КНИГА ИМЕН
 

Имена этой страницы:

• Михаил Дмитриевич Скобелев (1843–1882)

• Урабэ Канэеси (Кэнко-хоси) (1283–1350)

Пейзажи временных пристанищ

Удивительная жизнь императорского конюха, поэта и монаха

Бегут воды японской Асукагавы по провинции Ямато, то быстрей, то замедляя ход день за днем, из века в век. Сотни сотен лет усаживаются на берегу то крестьянин для скромной трапезы, то отшельники для молитв, то девушка, едва постригшаяся в монахини, то путники, переводящие дух, и не устают дивиться переменчивости течения королевы эфемерности всего сущего.
Так давным-давно сидел на берегу юноша по имени Урабэ Канэеси, тихо проговаривая про себя строки:

Этот мир –
Что в нем постоянно?
Вчерашняя заводь
на Асукагаве
Стала сегодня стремниной...

Он улыбнулся своим мыслям и поспешил к бамбуковой роще, туда, где можно в тишине обдумать уготовленную ему судьбу. Одежды и гордая осанка выдавали его принадлежность к древнейшему аристократическому роду. И вправду фамилия его восходила к легендарной «эре богов», к внуку богини солнца Аматерасу. Еще в десятом веке его предок, Урабэ Канэнобу, был мудрым главой департамента, ведавшего синтоистским культом, прославленным приближенным императора Итидзе. Но за три века могущество ослабло, род разорялся, теряя владения, и уже к тринадцатому веку за семьей Урабэ остались несколько храмов и скупое внимание со стороны императорского дворца. Может быть, поэтому настоятель храма, что неподалеку от Киото, и предположить не мог, как скоро во дворце прослышат о поэтических талантах его юного сына Урабэ Канэеси.
Первым на него обратил внимание экс-император Гоуда и сделал юношу своим любимчиком. Помимо составления поэтических сборников, куда уже вошли собственные стихи восемнадцатилетнего поэта, юноша теперь должен был готовить доклады императору, а также организовывать придворные обеды и праздники. Надо сказать, обязанности эти были весьма ответственными, к тому же Канэеси, привыкшему к тихой и проникновенной жизни в родном храме, пришлось осваивать привычки и нравы искушенного светского общества придворных, полного, как это водится, интриг, колких розыгрышей, сплетен. Приходя домой, в уединении, подобно знаменитой Сэй-Сенагон, автору «Записок у изголовья», он составляет маленькие заметки о жизни, своих сомнениях, наблюдениях, о вере, о людях. Так, на одном клочке бумаги он писал: «В новогоднюю ночь в кромешной тьме зажигают сосновые факелы, пока не пройдет ночь, люди громко кричат и носятся по улицам, почти не касаясь земли ногами. Но с рассветом, как и положено, все звуки затихают. Грустно бывает расставаться со старым годом... Как же чудесны непрестанные хлопоты во дворце, связанные с заботами о грядущей весне, когда Изгнание демона переходит в Почитание четырех сторон... Многострашен титул императора. Потомки августейшего, до самых отдаленных, благородны – они ведь не чета обычным людям...». Но тут же на другом листке подмечал: «Должно быть, изумительно, когда человек скромно ведет себя, избегает роскоши, не приемлет богатств и не прельщается мирскими страстями. Издревле среди мудрых богатые – редкость. В Китае некогда жил человек по имени Сюй Ю. У него не было ничего – никакого имущества, он даже воду пил, зачерпывая ладонями. Увидев это, кто-то принес ему сосуд из тыквы и повесил его рядом на дерево. Сосуд загудел под ветром. Через какое-то время Сюй Ю выбросил подарок, сказав: «Как он докучлив!», и опять стал черпать воду ладонями. Как же, наверное, ясно было у него на душе!»
Шло время, и вскоре Канэеси был назначен императорским старшим конюхом (это считалось высокой чиновничьей степенью), затем членом церемониальной свиты при особе императора и прославился как изысканнейший знаток старинных ритуалов. К нему обращались за советом, чтобы написать ответственное послание, чтобы правильно привязать к дикому гусю ветку сливы в подарок, справиться о высоте шляп, об истории построения древних храмов, о редких авторах из «Продолжения сборника японских песен за 1000 лет», о том, почему карп и форель считаются императорскими рыбами, и почему считается дурным тоном убирать после праздника увядшие гирлянды из мальвы, и почему поэтессы-фрейлины исстари придумывают лучшие стихотворные ребусы... И конечно же всюду ходил слух о его замечательных стихах, полных печали и отрешения, радости и молитв. Казалось, пышная жизнь дворца нисколько не касалась внутренней жизни Канэеси. Стихи были полны раздумий о краткости времени, монашеской жизни. Втайне он лелеял надежду оставить императорский дворец. На разрозненных листках он оставлял противоречивые суждения: «Никого нет незавиднее монаха. Сэй-Сенагон писала, что в глазах людей он подобен чурбану, и верно, так оно и есть». И рядом же: «Не забывать о грядущем рождении, не отходить от учения Будды – завидный удел... Служить Будде, затворившись в горном храме, – и не наскучит, и создает чувство очищения помраченности в душе». И тотчас следовали весьма иронические светские пометки: «Как правило, по жилью можно судить о хозяине. Над особняком министра Готокудзи, якобы для того чтобы на кровлю не садились ястребы, была протянута веревка. Увидев ее, Сайге заметил: «А если ястреб сядет, что за беда! Вот какова душа вельможи!» – И перестал заходить к нему. Но тут я заметил такую же веревку на дворце Кодзакодоно, где жил принц Ая-но Кодзи. Но мне объяснили тогда: «Сюда стаями летают вороны. Его высочеству больно видеть, как они таскают лягушек из пруда». Было бы замечательно, если бы и у министра нашлись столь же веские причины!».
В 1319 году, когда обострилась борьба за трон среди наследников, Канэеси отметил: «Бывает беспредельно грустно, когда, совершая церемонию Передачи государства, изволят вручать меч, яшму и зерцало (три символа власти в Японии. – А.Р.). Люди окунаются в бурные хлопоты нового правления, и к бывшему императору нет ни одного паломника. Именно при таких обстоятельствах раскрывается человеческая сущность». Он оставил двор для службы непосредственно у своего покровителя экс-императора Гоуды, поселившегося теперь у северной стены дворца, и занял место среди военной охраны. С этого момента Гоуда стал доверять Канэеси вести некоторые политические переговоры с союзниками в разных концах Японии. Однажды Канэеси отправился в провинцию Ига. По дороге он писал: «Отправляясь в небольшое путешествие, ты как будто просыпаешься. Обнаруживаешь много необычного и занимательного и в заурядной деревушке, и в горном селении. Даже привычная утварь кажется прелестной, а люди – талантливыми и красивыми сильнее обычного».
Прибыв на место, он остановился в доме губернатора провинции, где и встретил юную девушку Кобэн, поразившую его воображение. Губернатор славился своей суровостью и религиозностью, и по печальному стечению обстоятельств Кобэн была его дочерью, которой отец уготовил участь монашки. Невзирая на это, Канэеси втайне встречается с ней. «Что за глупая шутка – человеческое сердце! Вот хотя бы запах – уж на что вещь преходящая, и всем известно, что аромат – это нечто, ненадолго присущее одежде, но, несмотря на это, не что иное, как тончайшие благовония волнуют наши сердца... Отшельник Кумэ, узрев белизну ног стирающей женщины, лишился магической силы. Действительно, когда руки, ноги, нагое тело первозданно красивы, когда нет на них поддельных красок, может, пожалуй, случиться так!» Узнав о влечении поэта к дочери, губернатор спрятал Кобэн в глухой деревне под охраной слуг и очень скоро, не вынеся разлуки, девушка умерла. Тогда безутешный Канэеси отправился путешествовать на восток страны, нигде не задерживаясь больше дня. Одновременно из столицы до него дошли новости о скоропостижной смерти Гоуды. Решив, что больше его ничего не связывает с миром сует, в 1324 году поэт постригся в буддийские монахи, приняв имя Кэнко-хоси (закононаставник Кэнко), и поселился в монастыре Екава. На период монашества пришелся расцвет его творчества. По стране стала расходиться молва о замечательном монахе Кэнко-хоси, одном из четырех «небесных королей японской поэзии». Уединившись в храме, Кэнко-хоси продолжает свои заметки: «Некий отшельник сказал, что того, кто ничем с этим миром не связан, трогает только смена года, и это правда... Но если подумать спокойно, невозможно побороть в себе привязанность ко всему безвозвратно ушедшему. После того как люди угомонятся, долгими вечерами для собственного развлечения приводишь в порядок разный ненужный хлам, рвешь и выбрасываешь клочки бумаг. Зачем это оставлять? Но среди них вдруг натыкаешься на беглые записи или рисунки, сделанные под сиюминутным впечатлением теми, кого уже нет...»
Устав сидеть на месте, Кэнко-хоси отправился в странствия. Зашел он и в провинцию Ига. Губернатор, прослышав о прибытии прославленного монаха и поэта, встретился с ним и, переполненный раскаянием, предложил ему поселиться во дворце. Но Кэнко-хоси предпочел построить хижину неподалеку, у подножия горы, где и прожил до самой смерти, зарабатывая на хлеб плетением корзин.

