Ты не мог бы купить мне один котел?

Какая радость! В моих отношениях с сыном наконец-то появилась специфически мужская тема.
Будущие отцы, ждущие появления первого ребенка, почти безумно мечтают о сыне. Эта мечта вырастает из тоски по родному
со-беседнику, со-труднику.
Слово “труд” я здесь употребляю в широком смысле – как труд жизни, труд существования. Предполагается, что есть некое герметичное мужское пространство, в котором мальчик, юноша, мужчина тебя сочувственно поймет, а женщина – нет.

Мама рассказывала: мой отец долго, почти уже не веря, ждал сына. А когда этот сын наконец появился на свет и его принесли домой (то есть меня принесли), то отец в эйфории бегал по квартире и приговаривал одно и то же. Как вы думаете – что? “Ну вот, – говорил он, – как хорошо! Скоро он подрастет, и мы с ним на футбол вместе будем ходить!” Определенную анекдотичность ситуации можно отнести на счет отцовской взволнованности, но по существу-то отец формулировал тогда нечто важное. Футбол тогда был четким знаком упомянутого мной мужского пространства. В пространстве женском были другие приоритеты, женщины этого не понимали и, в принципе, не могли понять. В счастливой в общем-то семье, которую вместе с отцом составляли мои мать и старшая сестра, до моего рождения над отцом постоянно висел дамоклов меч некоего метафизического одиночества. С моим рождением эта опасность миновала, потенциальный собеседник и сочувственник теперь жил рядом.
Между тем на футбол мы с отцом сходили один-единственный раз, было мне тогда лет шесть. Судя по тому, что я и сейчас отчетливо, в подробностях помню тот поход, для меня он был необыкновенно важным событием. Как его воспринял отец, не знаю. Жизнь по необходимости гасит слишком высокие душевные порывы, заключает их в более или менее привычные рамки, преобразовывает. Сносит, как быстрая река. Но тем выше следует держать руль (так, кажется, говорил Толстой молодому Рериху). Бог с ним, с футболом. Наши с отцом давние путешествия в тайгу тоже дорогого стоят. Они тоже были чисто мужским делом. Да и все мои детские дерзания в области техники отец всегда приветствовал, пытался вникнуть, помогал. Помню, я был уже довольно большой, учился в институте и, приехав домой на каникулы, сильно мучился над каким-то сложным чертежом. Отец в две секунды понял все мои трудности, взял карандаш и показал, как эти трудности следует разрешить, – он и здесь оказался докой. После этого мы понимающе переглянулись, как бы отмечая, обозначая этим наше пространство, в котором другим делать нечего.
Кажется, что-то подобное наконец-то возникло и у нас с Мишкой. На восьмом году его жизни. На днях у нас с ним состоялся следующий диалог.
– Папа, – сказал Мишка, – когда мы с тобой ехали по Москве, я заметил над одним магазином вывеску – “Котлы”…
– Ага. И насосы…
– Точно! Ты не мог бы мне купить один котел?
У меня глаза потихоньку полезли на лоб – зачем?
– Один. Только один! – настаивал Мишка.
– Но эти котлы, сколько мне помнится, люди покупают на дачи. Чтобы обогревать дом…
– Они, эти котлы, греются?
– Ну да…
– Вот это-то мне и нужно! – Мишка почти захлебнулся от восторга. – Подожди, подожди… Ты понимаешь, я придумал, как делать машину. Подожди, не перебивай! Не игрушечную, игрушечные мне давно надоели. Настоящую машину, на которой можно ездить! Там, понимаешь, вот такой котел на тележке и вот такая идет труба… Да я тебе сейчас принесу!
– Что принесешь?!
– Реконструкцию!!!
И он понесся в свою комнату, зашуршал там бумагой, что-то под нос себе приговаривая. Наконец принес мне листочек, положил на стол, с надеждой стал смотреть на меня. А я, мельком взглянув на его “реконструкцию”, принялся на глазах надуваться и краснеть, пытаясь удержать рвущийся наружу хохот. И все-таки не удержал, прорвало. И мы вдвоем хохотали до изнеможения – ведь так приятно посмеяться хором, показывая друг на друга пальцем и снова хватаясь за живот. Отсмеявшись, мы с Мишкой с полной серьезностью разобрали все плюсы и минусы его инженерного изобретения.
Жаль, что я не имею возможности воспроизвести здесь его чертеж – он несравненен. Там два котла, поменьше и побольше, и довольно сложная система разноцветных труб, на которых стрелочками показано, что куда поступает. Горючее – в один котел, его остатки – в другой, дым – в вертикальную трубу, а в горизонтальный змеевик – остальные продукты горения. В двух словах: Мишка придумал автомобиль, который, по предположению, должен двигаться на реактивной тяге и который, если его воспроизвести в полном соответствии с “реконструкцией” в натуральную величину, никогда и никуда не поедет. Но сам замах дерзновенной мысли впечатляет.
Вот об этом мы и поговорили.
И тут я вдруг почувствовал что-то хорошее в себе, заглянул в свою душу и сообразил: какая радость! Вспомнил отца, вспомнил давний футбольный матч. Подумал о мужском пространстве. Подумал примерно в тех словах, которые уже написал выше. И знаете что – ведь, поговорив, мы с Мишкой переглянулись тем самым заговорщицким взглядом, каким я лет двадцать назад переглядывался с отцом, когда он мне помог в моих инженерных упражнениях. Произошло как бы наложение, удвоение пространств: нас теперь уже трое было – дед, отец (то есть я) и Мишка.
Морали, кажется, на этот раз не будет. Главное – не пережимать в серьезности. Я мельком упомянул в своей речи о карбюраторе, и Мишка ухватился за него: нарисуй мне, объясни. Я нарисовал и объяснил. Мишка кивал головой и делал вид, что мои объяснения понимает. Ну и пусть не понимает. А машину ремонтировать я его в следующий раз с собой обязательно возьму.