Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №17/2003

Первая тетрадь. Политика образования

СЕЛЬСКАЯ ШКОЛА 
 

Елена ЛИТВЯК

«Чтоб не в грубости росли они, а одухотворенно смотрели на жизнь...»

Живописная система воспитания от деревенского художника начала ХХ века Ефима Честнякова

Имя Ефима Честнякова до недавнего времени знали лишь профессиональные художники, реставраторы, искусствоведы. Он был известен как самобытный крестьянский художник-самоучка из деревни Шаболово Костромской губернии, дошедший до вершин культуры собственным трудом и помощью учителя, великого Ильи Репина. Живший в начале ХХ века, “открытый” для публики совершенно случайно почти в самом его конце сотрудниками костромской музейной экспедиции, – чем он интересен сельским учителям нового века? Конечно, тем, что Ефим Честняков, рисуя всю жизнь своих односельчан, создал своими картинами целый мир добрых людей со светлым, сияющим сердцем. Но еще – его взглядом на жизнь крестьянских детей, его собственным педагогическим опытом. Особенно – практикой “одухотворения среды”, в которой эти дети жили. Этим-то опытом не вредно нам обогатиться, хотя наши теперешние ученики во многом далеки от тех крестьянских доверчивых ребятишек с широко открытыми глазами.
Когда шаболовские крестьяне спросили Ефима Честнякова, зачем он пишет картины, устраивает в деревне театр, сочиняет стихи, лепит глиняные свистульки, он ответил: “Для красоты жизни”. И сами потом добавляли: “Чтобы заинтересовать людей... чтобы не в унынии были”. Красота и радость – главные пути всякой подлинной педагогики, поэтому вполне понятно, как человек мог быть учителем и художником одновременно. И не только по формальному признаку (получение диплома учительской семинарии), но по особому, что ли, внутреннему устроению деревенский художник оказался деревенским учителем. Только главной его заботой было не освоение детьми определенных навыков к определенному сроку, а пробуждение и укрепление сил детской души, воспитание желания самим строить яркую, осмысленную жизнь.
После Октябрьской революции художник организовал в Шаболове детский дом, школу-общину, школу-клуб, где главным принципом работы была всевозможная творческая деятельность на радость людям. Многое из того, что делал учитель-художник, покажется нам, может быть, смешным и наивным, а может, напротив, мудрым и единственно возможным, когда мы говорим о педагогике деревни. Многие ли учителя станут серьезно учить своих подопечных летать, выходя на высокую гору за селом? Многие ли станут сочинять сказки о глиняных человечках? Так делал когда-то Сухомлинский в Павлыше, Александр Шевченко в Прелестном. Кто хотел бы с ними потягаться?
В одной из записных книжек художника сохранился черновик отчета о работе детского дома для отдела народного образования: “Смотрели иллюстрированные книжки, журналы... Чтение и рассказы, рисовали от себя и по образцам карандашом и красками на бумаге. Работы их (листы и тетрадочки) хранятся все. Делали разные лепесточки из бумаги, лепили из глины, пели, играли представления в детском театре... Столярных работ и работ ручного ремесла не было по недостатку инструментов и помещения”. Как эта последняя фраза близка и понятна многим сельским учителям! Но Честняков создавал со своими учениками красоту жизни, значит, нечего унывать, все устроится. Главное, что жители Шаболова с удовольствием приходят на детские представления, что сами с участием расспрашивают Ефима о разных искусствах, начинают тоже разглядывать красоту неба, травы, деревенского зверья. Главное, что теплеют отношения между людьми, меняются интонации голоса, жесты, мягчеют и расцветают люди. Хотя работа по-прежнему тяжелая – ежедневная забота о хлебе насущном, который еще вырастить надо.
А у Честнякова уже другие грандиозные планы – построить в деревне “универсальную коллегию шаболовского образования всех возрастов”. Вот это главное – сделать школу и родную деревню местом, где все могут учиться всему, невзирая на лета и на личные способности. Было бы желание участвовать в “украшении мира”. “В его Детском доме мы учились рисовать, мастерить, слушать музыку, играть на музыкальных инструментах, – вспоминала одна из бывших учениц Ефима Васильевича. – Он говорил – нельзя обижать других, хвастать и браниться, обманывать и завидовать. Все, что есть во мне хорошего, начиналось там...” Красота – она ведь не в красках только, а в словах и поступках является больше всего и ярче. Может, оттого так впечатываются случайные фразы, брошенные на лету, в сознании наших деток, что они бессознательно эту красоту чувствуют и ищут. Но находят ли?
“Ребятишек, малолеток надо приохочивать к искусству-то. Для них надо творить, чтоб не в грубости непосильной росли они, а одухотворенно смотрели на жизнь...” – в этих словах деревенского художника целая программа воспитания. “Приохочивать” не только к искусству изобразительному или театральному, а к самому главному искусству – достойной человеческой жизни. Одухотворение жизни возможно лишь когда в ней видится смысл, когда спокойно и постоянно идет человек, ведомый этим смыслом, по житейской дороге. Так было и в школе Ефима Честнякова. Ничего особенного он не придумывал, никаких невероятных проектов, хотя время его педагогической деятельности совпало с расцветом отечественной педагогики. Двадцатые годы – эпоха поисков и романтических надежд на “новую школу”, в том числе и сельскую. А у него – разноцветные краски, скользкая глина под ногами на деревенской улице, рябые камушки, похожие на овец и на птиц. Дело ведь не в методах и не в материальных средствах, а в жажде высокой жизни, которой он заражал своих детей. Они так жили – просто жили, как все в деревне совершается естественно, исподволь, само собой, по житейской необходимости. И дети учились работам по хозяйству, ремеслам, художествам и нормальным человеческим отношениям совершенно спонтанно.
В деревне особенно ощутима рукотворность окружающего мира. Начиная с избы и двора и кончая всяческой утварью, все в прежней крестьянской жизни было сделано руками и разумом не каких-нибудь дальних, неизвестных людей, а своих родных отца, деда, дяди, брата. И вопрос о системном трудовом воспитании решался сам собой. Человек вкладывал в хорошее дело всю душу, от этого деревянные, глиняные, даже железные вещи получались живыми, теплыми. И в “трудовом воспитании” не только и не столько передавались точные навыки, а само трудническое отношение к жизни, само желание сделать “как следовает быть” – крепко, красиво и навсегда. А дети, тут же вертевшиеся, все это впитывали и во взрослой жизни потом осуществляли. Простые в общем-то принципы. В хороших сельских школах так до сих пор и делается, как в детском доме Ефима Честнякова, – дети учатся смотреть на мир открытыми глазами и работать “умными руками”, зная, для кого и зачем стараются. Нам бы только не забывать за своими вечно текущими школьными крышами и непроверенными тетрадками, за жаждой соответствия городским стандартам об этой прекрасной возможности, главной возможности деревенского учения – ощутимого одухотворения ежедневной поспешной жизни.

В оформлении статьи использованы фрагменты картин Ефима ЧЕСТНЯКОВА


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru