РИДЕИ И ПРИСТРАСТИЯ
ИМЯ И СЛОВО
Хрустальная гора
Путешествие – самое невинное из
праздных и легчайшее из достойных занятий.
Идешь, бывало, по тибетским перевалам, и
встречные погонщики яков приветствуют тебя
возгласом: «Кале пхе!» – что значит «не спеши». А
куда тебе спешить? Ты достиг того, чего хотел.
Пейзажи вокруг напоминают живопись
душевнобольных, не известные дипломатическому
миру короли принимают тебя в засиженных курами
аудиенц-залах, жалобы на горную болезнь
проводник обрывает лаконичным советом пососать
гальку, а водку в придорожных харчевнях подают
такую, что лучше не уточнять способа ее
приготовления.
«...Я созерцал сквозь листву сверкающие вершины,
которые вырисовывались на фоне ярко-голубого
неба, меня переполняла радость, и я, как обычно во
время путешествий по Гималаям, задавал себе
извечный вопрос: «А почему не остаться здесь
навсегда?» Ведь я почти три года своей
сознательной жизни бродил в полном одиночестве
по гималайскому высокогорью».
Путешественник и писатель Мишель Пессель за свою
жизнь организовал десятки фантастических
экспедиций. Он нашел не известные до него древние
города майя в джунглях Юкатана. Он исследовал и
описал закрытые от мира королевства Мустанг и
Бутан, ориентируясь по карте, составленной
тайными британскими агентами, которые
исследовали Тибет под видом буддистских монахов
и брали с собой четки из ста костяшек вместо
полагающихся по канону ста восьми (так удобнее
было считать шаги), а в дорожных посохах держали
термометры, чтобы по ночам опускать их в кипяток
и таким образом определять высоту над уровнем
моря. Этот родившийся в Англии француз отыскал
загадочных гигантских муравьев Геродота,
«ростом больше лисицы, но меньше собаки»,
добывавших из земли золотоносный песок. Он
путешествовал на глиссере к истокам Ганга и
получил от тибетцев в Гималаях второе имя –
Хрустальная Гора.
Мишель Пессель совершил тысячи самых
невероятных открытий и легко доказал, что все мы
совершенно не знаем истории, в которой живем, не
чувствуем ее глубины. А история тем временем
ведет утраченную нами тему, она уходит от
паутинного слоя цивилизации, давно забывшей, что
многое существенное происходило и происходит в
маленьких высокогорных королевствах,
«бесплодных, как дохлая лань».
Что там такое? Да ничего серьезного. Там монахи
молятся о блаженствах, питаясь одной глиной, там
деревенские мальчишки владеют изысканной
техникой наскальных рисунков каменного века, там
самые высокие горы и самые глубокие каньоны, там
цветы выше всех цветов в мире и встречные
погонщики приветствуют тебя невозмутимым
возгласом: «Не спеши!»
“Как случилось, что в свои тридцать
девять лет я верю в волшебные сказки? Неужели
никогда не повзрослею? Я по-прежнему мечтаю о
приключениях, опасностях, сильных ощущениях.
Моими героями по-прежнему остаются
путешественники и исследователи прошлых лет. Я
всегда видел себя исследователем, первым
ступающим на неизведанную землю, населенную
туземцами. Я всегда хотел бродить по долинам
затерянных миров и осваивать их. Я всегда был и
остаюсь мечтателем, заблудившимся в мире
искусственных спутников, сверхзвуковых
самолетов, пластмассовых ложек, алюминиевых
аэровокзалов, баров, подземных супермаркетов и
рукотворных солнц”.
Когда все началось? Охота к перемене мест, мне
думается, родилась от монотонной и слишком
размеренной жизни в английском графстве
Хертфордшир, где из диких животных водились лишь
мыши да воробьи. Я рос, мечтая стать храбрым
рыцарем, которому уже никто не посмеет указывать:
“Отойди оттуда, запачкаешься”. Неудивительно,
что в результате подобного воспитания меня
привлекали как раз те вещи, которыми “глупо
заниматься”. Так, я выучил тибетский и
отправился пешком в Гималаи.
