтингам и сравнениям без собственного желания. Государство должно охранять это право. А не заставлять меня в обязательном порядке участвовать в рейтинговых процедурах, чтобы потом вывешивать на всеобщее обозрение личную информацию обо мне!
Но главным менеджерам нашего образования нужна именно рейтинговая технология, чтобы всех выпускников построить на одной шкале, отделить лучших от худших, дать ГИФО лучшим и разобраться таким образом с финансированием громоздкой вузовской системы. А заодно и получить объективные данные об уровне и качестве образования российских школ, хотя на словах все всегда открещиваются, утверждая, что по результатам ЕГЭ запрещено делать оргвыводы по поводу отдельных школ, учителей и так далее…
Стоя перед этим стендом, я еще раз подумал, что школа обязана бороться за достоинство своих учеников, за право поступить в первый класс без отбора, закончить школу и получить аттестат за личные знания, а не за знания по сравнению с другими, отслужить в армии или на флоте и пойти на работу, на которую нет никакого конкурса. Например, дворником. Государство должно дать своему гражданину возможность прожить жизнь, ни разу не перейдя дорогу никому другому, если таков его выбор и амбиции. И потому ЕГЭ не нарушает его прав как гражданина цивилизованной страны только в случае своей добровольности.
Это тема отдельной статьи, но проходящий сейчас эксперимент показал, что ЕГЭ имеет право на жизнь только при следующих условиях:
. Добровольность участия. Для тех, кто хочет поступить в вуз или улучшить оценку в аттестате.
. Результат ЕГЭ должен быть анонимным до тех пор, пока участник ЕГЭ не согласится с ним. То есть результат принадлежит только выпускнику и приходит к нему в конверте. Он либо не соглашается и выбрасывает его в мусорный ящик, либо соглашается и просит головную организацию направить соответствующий документ в интересующий вуз.
. ЕГЭ должен проводиться больше, чем один раз, и все попытки должны быть равноправными. То есть у выпускника всегда есть возможность улучшить результат. Первая попытка не является последней и единственной. Тогда стресс снижается. При современной модели стресс только усиливается, несмотря на декларируемое сведение двух экзаменов в один.
. Результаты ЕГЭ выше по значению оценок в аттестате. Это дает возможность каждому ученику улучшить оценки в аттестате, если, например, экзамены принимались необъективно.
. В обязанность каждого вуза должно быть вменено обеспечение равенства условий при поступлении всех граждан страны, в том числе и независимо от их местожительства. Кроме всего прочего, это подразумевает, что вуз либо такой богатый, что способен принять очные экзамены в каждом регионе, либо менее богатый и подряжает одну из лицензированных государством тестовых компаний, которые тестируют абитуриентов по всей стране, либо совсем небогатый (или у него иные требования) – и тогда он объявляет, что ему достаточно школьного аттестата. ЕГЭ вообще нужно начинать внедрять с вузов, а не со школ.
. Не должно быть монополии одной тестовой компании. Тогда они будут бороться за денежный подряд от вузов, а вузы будут довольны или недовольны качеством отбираемых абитуриентов. При недовольстве поменяют тестирующую компанию. Уверяю, что в таком случае необходимость участия ФСБ, ФАПСИ и так далее сойдет на нет. Тестирующие компании будут кровно заинтересованы в качественном обслуживании и абитуриентов, и вузов.

