Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №4/2004

Вторая тетрадь. Школьное дело

КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА 
ВЫСОКАЯ ПЕЧАТЬ 

Натэла ЛОРДКИПАНИДЗЕ

Искренне считал себя учеником

По страницам летописи жизни и творчества К.С.Станиславского

К.С.СТАНИСЛАВСКИЙ. 1890 Г.

К.С.СТАНИСЛАВСКИЙ. 1890 Г.

«Еще одно, последнее сказанье – и летопись окончена моя...» Среди нескольких последних слов того, чья летопись жизни представлена книгой Ирины Виноградской «Жизнь и творчество К.С.Станиславского. Летопись»1, – слова о Немировиче-Данченко. «А кто теперь заботится о Немировиче-Данченко? Ведь он теперь... «белеет парус одинокий». Может быть, он болен? У него нет денег?»
«Белеет парус одинокий...» Тут и тоска, и беспомощность, и чувство, что жизнь уходит. А для тех, кто остался и знал Станиславского, и для нас, сегодняшних, еще и решающие, ставящие точку слова о бесплодных, мучительных и застревающих в памяти разговорах на тему, как относится К.С. (Константин Сергеевич Станиславский) к Вл.Ив. (Владимиру Ивановичу Немировичу-Данченко) и как тот относится к нему.
Им было ясно, что друг без друга, именно друг без друга, дело их жизни – Театр – упадет. И это было главным и все определяло.
В августе 32-го К.С. обеспокоен здоровьем Вл.Ив. (тот лечится за границей) и хлопочет о высылке ему дополнительных средств. Когда же курс лечения подходит к концу, он телеграфирует: «Ваше безотлагательное возвращение... необходимо». И «радуется близкому свиданию».
В это же время и Немирович в письме к О.С.Бокшанской (помните секретаршу конторы Торопецкую из «Театрального романа» Булгакова?) тоже ставит точку над «i». «Во всяком случае, между нами самые благородные отношения. Мало кто из нашей молодежи способны на такие отношения друг к другу, – при многолетней ревности-конкуренции».
И едва ли не в последний раз, уже в год смерти К.С. (1938-й), пишет о том же, но уже ему: «...А нашей с Вами связи пошел 41-й год. И историк, этакий театральный Нестор, не лишенный юмора, скажет: «Вот поди ж ты! уж как эти люди – и сами они, и окружающие их – рвали эту связь, сколько старались над этим, а история все же считает ее неразрывною».
Немирович откровенен и прям, и это делает ему честь. Как не быть ревности и конкуренции, когда один – красавец, гениальный актер, и толпа рукоплещет ему, на какой бы сцене мира он ни появлялся, в то время как профессия режиссера – профессия Немировича – лишь набирает силу. Некий «перекос» внимания был очевиден, это не могло не волновать Вл.Ив., понимавшего свою роль в организации и движении Художественно-Общедоступного. Они трудились ради общей цели, но думать и чувствовать синхронно во всех сложных обстоятельствах, в которых вершится художественное дело, они не могли. Натуры у них были разные, обстоятельства жизни разные. Это давало о себе знать. До поры, до той поры, пока Делу не начинала грозить опасность, – это повторим и запомним.
Немирович-Данченко был дальновиден, и это его свойство стало особенно востребованным после 17-го года. Он предугадывал движение времени и в той или иной мере старался смягчить его удары. Не спорил, но понимал, что жизнь требовала от театра расчетливых шагов: один, во имя спасения, был к этому готов, другой на торжественном вечере в октябре 1928 года, посвященном 30-летию МХТ, не преминул упомянуть, что, когда «...молодежь вместе с революцией воспримет культуру старых путей Художественного театра и пойдет вперед, чтобы ее развивать, – вот тогда настанет тот огромный момент, о котором мы мечтаем...». А дальше, с благодарностью вспоминая об ушедших, особо упомянул о «всеми нами любимом С.Т.Морозове». При этих словах зал встал, встали и присутствующие члены правительства во главе со Сталиным.
На другой день, будто ничего особенного не случилось и политический этикет не был нарушен, К.С. рассказывает, что игрались отрывки из старых спектаклей, в том числе из «Трех сестер». «...Я совершенно не волновался. Беспокоил меня только мундир, тесноват стал, а из кокетства не хотелось перешивать...» Вершинина он играл последний раз (впервые, в 1901 году), на сцене ему стало плохо, но он все же два раза выходил на поклоны. Врачи серьезно опасались за его жизнь.
Фрондировал ли К.С. в тот юбилейный вечер? Ни в коей мере. Тут не наивность, о которой, говоря о нем, не раз упоминали. Поступил так, потому что иначе поступить было нельзя. Вот и все.