Правда, до этого было многое. Был парижский
полдень, когда, удрав с лекции на факультете
права, я случайно набрел на пыльную лавку
букиниста рядом с церковью Сен-Сюльпис. Я зашел в
нее без всякой цели, просто так. Только когда за
спиной звякнул дверной колокольчик, я понял, что
попал в магазин восточной книги. Восток? Он
заключался для меня в избитом определении
“таинственный” да еще в китайских вазах и
статуэтках.
– Что вам угодно? – раздался надтреснутый голос
букиниста мсье Превуазена.
Растерявшись и не зная, что ответить, я вдруг
сказал, что ищу тибетскую грамматику. Кстати,
тогда я не был уверен в существовании тибетской
письменности и заранее рассчитывал на
отрицательный ответ.
Велико же было мое удивление, когда милый мсье
Превуазен полез в темный угол своей лавки,
выволок оттуда лестницу и, прежде чем я успел
выскочить на улицу, протянул мне маленькую
зеленую книжицу. Сэр Чарлз Белл – “Грамматика
разговорного тибетского языка”.
– Эта подойдет?
– Как раз ее я и искал, – ошарашенно пробормотал
я.
С тех пор я потерял солидное количество ручных
часов, штук двадцать зажигалок и все подаренные
или купленные мною авторучки. Вообще моя
забывчивость стала в семье притчей во языцех. Но
“Грамматику” Белла я берег как зеницу ока. Она
ездила со мной повсюду и всплывала в самые
неожиданные моменты жизни. В конце концов я
принялся читать ее.
Поначалу мне просто было приятно щегольнуть
парой тибетских фраз перед знакомыми девушками.
Фразы звучали так: “Почистите все бронзовые
украшения” и “Монахи стали лениться”. В
остальном белловская “Грамматика” являла собой
замечательный продукт британского колониализма.
Чего стоит, к примеру, последний абзац книги: “У
британского правительства нет других целей,
кроме поддержания статус-кво”.
Статус-кво! Какое всеобъемлющее выражение!
Постепенно я начинал понимать, что на свете
существует “глупость”, которую я непременно
должен совершить, а именно отправиться в Тибет.
Мысль созрела окончательно, когда меня отправили
в Америку учиться в школе бизнеса при
Гарвардском университете. Науки, которые я
должен был там штудировать, были весьма далеки от
чистки бронзовых украшений и упреков ленивым
монахам...
Когда
человек отправляется в дальнюю дорогу, он не
знает ни когда доберется до места, ни что с ним
случится, ни когда его следует ждать назад, ни где
будет ночевать, ни что увидит по пути. Завтрашний
день несет всегда что-то занимательное, к чему
надо готовиться. В Бутане нет контор, где можно
получить страховой полис, нет бюллетеней по
болезни, нет никаких средств, с помощью которых
мы пытаемся – чаще всего иллюзорно – уменьшить
риск случайностей в своей жизни.
Постоянная неуверенность рождает у людей в
Бутане некое смирение перед судьбой. Поначалу
его причины трудно понять, но потом они
становятся ясными. Вспоминаю, как один тибетец,
побывавший в Англии, рассказывал мне, что больше
всего его поразило там то, что люди знают, чем они
будут заниматься в следующем году. В Англии о
будущем говорили как о прошедшем...
Он был прав.
Мы расчертили свое существование на клеточки и
убили неожиданность. Этим, на мой взгляд,
объясняется скука, на которую жалуется добрая
часть жителей Запада. Мы подорвали свою
способность бороться с неуверенностью. Поэтому
каждый кризис застает нас врасплох и вызывает
такую панику. Одно из последствий излишка
доверия – это потеря сопротивляемости. Малейший
сбой в запланированном существовании порождает
слепой страх перед абсурдностью мироустройства.
В этом причина всех наших “комплексов”,
неведомых бутанцам.
В отличие от нас они готовы к неожиданностям и в
определенной мере редко подвержены
разочарованиям. Они умеют куда лучше нас
наслаждаться моментом, принимают жизнь такой,
как она есть, и стараются извлечь максимум из
счастливого события или выпавшей на их долю
удачи.
Ваше мнение
Мы будем благодарны, если Вы найдете время
высказать свое мнение о данной статье, свое
впечатление от нее. Спасибо.
"Первое сентября"
|