При таком подходе ценность школьного аттестата сохраняется, потому что многие вузы будут принимать просто аттестаты. Это сохранит нормальные отношения учителей и учеников, которым хороший аттестат может пригодиться. Школы смогут реализовать Закон “Об образовании” и выбирать форму итоговой аттестации по своему усмотрению, включая, например, выполнение проекта.
Ученик будет защищен от школы с помощью ЕГЭ, если вдруг не согласится со школой по поводу своего аттестата.
Вообще указанная модель расширяет возможности для сотрудничества выпускников, школ и вузов. Единственное “но” – указанная модель делает невозможным использовать ЕГЭ для аттестации школ, определения качества образования. И не позволяет реализовать модель ГИФО.
Но это, извините, проблемы государства, которые не стоит перекладывать на детей и школы, решать их за счет нарушения прав выпускников. Даже в том случае, если выпускники не понимают, что их права нарушаются.
Для аттестации можно проводить анонимное контрольное тестирование, например, раз в пять лет, чтобы не очень дорого. А финансировать вузы придется как-нибудь по-другому или поверить результатам тестирующих компаний, которые министерство же и будет лицензировать.
Обо всем можно спорить, кроме прав на собственную жизнь.
Государство в лице своего образовательного ведомства должно защищать это право даже перед лицом большинства, даже если потребность в этом праве почему-либо пока еще в нас не воспитана. Такое щепетильное отношение к личности во всех наших решениях, особенно образовательного ведомства, послужит делу гражданского воспитания лучше, чем все возможные и невозможные уроки граждановедения, обществоведения и тому подобные.

Вот такой монолог породил во мне одинокий самодельный стенд в коридорах администрации далекого от Москвы района нашей страны. Я не знаю, сколько еще таких стендов появилось по всей стране, но и одного достаточно, чтобы сказать очень ясное “нет” всей этой затее с обязательным тестированием.

Образование и религия

Сергей Иванович Захаренков, руководитель департамента Смоленской области по образованию и молодежной политике, – чрезвычайно энергичный, умный, опытный управленец, постепенно превращающий свою область, как когда-то город Смоленск, в оазис педагогики. В моих записях страница за страницей отмечены интересные решения, события, планы, школы, педагогические вузы, инновации, про любую из которых можно написать отдельную историю.
Но вот среди всего прочего Сергей Иванович говорит: “А мы ж тут впереди России всей пошли по духовно-нравственному воспитанию... С первого сентября этого года ввели в региональный компонент преподавание “Истории православной культуры земли Смоленской”.
Для меня это было новостью.
Неужели преподавание основ православной культуры можно вводить в региональный компонент? Значит, осеннее указание Министерства образования, хоть и дезавуированное потом самим же министром, до регионов все же дошло?
А нам в Москве говорили, что мы не так поняли министра.
И что это означает, если предмет включен в региональный компонент?
Означает, что факультативность для детей остается, но учителям дается узаконенная возможность получить вторую специальность преподавателя основ православной культуры, и с 1 сентября этого года в Смоленской области часы соответствующего факультатива учителям оплачиваются.
Я внимательно слушал Сергея Ивановича, не перебивая, пытаясь понять логику руководителя образования, крупного управленца, который, с одной стороны, дает зеленый свет движению юных гагаринцев, напоминающему пионерское (Гагарин родился в Смоленской области, и в этом году отмечается его семидесятилетие), а с другой – допускает в школу религию.
А Сергей Иванович убежденно продолжает: “Мы ожидали, что, знаете, один или два класса… Массово! Массово началось по области. Более трех тысяч детей сейчас уже ходят на факультатив…”
Не знаю, много это или мало.
В одной из школ я спросил: “А если ребята или родители учеников других национальностей не согласны?” Я имел в виду – не согласны не только ходить или не ходить на факультатив, но и вообще чтобы в их школе был такой предмет, была воскресная школа. Ответ был прямой: мы провели опрос, никто не против.
У управленца другого уровня я выяснил: чтобы начать преподавание основ любой другой религии, инициативной группе нужно пройти такой же путь, что и радетелям православной культуры: получить лицензию на преподавание, открыть курсы переподготовки или повышения квалификации, получить гриф на соответствующие учебники, войти в региональный компонент.
Реально ли все это сделать без поддержки губернатора и руководителя образования области?
Как настоящий путешественник я попытался абстрагироваться от бесконечной череды сомнений, которые возникают в связи с этим “впереди планеты всей” Смоленской области. В конце концов, может быть, здесь, на исконно русской земле, по-другому и нельзя? Может быть, здесь климат такой, что если в школах не изучать православную культуру, дети задохнутся?

