РЕЖИССУРА УРОКА
НЕ СКОРО ДЕЛО ДЕЛАЕТСЯ
Что же все-таки это такое –
нормальная жизнь… на уроке?
Не просто простые вопросы: путь к
ответу
Перечитывая сочинения студентов
педколледжа, я невольно возвращалась к мыслям о
том, как же у меня самой складывался
профессиональный взгляд на себя и на своих
учеников.
...Вот сидишь ночами, изобретаешь: что бы
такое сотворить, чтоб детям понравилось?
Придумала! На урок приходишь, думаешь: вот я их
сейчас своей придумкой осчастливлю. А они не
желают осчастливливаться. Вот тогда и начинаешь
сомневаться в своем педагогическом
профессионализме.
Лидия Константиновна Филякина, наша с Сергеем
Владимировичем Плахотниковым альма-матер в
педагогике, говорила: педагогический
профессионализм в том, чтобы дать детям на уроке
возможность нормальной жизни! Мы понимающе
кивали головами: мол, ну да, само собой – но
ничего не понимали…
***
Совсем недавно (а прошло между тем уже десять лет)
мы с Сережей ездили к Лидии Константиновне
Филякиной домой каждый день – за «филькиной
грамотой», как мы между собой хохмили. Ездили для
того, чтобы сегодня хорошенько заправиться
учебным материалом и завтра нести его в класс к
детям. А без этого мы просто не знали, как учить
наших первых первоклашек читать-писать.
Мы жадно слушали очередную историю про кого-то из
ее учеников, научаясь словам, которыми она
рассказывала про него, – чтобы срочно понять, что
завтра делать с нашим конкретным Лешей или
Ильей…
Потом мы стали ездить к ней все реже, потому как
встали с четверенек и пошли сами...
Потом мы стали ее избегать: нам казалось, что
она-де давит на нас, навязывая свой
педагогический стиль и не давая расцвесть нашему
собственному, единственному и неповторимому.
Потом он расцвел, этот наш собственный стиль, да
пышным цветом! И мы стали между собой
подтрунивать над Лидиным педагогическим стилем
– как нам тогда казалось, «архаическим» (ну а
мы-то, разумеется, были в самом что ни на есть
авангарде!). Мы почти перестали ей звонить
(боялись разоблачения?).
Потом мы стали старше и добрее. Ездили к ней с
определенной регулярностью, пили чай и в сотый
раз выслушивали ее рассказы, поддерживая на лице
дипломатическое удивление (или восхищение – по
ситуации)…
И вот не так давно мы снова были у Лидии
Константиновны, Лиды, нашего Учителя. И пожалуй,
впервые не она нам что-то в очередной раз
объясняла-разъясняла-втолковывала, а мы сами
задавали ей вопросы. И вопросы эти оказались
очень простые. И главные.
***
Один из наших самых простых вопросов был такой:
«А что такое нормальная жизнь ребенка, каким
таким нормам соответствует?». Ответ: «А
психофизическим качествам, присущим каждому
возрасту. Например, дети начинают лучше всего
договариваться между собой примерно в семь лет. И
если мы упустим момент, не станем это свойство
ребенка на своих уроках сохранять и
поддерживать, то потом, позже, детям будет
гораздо сложнее договориться друг с другом, а
нам, взрослым, – сформировать у них это умение
договариваться».
Я помню свое тогдашнее возражение: что вот мы,
дескать, прошли через советскую школу, где в
классе сорок человек в затылок друг другу сидят,
– и ничего, вроде не уроды, договориться друг с
другом можем. Лида: «Да, но мы играли! Отсиживали
свои часы в школе и шли играть во двор. В игре мы
учились говорить, договариваться, действовать. И
поэтому были сохранны».
Тут Сережа вспомнил, как наблюдал за
детьми в Нытве. Они швырялись шишками, дико
носились и орали. А затеять игру – в голову не
приходило. То ли игр не знают, то ли не могут
договориться?
А к Ольге Петровне нынче пришли семилетки,
которые здорово отличаются от предыдущих (3 года
назад) тем, что совершенно не умеют играть. Она на
уроке это обнаружила и поразилась.
Современные дети не умеют играть. Мы стали
думать: а где им играть? Дворов фактически не
стало: после всяких путчей и терактов родители
боятся выпускать детей на улицу. Вот дети и сидят
дома – с компьютером и телевизором
договариваются. А в школе – по 6–7 уроков сидят, в
затылок друг дружке смотрят, кое-как до звонка
перебиваются-перемогаются.
Лида говорит: «Вы должны на своих уроках давать
детям возможность нормальной жизни. Чтобы они
могли двигаться, договариваться, предполагать и
располагать, и по-своему понимать. Чтобы
сохранить каждого ребенка как человека
говорящего (другим людям), слушающего (других
людей), действующего (вместе с другими)»…
***
Сейчас модно носиться с развитием, развивающим
обучением, развивающими играми и так далее.
