КНИГА С ЗАКЛАДКОЙ

Путь по страницам, по следам судьбы...

Черновики будущих уроков

Учителя литературы, отравленные профессиональным отношением к печатной продукции, даже летом редкую книгу читают так, чтобы не примерить ее к канве возможного урока. Иногда из этих примерок что-то выкраивается, иногда все улетучивается, рассыпается. Но удивительно приятна сама необязательность этих летних набросков.
Книга Людмилы Улицкой «Медея и ее дети» попала мне в руки с большим опозданием, когда страсти вокруг журнальной публикации стихли и вагриусовское издание в тонкой обложке лежало на прилавках, не возбуждая ажиотажа...
Вот тут и накатило, как полузабытые волны Черного моря, чувство открытия. «Медея» оказалась находкой, обнаруженной среди книжного изобилия, как драгоценный камешек на пестрой гальке пляжа... Неслучайно и главная героиня славилась даром неожиданных находок.
Сразу привлек язык – плавный, чистый, с красиво построенными и безукоризненно правильными, но не избыточными оборотами. (Так вот, эти три абзаца просятся стать диктантом в 8–9 классах... А эта строка «тянет» на крепкий универсальный эпиграф... А вот на этом можно построить урок...
«Медея не верила в случайности, хотя жизнь ее была полна многозначительными встречами, странными совпадениями и точно подогнанными неожиданностями. Однажды встреченный человек через многие годы возвращался, чтобы повернуть судьбу, нити тянулись, соединялись, делали петли и образовывали узор, который с годами делался все яснее».)
Нечто похожее – у Паустовского. Лирический настрой и ненавязчивые философские обобщения, как бы невзначай проступающие на фоне отчетливых пейзажей и обрисовок характеров...
Господи, да что же это? Неужели и сейчас еще вот так книги пишут? По-человечески, без экстравагантных вывертов, зауми и надрыва, с божественно-земной мудростью, не превращающейся ни в жалобы, ни в нравоучения?!
Отчетливы библейские мотивы. Античные тоже. Ведические? Впрочем, все образует единый узор, если в каждой религии искать не внешнее и различное, а внутреннюю связь.
Иконописное лицо героини, носящей имя, известное нам из античных мифов, но чужеродное для греческого языка, героини, совсем не похожей на свою мифическую тезку, впечатывается в память, как и описание «пупа земли» – площадки среди скал, где происходят кульминации бурных романов молодых героев книги.
А «дуэт» Маши и Ники? Этих «больше чем сестер», носящих такие неслучайные имена? (Только о неслучайности имен можно говорить и говорить!) Божественно-раскованная, как богини Гомера, Ника-победительница и Машенька, у которой так по-русски все чересчур всерьез, на грани жизни, смерти, высших взлетов и бездн безумия.
В книге все как в жизни: слезы и смех, смерти и рождения, любовь и ревность – все погружено в повседневность с ее заботой о насущной пище и все значительно, ибо из каждого штриха обыденности складывается великое полотно вечности с узором из наших бед и радостей, которые уже нельзя оценивать «плюсами» и «минусами», ведь не нам судить... Нам только впитывать и принимать, поднимаясь к той прозрачной грани, на которой вопрос «за что» заменяется вопросом «для чего», а идея наказания за грехи – принципом испытания человеческой натуры. Все, что дается нам, – наше достояние. Каждый день – врученный на благо талан, даже несущий боль, обиды, поражения. Все осмысленно, все освещено и освящено.
И если спокойная, аскетически строгая к себе Медея идет по жизни твердо и размеренно, то ее мятущаяся внучатая племянница Маша переживает взлеты и падения не только метафорически. И обеих роднит (таких разных!) приближение к истине, которую трудно выразить и древними как мир словами священных книг, и собственными стихотворными строчками, словно вложенными в сознание извне. Не из одного ли они источника?
Уход обеих женщин, молодой и старой, странно срифмован, словно обе дошли – каждая своим путем – до грани, за которой человеческая мудрость превращается в неземную. Греческий священник, услышав фамилию Медеи, проникается к ней невольным уважением и сообщает, что ее давно исчезнувший брат теперь старец на Афоне. ...Нити тянутся, соединяются, делают петли и образуют узор... Все в мире взаимосвязано, а если многие звенья скрыты от наших невнимательных глаз, они все равно существуют, и постигать это единство – дело несомненной важности. Для каждого. В любые эпохи. При любых обстоятельствах. Тогда и политические катаклизмы пережидаются, как непогода. И последний год прикованного к постели безнадежно больного человека оказывается длиннее и значимее, чем вся его длинная спутанная жизнь...
Не примерить ли книгу Людмилы Улицкой для уроков в 11 классе?
Есть сомнения – не окажется ли для большинства 16–17-летних единственным освоенным и всепоглотившим поверхностный ее слой, полный мгновенно разгорающихся любовных романов? Ведь не в интригах и адюльтерах, не в крупицах политических событий, вплетенных в ткань книги, ее суть. Суть во взгляде на происходящее. Во взгляде чуть отстраненном и в то же время мудро-проникающем.
И возникают не слишком неожиданные сопряжения. Не дать ли на уроках в унисон поэтической прозе Улицкой земную поэзию Волошина, его коктебельские акварели, которые он с божественной щедростью раздаривал друзьям? Замечательный может получиться разговор о временном и вечном, политическом и общечеловеческом. О слиянии мудрости многих времен в едином ритме морского прибоя, о большом бородатом человеке, дом которого устоял во всех вихрях ХХ столетия, оставаясь открытым для друзей и страждущих любой окраски. О мудрой женщине с древним именем, обладающей даром неслучайных находок, умеющей понимать все и всех, и о ее гостеприимном доме в старом Крыму. О горячей крымской земле, давшей приют многим народам с их разнообразной культурой и верой. О великих обидах и умении прощать их. О несуразных наших страстях земных и таинственных проникновениях сквозь них во что-то большее. Об умении принимать минуты острого счастья и дни горестей с одинаковой стойкостью.
Можно добавить к разговору, как пряную приправу в необычное блюдо, две-три песни Булата Окуджавы. В них те же темы – любовь, прощение, прощание, доброта да запахи «очага и дома, молока и хлеба», которыми пропахла вечность.
И еще раз – о доме. О доме Медеи, который принимает столько родственников со всех концов света, что кажется, ее семья – прообраз всего человечества, а сама она – бездетная вдова – предстает матерью этого шумного, пестрого мира. После ее ухода эстафету принимает Георгий, построивший себе дом рядом, на той же прекрасной земле Крыма. Снова закон повторения?
Может, из этих летних мечтаний над полюбившейся книгой что-то выстроится и воплотится. Может, нет. Но остаются следы. Следы все равно остаются.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"