По дороге к очередной школе еще раз пытаюсь мысленно простроить логическую цепочку взаимосвязи ребенка, школы и государства.
Учиться в школе – обязанность каждого гражданина страны. За этим следит государство, обеспечивая бесплатным образованием каждого ребенка.
Девяносто процентов детей и родителей школу не выбирают. Просто нет такой возможности.
Значит, государство и мы все отвечаем за то, чтобы в любой школе страны даже гипотетически не могло получиться так, что ребенок почувствует себя чужим. Государство обязано устроить так, чтобы достоинство даже одного ребенка не сдавалось на милость большинства. Школа – место объединяющее, а не делящее детей по какому бы то ни было критерию.
Ради одного гипотетического ребенка, которому из страха или из-за юношеского конформизма придется отвечать, что он не против православия в школе, хотя вся его семья живет законами другой культуры, мы не имеем права вносить воскресную школу в школу светскую.

Но может быть, я не прав?
Может быть, жизнь требует отказаться от чрезмерной гуманитарности?
Может быть, я слишком сильно пекусь об этом одном ребенке, а он и не переживает?
Подумаешь, весело сверкнет он глазами, и не такое бывало. По сравнению с историями в подворотнях школа – рай, с религией или без…

Зубцов – Гребени

Мое недельное дежурство на редакционном автобусе закончилось в деревне Гребени на западе Смоленской области, в нескольких километрах от государственной границы с Белоруссией, а началось с города Зубцова, что на юге Тверской области. Это была чистая случайность, что неделя на редакционном автобусе началась для меня с Зубцова. Но, видно, хорошо подготовленная случайность...
Весть о том, что в городе автобус “Первого сентября”, разнеслась мгновенно. Здесь, в Зубцовском библиотечном техникуме, в пятидесятых годах сразу после окончания университета почти три года преподавал русский язык и литературу мой отец Симон Соловейчик. Галина Алексеевна Родионова, как и многие другие в городе, работала тогда с отцом. Преподавала английский язык. Она и привела меня после уроков к зданию, в котором этот техникум когда-то располагался.

Здесь, у стен техникума, я вполне мог рассказать самому себе и отцу, что был первым, кто начал в образовании проект по православной культуре – приложение “Воскресная школа”. Я говорил себе тогда те же самые слова, которые теперь слышу со всех сторон: что российская культура построена на православии и что основы православия должен знать любой культурный человек. Но когда понял, что Министерство образования всерьез рассматривает возможность введения в школе предмета “Основы православной культуры”, я из проекта вышел. Теперь “Воскресная школа” издается другими учредителями, включая координационный совет по православному образованию при Министерстве образования. И в его состав входят бывшие сотрудники “Первого сентября”. Мой урок в том и заключается, что удержаться в рамках светскости, говоря о религии, очень трудно, если не невозможно.
Здесь, у стен техникума, я вполне мог рассказать самому себе и отцу, что был одним из тех, кто создал прообраз сегодняшнего ЕГЭ – проект “Первого сентября” “Телетестинг”. Этот проект подготовил кадры для того самого ЕГЭ, который теперь я критикую. Тогда я видел перед собой благородную задачу дать выпускникам защиту от необъективности экзаменов и возможность поступать в вузы на расстоянии. Я помню, как в министерстве еще совсем недавно меня убеждали во вреде тестовых технологий. Но ситуация перевернулась, и теперь ЕГЭ пошел по стране. Хотя мне и в страшном сне не снилось, что ЕГЭ будет инструментом управления образованием, а не только средством, облегчающим нашим детям вход во взрослую жизнь.
Но я думаю, что любой опыт на пользу. Нужно только им делиться, думать, искать, учиться друг у друга.
Для этого и движется редакционный автобус “ПС” по просторам страны.
Удивительно, как много открывается взору, когда едешь свободно, куда глаза глядят, навстречу событиям без заранее намеченного плана.
Быть может, если мы хотя бы время от времени будем отпускать наших детей в такое же вольное плавание по океану знаний, мы откроем для себя новую школу – свободную, легкую, изумительную, в которой случайности без особых усилий складываются в череду закономерностей.

Фото С.Авдеева

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"