КНИГА ИМЕН
ИМЕНА ЭТОЙ СТРАНИЦЫ:
Фрэнки ЙЕЙЛ (?-1928)
Вера ЗАСУЛИЧ (1849-1919)

Два выстрела

Звездный час террористки

Последнюю неделю января 1878 года высший свет Петербурга обсуждал покушение на Федора Федоровича Трепова. Губернатор был плох, но вне опасности. Рассказывали, что на слова участия государя, навестившего Трепова, старик ответил: «Эта пуля, быть может, предназначалась вам, ваше величество, и я счастлив, что принял ее за вас». Такое заверение очень не понравилось государю, помнившему выстрел Каракозова, и государь больше у Трепова не был и вообще стал к нему заметно холодеть. Последнему обстоятельству, возможно, способствовали слухи о чрезвычайном состоянии, которое должно будет остаться после раненого градоначальника. Рассказывали, что, когда государь поручил одному из своих министров успокоить пострадавшего обещанием обеспечить его семью, министр, в свою очередь, успокоил государя заверением, что градоначальник давно сам себя обеспечил и имеет весьма крупное состояние. Государь нахмурился и больше ничего не сказал.
О причине покушения на Трепова говорили, что преступница – несомненно любовница высеченного не так давно заключенного Боголюбова, хоть и отрицает. Имя преступницы было уже известно. По картотеке описаний в департаменте полиции проходила некая В.Засулич, дочь дворянина Ивана Петровича Засулича, несколько лет назад привлекавшаяся по делу Нечаева. Разыскали мать подозреваемой, проживавшую на Петербургской стороне, на свидании она опознала в преступнице свою дочь Веру Ивановну Засулич.
На балу у графа Палена публику развлекали, предлагая посмотреть фотокарточки этой Веры Засулич – графиня Пален эпатировала общество. Но зимний сезон с балами и театральными премьерами был в разгаре, и увлечение романтической преступницей, из-за любовника чуть не застрелившей бедного Федьку, быстро прошло.
Лишь барышни-курсистки в темных платьях и старых шляпках продолжали бредить Верой Засулич, мечтали повторить ее подвиг – кого-нибудь укокошить. По рукам ходило, старательно переписывалось, заучивалось и хранилось под девичьими подушками стихотворение:

Грянул выстрел – отомститель,
Опустился божий бич,
И упал градоправитель,
Как подстреленная дичь!

