АНТОЛОГИЯ ТЕНИ

Поскольку я уже выбрался за калитку, самое время признаться в своей устаревшей привязанности к пейзажам.
Какой-нибудь безвидный холм, пруд, растекшийся по оси симметрии меж подлинным и отраженным седлом облаков, ворсистое одеяло поля с пролысиной никому не нужной дороги я люблю так въедливо, как иные любят дискантное пение или шахматы без контроля времени. Нет, я уважаю снобов. Раз в три года я и сам не прочь подремать в бельэтаже рядом с болтающей глупости театралкой. Или ветреным вечером, когда отражения сада летают по стенам и тени, мигая на лицах, сообщают всякой паузе кинематографический респект, затеять партийку-другую с молчаливым соседом. Но все же аполлоническим снам, вероломству защиты Уфимцева и другим почтенным актам праздности предпочитаю бескорыстного рыбака над рвущейся ниткой воды, жаркие динамовские цвета полуденного неба, день без часов, лес без мух, платформу без названия.
Не знаю кто – неужели Декарт со своей оперенной стрелами системой координат? – внушил нам линейные представления о пространстве, тогда как даже однообразный пейзаж изливается, клубится из каждой своей точки, он совершенно нелинеен и подобен бьющему из камня ключу. Внимательные путешественники знают, что у пустынных видов огромное дыхание книги Бытия и что однообразие – псевдоним вечности…
Долгое время спровоцированная Стерном на излете эпохи Просвещения существовала интеллектуальная мода на прогулки и пустынные пейзажи. До начала прошлого века благодаря шуму вокруг импрессионистов и милосердию тлеющей индустриальной революции пейзаж оставался вполне достойной формой размышления и хорошим предлогом для смелых комплиментов. Хотя все чаще целью для маленькой нарядной прогулки избирался аэродром и под цвет неба эпохи на девичьи шейки повязывались шелковые платки от «Гермеса» с аквариумными силуэтами дирижаблей. После газовых атак Первой мировой спрос на дирижабли стал падать, художники «Гермеса» вернулись к буколическим и герметическим сюжетам, но пейзажу больше не суждено было отделаться от своей милитаристской кармы. Еще долго он подрабатывал пилотажными трюками, пока уже в наши дни окончательно не опустился до унизительной участи созвучия к «макияжу», «неглиже» и «камуфляжу»…
А меж тем – пока мы пробежали один рукав всемирной истории – огромные облака над Федосьиным полем набухли розовым и сняли все предрассудки по отношению к этому цвету. Горящий металл лился на оцепеневшую землю. В раскаленной гамме розового не было снисхождения, визуального жеманства. Облака, точно исполняя зеркальную по отношению к заходящему солнцу роль, темнели, наливались зиянием.

Я услышал: корявое дерево пело,
Мчалась туч торопливая темная сила
И закат, отраженный водою несмело,
На воде и на небе могуче гасила.

И оттуда, где меркли и краски, и звуки,
Где коробились дальние крыши селенья,
Где дымки – как простертые в ужасе руки,
Надвигалось понятное сердцу мгновенье.

И ударило ветром, тяжелою массой,
И меня обернуло упрямо за плечи,
Словно хаос небес и земли подымался
Лишь затем, чтоб увидеть лицо человечье.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"