Педагогическая целесообразность

Вот главный критерий реформирования школы, особенно когда речь идет о сельском образовании

Наши читатели могли заметить, что «Первое сентября» старается взвешенно подходить к оценкам разворачивающихся в образовании реформ. Мы видим, что впервые в средоточии государственной политики заявлен целый ряд реальных, а не надуманных проблем школы.
Но при этом методы решения этих проблем скорее настораживают, нежели внушают оптимизм. В них прослеживается нежелание думать о том, что для каждой серьезной проблемы школы нужно искать много путей и вариантов решений. А пока торжествует стремление разрубить каждый клубок проблем одним простым способом. Единый норматив. Единый стандарт (куда ж без него!). Единое решение для сельского образования. Единственный метод модернизации – компьютеры. Единая четырехлетняя начальная школа то ли с шести, то ли с шести с половиной лет, не обремененная ни детским садом, ни здравоохранительными предрассудками. Реформы называют либеральными, но никакого подхода, кроме тотального, никаких методов, кроме уравнительно-распределительных, в них, похоже, не предполагается.
Но мы склонны думать, что в этом отражаются не дурные намерения тех или иных лиц, а определенная реальность: правительство обратило внимание на школу в тот момент, когда в образовании наметились тенденции отката, накопилась усталость от педагогических поисков в условиях хронического безденежья, поневоле растет упование на централизованную поддержку государства.
Тем не менее существенным сдвигом можно считать саму заявленную готовность правительства предпринять ряд решительных шагов в образовании. Даже если эти шаги претендуют лишь на то, чтобы хоть в какой-то степени изменить невыносимое материальное положение учителей, нужно стараться отнестись к предлагаемым мерам со всей возможной уважительностью.
Мы остаемся сдержанными в своей критике, поскольку понимаем, что идеальных реформ не бывает, что они, к сожалению, редко осуществляются наиболее компетентными людьми и всегда оставляют желать много лучшего. Но ничего не делать тоже нельзя.

Однако есть две сферы, в которых торопливость и некомпетентность представляются неприемлемо опасными.
Речь идет о так называемой реструктуризации сети сельских школ и о продолжении теперь уже не рекламируемых, но по-прежнему массовых региональных экспериментов с двенадцатилеткой – точнее, экспериментов над шестилетками в школе.
Особенно пугает то, что все это происходит, по сути, вне публичного обсуждения.
Пока в средствах массовой информации бурно дискутируются темы единых экзаменов и компьютеров, в стране уже заведены механизмы «реструктуризации» тысяч сельских школ и продолжаются эксперименты над здоровьем сотен тысяч детей-шестилеток.

Если бы с высоких трибун утверждали: да, мы проанализировали данные последних десятилетий, мы разобрались в том, как вслед за закрытием школ исчезали деревни, и вот такие-то меры в связи с этим предусмотрели…
Но никто никаких оригинальных решений не предлагает. В лучшем случае заявят: «Ну вот в Самаре же ввели автобусы – и ничего». Как-то не считая нужным задумываться, что структура расселения в Среднем Поволжье чуть отличается от уральской или карельской (не говоря уже о сибирской), и дороги немного иные, и автосервис… Да и сам самарский успех с автобусами далеко еще не так очевиден. Хотя и автобусы в качестве выхода для сельского образования могут быть где-то эффективны – но не как единственный вариант решений, а как один из ста, и явно не основной.

Показательно, что аргументы, которыми обосновываются разные части реформы, выглядят взаимоисключающими.
Главный аргумент, которым чиновники в приватных разговорах оправдывали необходимость превращения шестилеток в первоклассников, звучал довольно просто: детей стало меньше, учителя начальных классов остаются без работы, а столь массовые увольнения недопустимы. (Хотя почему-то не обсуждается самый очевидный выход: уменьшение нормы наполняемости классов.)
Но если управленцы так озабочены сохранением числа начальных классов за счет детских садов, то как у них получается публично с той же горячностью обосновывать необходимость массового сокращения сельских учителей (в первую очередь, естественно, начального звена)?
И если нет денег на сохранение сети сельских школ (да и на уменьшение нормы наполняемости классов), то откуда они взялись на компьютеры?
Аргументируют и тем, что тот же Всемирный банк готов выделять кредиты именно на подобные проекты «реструктуризации», а значит, дело это прогрессивное.
Увы, скорее наоборот.
Но отсталым странам международные финансовые организации рекомендуют те варианты, которые исходят не из педагогической, а из экономической целесообразности.
В большинстве же самих европейских стран (да и в той же Америке) полным ходом идет как раз процесс разукрупнения сельских школ – там давно поняли значимость того, чтобы школа была как можно ближе к ребенку, к семье.

Но в условиях России даже экономическая целесообразность подобных реформ отсутствует. (Если только разговоры об автобусах не служат лишь прикрытием для упразднения всякого обучения детей. На самом деле так во многих местах уже и происходит.)
Если же говорить о реальном, а не мифическом рациональном расходовании средств в сельском образовании (о некоторых из них читайте в сегодняшнем номере), то существует целый ряд иных возможных решений.
Мы надеемся, что этот материал прочтут и те, от кого зависит государственная политика в отношении сельской школы. Что он послужит для них лишним поводом приостановить заведенные механизмы разрушения сельского образования и откроет возможность предварительного широкого обсуждения темы.
А за два-три года, возможно, вместо комично-позорной единственности «автобусного выхода» мог бы быть собран, обкатан, внимательно осмыслен (с точки зрения пригодности для разных ситуаций) набор из сотни-другой моделей экономических решений для сельской школы.
Мы постараемся сделать разговор об этом постоянным в нашей газете.

Андрей РУСАКОВ