Дичь подстреливали всю зиму, то тут, то там, то в Одессе, то в Киеве, но главная стрельба была впереди – ждали только суда над Верой Засулич.
И этот день наступил, последний день марта 1878 года. С раннего утра толпа запрудила Литейный проспект, между старыми пушками артиллерийского управления и арсенального здания. Накрапывал дождь, студенты зябко кутались в пледы. Сильный наряд полиции охранял все входы и выходы в здании суда. Пропускали только по пригласительным билетам.
Небольшая зала заседаний уголовного отделения была набита до отказа. Генеральские эполеты, элегантные наряды дам из высшего света, сшитые специально к этому дню. На местах для представителей печати – знаменитый журналист Градовский, рядом с ним – писатель Федор Достоевский, по материалам дела Нечаева сочинивший роман «Бесы».
Зал всколыхнулся, но тотчас затих, когда под охраною жандармов с саблями наголо из боковой двери появилась девушка в черном люстриновом платье. Некрасивое калмыцкое лицо девушки с запавшими щеками и заострившимся от худобы носом было печально. Так вот она какая, знаменитая Вера Засулич: бледная, тщедушная, робкая…
Преступницу провели к деревянной скамье, огражденной деревянной же решеткой, и началось рассмотрение дела. Выступил прокурор, слово предоставили защитнику. О, это был звездный час присяжного поверенного Александрова! Он произнес речь, сделавшую его знаменитым. В адвокатском фраке, длинный, тощий, гибкий, с истерическими нотами в голосе, он извивался и нещадно жалил, он изливал яд на систему, он обвинял тех, кто привел эту милую, скромную девушку на скамью подсудимых. Он говорил о суде не над Верой Засулич, а над Треповым и ему подобными! Публика рыдала.
Присяжные получили вопросительный лист и удалились для принятия решения. Настал томительный перерыв в заседании.
Выбравшись из душной залы в коридоры и галереи, дамы обсуждали наряд Веры Засулич и возможный ее роман с адвокатом, господа спорили о речи защитника, намеках председателя суда Кони о справедливости и влиянии этих намеков на вынесение приговора.
Писатель Достоевский, прогуливаясь с журналистом Градовским, страдальчески хмурил желтое лицо и говорил:
– Осудить нельзя, наказание неуместно, излишне. Но как бы сказать ей: «Иди, да больше так не поступай».
– Не надо забывать, – заметил Градовский, – что Засулич натура экзальтированная, нервная, болезненно впечатлительная. Этим многое объясняется.
– А теперь ее, чего доброго, в героини возведут, – печально сказал Достоевский.
Заседание возобновилось лишь около шести часов вечера. Присяжные вошли в залу, теснясь, с бледными лицами, не глядя на подсудимую.
Мертвая тишина в зале.
– Не виновна!
Рукоплескания, рыдания, истерические вопли женщин: «Браво! Да здравствует суд присяжных!» Обнимали друг друга: поздравляю! поздравляю! Вышедшего на улицу адвоката Александрова качали и носили на руках. Кто-то из дежуривших у суда студентов, забравшись на тумбу, махал широкополой шляпой и кричал: «Ура! Оправдали! Свободна!»
Толпа кинулась на Шпалерную, огибая здание суда, к предварительной тюрьме встречать героиню. Смеркалось.
Когда открыли тюремную дверь, Вера в испуге остановилась, увидев толпу. Но толкнули сзади, потянули из первых рядов толпы, и закружили, и завертели. «Господа, поднимите ее, покажите ее нам! Ура!»
Оторвали от земли, толпа напирала, толкалась, человек, несший Веру, пошатнулся, Вера испуганно схватилась за его голову, взмолилась:
– Отпустите меня, отпустите. Господа, уроните же, пустите.
– Ура! Да здравствует Засулич! Слава Засулич!
Вера попыталась соскользнуть вниз, но вокруг была такая теснота, что вклиниться в эту плотную массу тел оказалось невозможно.
Все кричали, бежали куда-то. Появилась карета. Усадили героиню в карету, стали бросать ей на колени деньги, карета тронулась, толпа не отставала, не выпускала – бежали рядом, кричали: «К Зимнему, к Зимнему!» Карета повернула на Воскресенский проспект, в сторону Кирочной улицы.
Вдруг из казарм, что на Кирочной, вышел взвод жандармов. Толпа замерла. А в следующее мгновение молодой человек в высоких сапогах и старой медицинской фуражке вскочил на козлы рядом с кучером:
– Пошел!
Карета помчалась, вырвалась из толпы, молодой человек направил револьвер в сторону жандармов, выстрелил, потом еще раз, соскочил с козел, толпа настигла его, оттеснила, прижала к стене, пронеслась мимо. А он больше не мог терпеть этого состояния безумной радости, он хотел крикнуть им, бегущим мимо, как он счастлив, как славно, господа, ах, как славно…
– Ура! К Зимнему!
Револьвер к виску, выстрел.
Кучер ударил по лошадям, карета повернула на Надеждинскую улицу, обморочно-испуганная барышня при повороте завалилась набок.
Толпа отстала, рассеялась. На опустевшем Воскресенском проспекте, прислонясь к стене, сидел на тротуаре бывший студент медицинской академии Григорий Сидорацкий. Старая медицинская фуражка над светлым юношеским лбом. Кровавое пятно на левом виске. Револьвер системы «Смит и Вессон» рядом с покойником.
«Мир праху твоему, честный юноша, своею грудью защитивший дорогую девушку!» – из завтрашних революционных прокламаций.

...Впрочем, больше ничего замечательного в жизни Веры Засулич не случилось. Так она и осталась героиней одного выстрела – в святцах революционного движения несчастной России. А дальше пустота – ни любви, ни подвигов, долгое старение на фоне знаменательных событий. Только еще одна пуля – этот студентик на совести, самоубийца бедный. Два выстрела над панорамой большой истории...

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"