«Развитие, – говорит Лида, – это когда детям
якобы дается возможность предполагать, думать. В
отличие от формирования, где никаких
предположений, четкая инструкция, предписание,
алгоритм.
Пример. Ученики все как один прикладывают к
одному карандашу другой и выясняют, какой
длиннее и на сколько. Это чистой воды
формирование.
А вот учитель говорит: «Детки, посмотрите на
диван. А теперь на подоконник. Как вы думаете: что
длиннее?» Дети с недоумением переводят взгляд с
одного предмета на другой и обратно:
действительно, не придвигать же диван к
подоконнику?.. Учитель (хитро): «А у меня веревочка
есть!» Тут (по сценарию!) одного из детей осеняет,
его догадку подхватывает другой. Они хватают
веревочку и бегут к дивану.
И это развивающее обучение?! А как же остальные
двадцать пять человек?! Ведь они только делают
вид, что что-то поняли! На самом же деле тем,
остальным, сейчас будет скормлен все тот же
пресловутый алгоритм, а затем чин-чинарем
сформировано действие по нему»…
Так как же все-таки и тем остальным двадцати пяти
дать реальную возможность думать, предполагать,
высказывать свои предположения, быть
услышанными, ошибаться, действовать, узнавать,
быть узнанными, удивляться, рисковать, проверять,
снова предполагать?.. Одним словом, по-ни-мать.
Другим словом – ЖИТЬ.
***
«Когда из старших классов я пришла работать в
начальную школу, – рассказывает Лида, – я просто
не знала, что с ними, с этими малышами, делать –
как им жизнь-то на уроке устроить? Материал (В.Н.
Протопопова и Е.Е. Шулешко) роскошный, а как его
давать, чтобы дети в самом деле говорили (а не
только отвечали урок), слушали (не только меня, а и
друг дружку) и не боялись действовать на свой
страх и риск?..
Как без рук была. Вот и пошла к Александре
Петровне Ершовой и Вячеславу Михайловичу
Букатову в театральную студию при Дворце
пионеров, и села, 35 лет от роду, в один круг со
школьниками, среди которых, кстати, был
девятиклассник Игорь Угольников («Оба-на»). И вот
тогда я стала потихоньку обзаводиться
необходимым инструментом в виде всей этой
театралки – театральных методов обучения. И
теперь у меня было не только ЧТО, но и КАК»…
Сколько прекрасных идей высказывается в
педагогике! Сколько благородных целей!
прогрессивных методов! инновационных программ! И
ни в одном учебнике по педагогике не говорится,
КАК это все осуществить, не насильничая.
Вот про то, КАК – режиссура урока. Только это не
методика. Потому что любой методикой, любым
материалом, учебником, содержанием образования
– даже самым прогрессивным, гуманистическим,
инновационным, изобретательным, остроумным,
продвинутым, гениальным и как угодно развивающим
– можно живое умертвить, жизнь на уроке убить.
Режиссура урока – это как бы такой особенный
педагогический стиль. Стиль, который провоцирует
учителя на придумывание чего-то своего. Чего-то,
что давало бы ученикам возможность не отсиживать
урок, а проявлять себя – как люди, партнеры,
команда. И в этом взаимодействии – через других
– выходить на свое собственное личное понимание
и учебного материала, и людей вокруг, и себя
самих.
И тут учителю прежде всего надо подумать, как
спуститься с командных высот…
***
Возвращаясь от Лиды, мы вспоминали, как у нас с
первым нашим с Сережей Плахотниковым классом
долго не получалось толком построить работу по
группам. А уж при чем здесь театральные методы, мы
вообще не понимали. И не вникали, честно говоря.
Сил не было – такая ежедневная гонка вооружений.
Ведь всегда есть пять симпатичных лоботрясов,
которые срывают уроки, и не знаешь, что с ними
делать. Не орать же! Орать ой как не хочется.
Вращать глазами, наказывать, стращать? Я в
принципе это могу. И иногда это даже нужно. Я, в
конце концов, тоже человек. Меня тоже могут
довести до того, что я возьму за шкирку и тряхану.
Помнится, однажды я даже ухо выкручивала. Но все
это – явные свидетельства НЕпрофессионализма. И
в этом ничего стыдного-то нету. Ну не
профессионал, да. Но вот строить свой
каждодневный стиль на окрике да на стращании
родителями, вводить по пустякам тяжелую
артиллерию – это стыдно. В конце концов, передо
мной все же дети. И неужели я как-то их не
переиграю? Да переиграю!..
И какой же это был кайф – когда у нас с Сережей
наконец-то получилось закрутить на уроке
действие по группам! Причем взаправдашнее, а не
такое, как бывало раньше: хотите, чтоб мы по
группам – ну ладно, соберемся мы вам по группам;
чтоб мы вот этим занялись – займемся, куда ж
деваться; чтоб мы в игру сыграли – ладно,
сыграем... Это теперь мне очевидно (из книг и
общения с Ершовой – Букатовым), что если дети
своего учителя любят, то они, конечно, играют с
ним… но в поддавки! (А учитель и рад
обманываться.)
