ИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ 
ТАЙНАЯ ИСТОРИЯ ВЕЩЕЙ 

Добротное вещество жизни

Только этим летом на даче случайно я понял, почему мой дед всегда вытаскивал старые гвозди из досок; при этом у него был такой самозабвенный вид, как у занятого каким-то рьяным делом медведя, и даже торжество какое-то отображалось на лице, да что там – оскал появлялся, когда гвоздь со скрипом подавался; дед скалил свои желтые зубы, и в глазах его светилось какое-то древнее торжество.

Я решительно не понимал деда, вообще не понимал, зачем выковыривать гвозди, которые во множестве лежали в старом красном брезентовом чехле, предназначенном специально для гвоздей; там были и новые гвозди маслянистые, и уже побывавшие в деле; повытасканные из заборов, из крыш, из сараев; дед старательно их выпрямлял; я и в этом понять его не мог – выпрямленные гвозди были некрепкие, и если сразу удачно не вогнать такой, то он тут же гнулся вновь, и я, если гвоздь загибался, так и вминал его в доску.
Прошло лет тридцать пять, и вчера, разбирая старый покосившийся сарай, я вдруг понял, что дело не только в прямом результате, и даже не столько в нем (в конце концов сарай будет порушен), но и в самом неуклонном, торжествующем и неспешном усилии, с которым раз добытое и погибшее было вещество жизни извлекается обратно из своих теснин: вот не хочет этот старый, ржавый гвоздь выходить – и ты пробиваешь его обратно, подаешь назад, а потом прихватываешь плоскогубцами (если нету щипцов) и попросту наматываешь его, если он вылезать не хочет; и тут-то он и издает свой последний, похожий на мольбу о пощаде скрип, который есть торжество для человека.
Всем живущим ныне в эпоху преобладания вещей над неорганизованной природой очень трудно понять, что за нужда была у стариков собирать все гвозди, бревна, оконные и дверные петли, рамы и создавать себе из этого даже нечто вроде похоти, целые чуланы и сараи забивать этим барахлом. У моего деда ни чердака, ни чулана не было, был только красный брезентовый мешок с выпрямленными гвоздями: но он знал время, когда вещей, добротного вещества, было очень мало, когда все было разбито, изржавлено и пожжено войной, и выяснилась не то что нехватка гвоздей или пуговиц, сукна или одежды, а обычного собачьего мыла; оттого у людей поколения, к которому принадлежал мой дед, к вещам было особое отношение: если уж вещь не погибла, обнаружилась-спаслась, ее обязательно нужно починить и пустить в дело; к вещам было отношение, как к людям, к солдатам: если не убит, значит, годен, или хоть годен к нестроевой, или в запасе – но все равно не вычеркнут насовсем из пользы сотворения.
Дед еще, конечно, простодушно радовался могуществу своего усилия, которое увенчивалось успехом; дед чувствовал (как я только здесь, на даче, почувствовал) могучую, умелую силу своих рук и радовался ей, радовался тому всеохватному порядку, который организуется ею, когда старая гвоздоватая доска перестает быть старой гвоздоватой доскою хоть и с дырочками после первого употребления, но все ж таки готова опять прямо в дело; не цеплюча и не опасна.
С другой стороны, на земле не осталось валяющихся гвоздей, ничего не оставалось праздно и бессмысленно валяющимся на месте работы, всему находился толк, на худой конец – хоть послужить дровами в печке; то есть и после работы оставался ценный сбор так или иначе пригодного для дела материала; и было торжество человека над ним, отъятие вещества у смерти (и тут одинокий мастер чувствовал себя одновременно столяром, металлургом и рудокопом).
Лишь много позже, выдирая гвозди из порушенного мною старого сарая, я тоже понял, что этим поддерживаю какую-то тонкую справедливость мира. Не сразу понял. Поначалу-то я бы этот сарай с радостью сжег, и гвозди мне были не нужны, а вот кругляк, из которого сарай был выстроен, кругляк и доски нужны как дрова; и так я стал разбирать сарай по косточкам, а при том что у меня двое маленьких детей, мне никак нельзя было оставить груду ощетинившегося ржавыми гвоздями дерева; и вот тут-то впервые, похоже, я сделал работу так, как когда-то делал ее дед. И только сделав, я понял его; я понял, что таилось в его неторопливой старательности, в том, что даже раздражало меня, как мальчугана чересчур уж резвого: он не хотел выбрасывать в мир порченое, как сейчас это принято; он спасал вещи, спасал до конца, как людей, как раненых товарищей; может быть, поэтому и мир тогда был чище.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"