К.С. мучился, и «Летопись» дает это понять, чувствуя невозможность выразить в единственно верных словах то главное, что узнал на своем богатом художественном опыте и хотел передать другим. Хотел помочь актерам познать природу их творческих сил и облегчить создание образа. Он буквально «корпел» над трудами, которые потом назовут трудами по «системе». В письмах его жены, замечательной актрисы Марии Петровны Лилиной, то и дело встречается, что все отдыхают, а Костя «горбится» над бумагами, и она видит в окне его склоненную голову.
Первая книга «Моя жизнь в искусстве» была для себя и о себе. То драгоценное, что он находил во время своего актерского любительства, другие могли взять, а могли и отбросить. Кто как хотел, кто на что был способен.
Книжка была прелестная – откровенная, легкая, изящная, полная веселых насмешек над своими неудачами и неожиданно серьезных «пауз», когда автору казалось, что он близко подошел к чему-то важному, к правде сценического поведения. Вторая книга была иной – он предлагал уже другим следовать тому, в чем видел основу профессии актера. Прочувствовав и добровольно приняв эту основу, Художественный театр, как он полагал, мог оставаться таким, каким он был задуман.
При этом он совершенно искренне считал себя учеником, а «систему» не математической формулой, с помощью которой можно решить все задачи. Про себя он сказал, и «Летопись» это не пропустила, что если бы следовал всем своим указаниям, наверное, не смог бы играть.
Первая часть второй книги, переведенная на английский Э.Хэпгуд, называлась «Актер приготовляется» и вышла раньше, нежели в России (у нас в 38-м году посмертно). К.С. был буквально засыпан письмами и телеграммами, где слово «гениальный» встречалось чаще всего. Однако есть основания предполагать, что признания Всеволода Эмильевича Мейерхольда, вначале ученика, а потом непримиримого противника «мхатовщины», были для К.С. принципиально важны. «Заруган был спектакль К.С. Станиславского «Кармен», заруган так, что я не хотел смотреть даже, поверил критике, а пришел на спектакль и увидел... Какое изумительное богатство умных мизансцен, направленных в самую необходимую точку, которую нужно в этой опере выявить».
Это было сказано в 1935 году, когда Театр имени Мейерхольда еще существовал. Когда же в 38-м театр был закрыт и гнусная брань повисла на вороту, не кто иной, как К.С., пригласил Мейерхольда в свой Оперный театр и обсуждал с ним планы будущих постановок. Обещал даже спектакли без занавеса играть. «Это он хотел мне приятное сказать», – подчеркивал Мейерхольд. Поступил «наивно», потому что иначе поступить не мог.
Почему-то говорилось и чуть ли не укрепилось в памяти, скорее всего от незнания, что, после того как врачи запретили К.С. играть спектакли, он удалился в свой «леонтьевский монастырь» и жил на покое. «Летопись» убеждает – его поздние годы были годами труда: и переписка с Л.М.Леонидовым, готовящим роль Отелло, и его принципиальные замечания В.Дмитриеву, художнику «Мертвых душ», и его репетиции «Талантов и поклонников», булгаковского «Мольера». Его связь с родным театром сохранялась так долго, как ей дано было сохраниться.
Но главным его детищем в то время была Оперная студия, в которой он трудился так же самоотверженно, как всегда. Репетировал, как правило, дома, где у него был небольшой зал и сцена, и, если было нужно (а часто актерам это было необходимо), выходил на подмостки, пел, танцевал, подсказывая исполнителям верную линию поведения и вызывая их искренний восторг.
Кончая, считаю необходимым сказать об одном, что равно отличало и кровно роднило как «наивного» К.С., так и мудрого Вл.Ив. Бесконечными просьбами к властям предержащим они спасали людей от ареста, от ссылки, от голода. Они не думали, как это скажется на их судьбе, и писали, писали, писали... Делали то, что, по их мнению, надо было делать. Иногда с успехом, чаще всего без.
«Летопись» только что вышла вторым, дополненным, изданием. Первое разошлось, второе расходится быстро. Это самая наглядная похвала великолепной, умной и безукоризненно честной работе Ирины Виноградской, достойной того, кто стал героем ее трудов.


1 Книга подготовлена в научно-исследовательском секторе Школы-студии МХАТ. В книге четыре тома и более тысячи страниц.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"


Рейтинг@Mail.ru