Ну а если игра не подлинная, а сознательно или не
совсем используется учителем в его корыстных
дидактических целях, – значит, все в ней будет
шито белыми нитками. А значит, и галерка на уроке
будет иметь место, и подпольная жизнь своим
чередом цвесть. Тихо это все будет или громко –
зависит от сложившихся у класса взаимоотношений
с учителем. Но так или иначе, в той или иной
степени – а будет.
А вот когда ты на уроке сумел закрутить настоящее
дело (то есть у учеников действительно
появляется и до него, и друг до друга – дело), то,
поверьте, рано или поздно в него включатся все
ученики: и «самые отпетые» – кто никогда ни в чем
«полезном» не принимал участия, а только и делал
что балдел; и «одиночки» – кто, как правило, и
гуляет, и работает сам по себе…
Нужно только проявить терпение, и рано или поздно
наступает момент, когда те, кто обычно выходит в
туалет и уже на урок не возвращается, вдруг
начинают возвращаться. Потому что здесь, в
классе, происходит нечто такое, от чего в стороне
им как-то не хочется оставаться: ведь все там
шепчутся у себя в группах и ржут – значит,
происходит что-то. А что же это происходит, в
стороне от чего не хочется оставаться? Жизнь!
Жизнь там происходит…
И вот когда у нас с Сережей получилось построить
групповую работу, мы были даже ошарашены
грандиозностью результатов. Представьте:
стоим-стоим, а никто на нас внимания не обращает,
все делом занимаются. Мы пошли в учительскую,
чайку попили. Заходим минут через 5–10 – вроде бы
мы здесь все еще не нужны: у них что-то там и без
нас варится. Разговаривают, но явно по делу.
Казалось бы, такая малость – ученики взяли и
собственными руками нарвали кучу всяких
геометрических фигур, лично своими руками
перемешали и, вытянув по одной, собрались в
группы… А поди ж ты – и работа в группе
складывается, и над членами предложения вместе
покумекать почему-то надобность появилась…
Вот тогда мы и поняли, что работа по группам –
это, конечно, палочка-выручалочка. Для тех, кто не
обладает командирским голосом, железной
выдержкой или гипнотическим даром. Или для таких,
как мы с Сережей, авангардистов…
***
Помню, Вячеслав Михайлович Букатов очень
ругался, когда узнал, что мы тогда чаек ходили
пить. Оно и понятно: мы бросили класс, и групповая
работа могла в любой момент развалиться. И это
вместо того, чтобы держать руку на пульсе
ситуации! проявлять всяческий интерес к работе
команд! напоминать им про время! быть готовым
прийти на помощь! Ведь это только неофитам
кажется, что во время групповой работы у учителя
освобождается время. Нет, конечно, оно
освобождается – от борьбы за детское внимание и
дисциплину. Но заполняется новыми заботами,
которые невозможны, если учителю заниматься
чтением лекции. Например, между делом наблюдать
за происходящим в классе. И делать открытия, без
которых путь к педагогическому мастерству
невозможен…
…Это чудо, что та, наша самая первая, групповая
работа не развалилась, хотя мы и пренебрегли
многими принципиальными мелочами. И это тоже
понятно: тогда сработали новизна, необычность. А
мы давай ее вовсю эксплуатировать! Но ведь детки
нашу учительскую корысть за версту чуют…
***
…Я вспомнила, как мы тогда, у Лиды, слушали сто
двадцать пятый ее рассказ про ужасы традиционной
школы...
(Учитель: «Дети, сколько на этой картинке слов на
Н?.. Я насчитала десять».
Вася из-под парты: «Нос!»
Учитель: «Вася, вечно ты невпопад со своими
дурацкими ответами. Садись!»)
…И в сто двадцать пятый раз ужаснулись. Ведь это
по сию пору происходит на огромном количестве
уроков в огромной массе школ – та же казенщина,
скука, глупость, гнусность, страх и ложь. И как с
этим бороться?
– НЕ бороться! – говорит Сережа. – Борясь с
системой, мы тем самым ее укрепляем, добавляем ей
крепости в фундамент. В борьбе она расцветает.
Бороться с системой нельзя. Ее надо забыть. Как в
каком-то фильме герой говорит ведьме: «Мы тебя
одолеем. Знаешь как? А мы тебя забудем! Уже
забыли!» – И они поворачиваются к ней спиной. И
ведьма растворяется, исчезает, перестает быть...
***
Рассказывать о главном «на пальцах» и «в двух
словах» – трудно. А еще труднее – отвечая самому
себе на простые вопросы, формулировать какие-то
основные, фундаментальные вещи, которые вроде бы
подразумеваются, само собой разумеются, на
которых стоишь. Но облекаются в слова они
почему-то только сейчас, десять лет спустя…
Рисунки Евгении ДВОСКИНОЙ
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|