Переломный момент

Бывают ситуации, когда жизнь припирает человека к стенке и говорит: решай, да или нет? И те вопросы, которые мешали в обыденной суете, ставили под сомнение саму эту суету, разом встают перед человеком. И тут вдруг выясняется, что вопросов гораздо больше, чем ответов, что готовых рецептов нет, что уже не знаешь, чего на самом деле хочешь. И как быть в такой ситуации – тоже не знаешь.Три серьезных разговора между делом

Случай этот произошел, когда Саша был в одиночном походе на Северном Урале. Путешествия – его призвание и профессия, он фотограф-анималист.
Путешественник он опытный, человек интересный, сущий кладезь различных житейских историй. Однако порой, рассказывая очередную, он замолкал, словно не желал что-то в себе тревожить. Слушатели подозревали несчастную любовь, измену, гибель друга и Бог весть что еще.
Все оказалось иначе. В том походе он получил тяжелую травму. Жить или умереть – зависело только от него. Но понятный вроде бы выбор между жизнью и смертью превратился в проблему, на уровне инстинктов не разрешимую...

– В то утро я ушел из поселка, где остановился на несколько дней, пережидая непогоду. Дожди затянулись, на перевалах висели облака, пришел долгий циклон. Поджимало время, пришлось упаковаться в непромокаемую одежду и выйти на маршрут. К вечеру поселок – три десятка изб, сотня жителей – остался далеко позади. Других не было на сотню километров вокруг. Маршрут уводил меня в самую безлюдную часть гор.
Передо мной веером расходились четыре ущелья, в одно из которых мне завтра предстояло идти. Но в какое? Карта уже не раз меня подводила, к тому же за низкими облаками не разберешь, куда какое ведет. Ошибешься – потеряешь день, а продуктов и без того в обрез.
Надо было отложить проверку до утра. Но меня словно кто-то подзуживал, я разбил лагерь и двинулся в сторону ближайшего ущелья. Его перегораживал ледник. Мелькнула мысль: а не вернуться ли? Темно, резиновые сапоги ногу на льду не держат, фонарик почти не светит... Но я пошел.
Пройдя совсем немного, поскользнулся. Зернистый, смерзшийся снег распорол пальцы, зацепиться не удалось. Я покатился вниз по склону...

Очнулся Саша уже у палатки. Как он дополз туда – не помнит. У него были сломаны обе ноги, один перелом – открытый. Приняв полпачки анальгина, перебинтовал ноги, наложил шины из веток. Забрался в палатку и снова потерял сознание.

– Конечно, первое, что я ощутил, когда очнулся наутро, – шок. Шок не болевой – мне удалось выдержать первую, самую страшную боль – психический. Я понял, что стал реальным кандидатом в покойницкую. До этого момента понимание ситуации как-то терялось за действиями – взять то, положить это...
Меня мутило, еда не лезла в рот, текущий неподалеку ручей путал мысли, журчал так громко, словно протекал прямо у меня в мозгу. В аптечке оставалось три пачки анальгина и неизвестная мне таблетка из арсенала спецвойск. Человек, который мне ее дал, утверждал, что двенадцать часов после приема не буду чувствовать вообще никакой боли.

Трое суток Саша лежал пластом. Принимал анальгин, менял бинты, засыпал, просыпался... и никак не мог решиться.

– Дальше началось самое странное. От поселка я отошел на семнадцать километров. Поселковые в эти места никогда не ходили. Ракет или ружья нет. Оставалось одно – ползти. Но не тут-то было.
От таблеток, принятых на пустой желудок, у меня появились галлюцинации, ход мыслей замедлился. Каждую, пусть и самую незначительную я крутил в уме по полчаса. И вот одна – зараза! – прилипла как банный лист. Зачем мне выползать? Зачем я живу? Не лучше ли помереть здесь? Мир сжался до размеров палатки. Я не верил, что где-то на свете есть города и врачи.
Мысли приходили, уходили, земля качалась, качались сосны... Какие-то ненужные вроде бы воспоминания оборачивались важными событиями, важность которых я когда-то просмотрел. Меня качало, качало, качало...

Саша знал, что весь его профессиональный опыт сейчас бесполезен. А действовать надо было чрезвычайно точно – таблетки обезболивающего хватало только на двенадцать часов. Боли в ногах усиливались, есть он по-прежнему не мог. Промедлить еще сутки – и спастись уже не удастся...

– До этого случая мне приходилось попадать в серьезные переделки, но в одиночку – никогда. К тому же инстинкт самосохранения, который раньше всегда работал безотказно, дал осечку. Что-то с чем-то внутри не сложилось, и я остался безвольно валяться в палатке.
Тут-то и выяснилось, насколько мало времени я привык проводить в собственном обществе. Жизнь я себе выбрал раз и навсегда, и все остальные ее стороны подстраивал под тягу к путешествиям.
Не то чтобы я никогда не задумывался, что такое жизнь, в чем смысл, есть ли он. Но я был уверен, что, битый и опытный, я многое в ней понимаю, просто не могу не понимать – пережито-то сколько! А всякие глобальные вопросы – отмучился ими в свое время, хватит.
Мне казалось, что все произошедшее – чья-то шутка или, хуже того, ловушка, что горы поймали меня и не отпустят. Стало панически страшно. Я всегда верил природе. Часто не верил людям, но природе верил. У нее была своя незыблемая правда – правда крепкого камня, смолистого бревна, холодной воды в ручье. Она не давала повода усомниться в себе. Если человек сделал тебе больно, то обязательно по какой-то причине, порой тайной, порой явной, но причине. Если ты ударился о камень – то это просто удар о камень. У камня нет мотивов причинять тебе боль.
Я многое бы тогда отдал, чтобы убедиться, что у камня действительно нет мотивов. Огромный мир, таинственный и неизвестный, вдруг проступил за привычными предметами. Не знаю, было ли это следствием передозировки лекарств и голода или же я действительно что-то понял сам.
От мыслей о природе я перешел к мыслям о жизни, благо это отвлекало, заглушало боль. Жизнь на поверку оказалась не такой уж простой. “Жизненные уроки”, которые для меня сводились к “оргвыводам”, вдруг показались чем-то гораздо более глубоким, неявным, над чем надо думать и думать. Почудилось, что если бы я жил как-то иначе, то судьба не обошлась бы со мной столь жестоко. Не нужен был бы этот смертельно опасный урок.
Как мне не хватало тогда чьего-нибудь совета! Меня совершенно поразило, что в душе – хаос, что там нет никакого порядка, внутреннего смысла... И вдруг через всю эту сумятицу стала пробиваться настойчиво повторяющаяся мысль: “Выберись – будет время подумать!”, “Выберись – будет время подумать!”, “Выберись – будет время подумать!” Не знаю уж, какими силами я раздул ее, вжился, разбудил себя, заставил действовать...

Охотничья лайка обнаружила обессилевшего Сашу в нескольких километрах от поселка и буквально притащила к нему хозяина.

– После, уже в больнице, меня отпустило. Но осталось странное ощущение, что я должен не упустить в жизни что-то очень-очень важное, самое главное, и это главное действительно прячется в мелочах – словах, поступках, взглядах, мыслях. Они объединены в видимую цепь, но кроме этой цепи есть и другая – изнанка, подоплека, потому что когда ты один, тебе ничего не остается, как положиться на себя. А полагаться на неизвестность – это совсем худо.
С тем и живу. Вот такой был... переломный момент.

Константин КИРЕЕВ