Ночь холодна
В пристанище временном,
где просыпаешься, –
На подушке-руке
У обоих рукавов осенью
ветер бесстрастный лежит.

По слухам, несмотря на отшельничество, он бывал в домах высшего общества, и его часто просили читать стихи. Поговаривали, что до конца дней он поддерживал дружбу с союзниками покойного императора. Однажды у него появился талантливый ученик по имени Мемацуру. Он часто наблюдал, как его учитель вешает листочки с молитвами на стены хижины. Вскоре все стены были скрыты под ними. Впоследствии, чтобы сохранить память о Кэнко-хоси, Мемацуру собрал все эти листки и обнаружил с обратной стороны множество пронумерованных записей. Первая запись звучала так: «Когда одолевает скука, когда весь день сидишь против тушечницы без какой-либо цели и записываешь всякую всячину, что приходит на ум, бывает, такого напишешь – с ума можно сойти». Посовещавшись с известным филологом Ресюном, решили назвать книгу «Записки от скуки», о которой вскоре узнала вся Япония, а за ней и весь мир.

«Мир изменчив, как заводи реки Асукагавы, время проходит, следы деяний исчезают, уходят, сменяясь, радость и печаль, цветущие некогда долы становятся необитаемыми пустынями, а в неизменных жилищах меняется человек. Да и с кем побеседуешь о старине, если слива и персик не говорят? Но еще бесполезней загадывать наперед что бы то ни было, включая мир, который не сможешь увидеть».

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"