КУЛЬТУРНАЯ ГАЗЕТА
ВЫСОКАЯ ПЕЧАТЬ

Кому Канары, а кому и нары

М.Гиголашвили. “Дезертиры”

Тюремные нары не исключены ни для кого из тех, кому посвящена эта повесть. Канары – перспектива менее вероятная. Впрочем, чем черт не шутит.

Герои повествования не столько преступники (хотя грешны, конечно, с законом вечно конфликтуют), сколько бедолаги с авантюристической жилкой. “Дезертиры” в той мере, в какой, удрав из родных краев, пытаются получить политическое убежище в Германии, которая, искупая свою вину за гитлеровские злодеяния, обязалась давать кров и работу каждому, кто придерживается прогрессивных взглядов, подвергается гонениям. Беженцы со всех концов земли устремляются сюда в надежде на сладкую жизнь. Наши соотечественники, внуки воевавших с вермахтом, в первых рядах. Будь то русские, чеченцы, украинцы. Отказ сражаться в Чечне (независимо на какой стороне) – одна из главных причин и для бившихся в Грозном, и для не ведающих, где находится этот город. Но не ведают они частенько не только географии, но и собственной биографии. Раз за разом пытаясь осесть в сказочной, как им мнится, стране, терпя неудачу за неудачей, меняя фамилию, имя, национальность, документы, иные из них перестают понимать, когда творят очередную легенду о себе страдальце, а когда приближаются к правде. Лукавство лукавством, но и полный раскардаш, внутреннее смятение.
Оксана, украинка с Дальнего Востока, так и не в силах решить, живы ее родители, умерли или погибли в автомобильной аварии.
Повесть Михаила Гиголашвили открывает нечто вряд ли известное кому-либо из нас. Открывает, убеждая в подлинности невероятных судеб и ситуаций. Сам автор присутствует в происходящем, сочетая как минимум две роли – переводчика и наблюдателя. Давний выходец из России, он лучше въедливых немецких чиновников разбирается в фантастических исповедях “дезертиров” и отделяет ложь от правды. Разбирается лучше, но и сам порой теряется, невольно приобщаясь к запредельной жизни беглецов.
Сознавая, видимо, определенную необычность своей миссии и своего повествования, Михаил Гиголашвили избрал форму писем своему тезке. Каждое из них начинается жалобами на здоровье, шум в ушах, газетными новостями, где мелькают знакомые имена главных фигур дня. То есть тем, что наиболее банально и наименее интересно. Автор пошел на это, скорее всего отдавая себе отчет в сложности творческой задачи. В необходимости убедить, что бараки с неуемными и несчастными беженцами-”дезертирами” – правда. Сам же он лишь наблюдает и протоколирует ее.
Прием достаточно известный и не блещет оригинальностью. Однако в данном случае журнал “Знамя” пошел навстречу своему автору и опубликовал его повесть в письмах под рубрикой “non fiction”. Иными словами, как документальное произведение, лишенное вымысла.
Устремление понятное, по-своему оправданное. Повесть в письмах словно бы выведена за пределы чистой беллетристики и должна читаться как свидетельство очевидца и в какой-то степени соучастника. В общем-то она так и воспринимается. В общем. Но, будучи все же повестью, пусть и в письмах, она интересна как произведение прежде всего художественное. Тем паче, что когда она писалась, М.Гиголашвили, надо полагать, менее всего думал о рубрике, под которой ее опубликуют. Да и нас, читателей, это не слишком занимает. Нам куда важнее другое – убедительность общей картины, оправданность совершенно необычных поступков и действий ее героев. Оправданность не только личной психологией, особенностями дней, проведенных с семьей, с родителями, друзьями, сослуживцами. Дней на отчей земле, в привычном, казалось бы, окружении. Нас тревожит и воздействие большого мира с его войнами, политическими союзами, противоречиями, глобальными конфликтами, чиновничьим засильем на личный, индивидуальный мир персонажа.
Таким образом, повесть в письмах М.Гиголашвили к тому же еще и повесть о неблагополучии в судьбе человечества на рубеже веков. И неблагополучие это лишь в последнюю очередь вызвано социальным неравенством на планете. (Она, к слову сказать, никогда не отличалась равенством в этой области. Как не отличается им ни одно человеческое сообщество.)
Великое кочевье “дезертиров” к добру не ведет. И хотя “Дезертиры” писались, когда террористические планы бен Ладена скорее всего находились в стадии разработки, летчики-камикадзе еще обучались своему смертоносному мастерству, они, ожесточенные, чаще всего бродяги, на свой лад их предсказали. Они явили собой еще один резервуар неподконтрольной ненависти.
У литературы, безотносительно к рубрике, под которой журналы печатают стихи и прозу, публицистику и критику, есть и такое, непедалируемое обычно назначение – настораживать людей, учить за частностями видеть общее, замечать тучи, наползающие на чистое небо, угадывать за внешним благополучием назревающую беду. (В данном случае эта беда таится в германских бараках для беженцев.)
Правда, такая миссия далеко не всегда себя оправдывает. Чаще всего она остается незамеченной. Но ведь и более ощутимые события мало чему учат. История так и не стала хотя бы начальной школой мудрости. Даже если нынешняя Германия, в отличие от большинства остальных стран, сумела кое-чему научиться.
Финальная фраза повести “Дезертиры” отстраненно констатирует: “Все соискатели политубежища в Германии, о которых здесь рассказано, получили отказ”.
Сюжет повести исчерпан. Странствия “дезертиров” продолжаются. Вряд ли кому-нибудь из них светят Канары.