КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
КОНТРАМАРАКА В ПЕРВЫЙ РЯД

Театральная карта фестиваля

Мастера верны классике

Петр Фоменко и Лев Додин определили силовые линии прошлого сезона и закончившегося фестиваля “Золотая маска”.
Показательно, но в том сезоне оба мастера обратились к русской классике в ее вершинных проявлениях и, кажется, задали своим авторам похожие бытийственные вопросы о смысле жизни, конечности существования как человека, так и Дома, в том числе и вот этого дома-усадьбы, в которой расцветают “чувства нежные как цветы” и от которого так внезапно и непоправимо отлетает душа.
Петр Фоменко поставил “Войну и мир” – спектакль о мире накануне войны, накануне слома и уничтожения. Ясный теплый свет заливает сцену. Небольшое пространство кажется одушевленным: оно так же трепещет, меняется, как живут и меняются толстовские герои.
Додин попытался вернуться через весь лак многочисленных интерпретаций к живой истории, произошедшей в имении на берегу озера, рассказанной в чеховской “Чайке”, прожить вместе с ее персонажами отрезок их жизни. Роли рождаются из точно найденного физического самочувствия, из выученных слов романса, из смеси противоречивых и мимолетных настроений и ощущений, из постоянного усложнения и без того неоднозначных чеховских образов, а потом все это разнородное, вибрирующее, с трудом соединяющееся складывается в цельность оркестра.

Диалог молодых

Михаила Бычкова и Олега Рыбкина принято называть молодыми режиссерами, хотя за плечами у каждого десятки постановок и довольно насыщенная жизнь в профессии. Их сближает вкус к мастерству, к “хорошо сделанной вещи”, профессиональная выучка, которая постепенно становится все более редкой вещью в российском пространстве. Привезенные ими на фестиваль работы показали два разных полюса и способа общения с классическими текстами: тактичное, умное и логичное следование “духу и букве” Стриндберга в воронежской постановке и несколько бесцеремонная азартная игра в театре омской драмы.
Сомнамбулический неторопливый стиль Набокова в омском “Приглашении на казнь” положили на бравурный цирковой марш. Сновидческий замок-тюрьма с переходами, камерами и галереями обернулся небольшим замкнутым манежем: на верхнем балкончике повис маленький оркестрик, а внизу резвятся и шутят коверные. Цинцинат К. похож не столько на поэта, сколько на печального Клоуна среди веселящейся банды Рыжих. Их разноцветные парики, пестрые костюмы, их шуточки вызывают в Цинцинате нечто вроде обморочного недомогания, но зрителю, как это часто бывает, жизнерадостные злодеи импонируют куда больше, чем тусклый праведник. Особенно когда предводителя этих злодеев – месье Пьера – играет актер такого класса, как Евгений Смирнов, органично существующий в резком гротескном рисунке роли.
Сторонники и противники “Фрекен Жюли”, поставленной Михаилом Бычковым в Воронежском театре драмы, соглашаются в том, что это “спектакль белой сборки”, где каждая деталь, каждая мизансцена, каждая подробность мастерски отточена и сделана.
Обитатели барской усадьбы отца фрекен Жюли в воронежской постановке неожиданно похожи на потерпевших крушение на необитаемом острове. Недаром главный предмет реквизита – надувная лодка. Ее старательно надувают огромным насосом в праздничную, дарящую надежду ночь, и она сдувается, как воздушный шарик, трезвым утром. Многозначный и емкий образ опавшей мечты.
В спектакле Михаила Бычкова поражает неожиданное единство игрового и “серьезного”, “подлинного” и “показного”. Актеры воронежского театра проживают мрачные перипетии роковой праздничной ночи, но и “показывают” своих персонажей, играя и образ, и свое отношение к нему. Блеск и остроумие режиссерских ходов сочетаются с проработанностью деталей, психологические изыскания – с праздничной свободой театральной игры.

От “капустника” к эпосу

Сошедшиеся день в день в театральной афише “Черствые именины”, привезенные санкт-петербургским “Таким театром” и “Олонхо” в якутском Театре драмы им. Ойунского показали две разного рода опасности, грозящие театру и тогда, когда “капустническое” дураковаляние становится самоцелью. И тогда, когда театр, увлекаясь этнографией, забывает о необходимости собственно сценического действия, подменяя его неторопливым повествованием-сагой.
В “Черствых именинах” сопряжение бытового и условного, баланс психологизма и подчеркнутой театральности, импровизация и прямое общение актера со зрительным залом – все это сплетается в живую материю пленительного представления.
При всем остроумии постановочных приемов “Черствые именины” прежде всего актерский спектакль. Известный питерский актер Александр Баргман и его однокурсница Ирина Полянская играют всерьез и понарошку не только своих персонажей, но и самих себя, чуть демонстрируя виртуозность собственной техники и возможности свободного взаимодействия с образом и залом. Учитывая специфику высокопрофессиональной фестивальной публики, актеры особенно напирали на игру “по школе Станиславского”: “Ты сверхдачу помнишь? А то я в этой сцене тебе не верю”. И сцена играется и раз, и другой: и с разбега, и на месте. Стратегия уверенного и безответственного показа сочетается в питерской постановке с ироническим пафосом мелодраматической истории встречи мужчины и женщины. Хотя моментами кажется, что собственно “сопутствующие” шутки, розыгрыши, подначки из гарнира стали главным блюдом, а потому приедаются быстрее, чем кончается спектакль.
Андрей Борисов многие годы занимается сценическим воплощением якутского эпоса. Но надо признать, что привезенный в этот раз на “Маску” спектакль – наименее удачный шаг в его сценической эпопее. Медленное, тягучее, вязкое представление топчется на одной ноте, прекрасно, впрочем, распеваемой то мужскими, то женскими голосами. На стоящем сбоку экране бегут километры перевода, что-то вроде: “Бууйуку, о Кыыс Дебилайэ, прекрасноликая дева, рожденная на белоснежных небесах, на которых нет ни одной пылинки”.
Как положено эпосу, герои строго разделены на чудовищ с “черными душами”, страшными волчьими мордами, хвостами и злодейскими голосами и небесное воинство в серебряном убранстве. В свои худшие минуты спектакль напоминает елочные представления с их непременной нечистью, разгоняемой Снегурочкой и ее приближенными, в лучшие – прошлые работы того же Андрея Борисова.