Он подарил нам зачарованное время, в котором никто ни с кем никогда не расстается

Умер Борис Владимирович Заходер. Человек, книги которого определили интонацию и стиль нашей детской литературы на несколько десятилетий. Человек, умевший в своей прозе и стихах посмотреть на мир глазами ребенка, видевший серьезность смешных вещей и нелепость вещей серьезных. Мы все читали его книги и невольно запоминали их на всю жизнь. А потом цитаты, упоминания, сюжеты, герои нет-нет да и всплывали уже в наших «взрослых» разговорах. Но не потому, что мы специально держали их в памяти.
Наоборот – мы не могли окончательно попрощаться с детством именно потому, что нас держали эти загадочные страницы. И очень может быть, что без забавных и легкомысленных историй, которые он написал и пересказал, наша «большая» история, да и мы сами были бы совсем другими.

Есть у времени теневая история – мрачная, загадочная, мучительная, как принято считать. Но мало кто помнит, как блаженствовал в жаркий полдень над детской книжкой под огромным тенистым деревом будущего. Как Алиса, прежде чем пуститься в путешествие по стране чудес. Вот какая теневая история есть еще у нас: детские книги, сформировавшие наши вкусы, пристрастия, понятия о смешном, парадоксальном, ироничном. Книги, привившие вкус к слову, вкус к самостоятельным размышлениям.
И ничего страшного нет в том, что книги эти переведены были с английского. Да и не переведены вовсе – пересказаны! Так и отмечено на первых страницах: пересказ. И настолько этот пересказ удался, что мы забыли, забыли напрочь, что написаны впервые они были на другом языке и вроде как не для нас. Наши книги! Куда более наши, чем большинство из детской литературы тех времен, когда появились русские «Вини-Пух» и «Алиса».
Но было это так давно, что не одно поколение успело вырасти, не одна обложка истрепаться. Классика, если так можно сказать (а почему нет?), детской литературы. А ведь это были вовсе не первые попытки переводов: сам Владимир Набоков сделал переложение «Алисы», назвав его неловко на русский манер «Аня в стране Чудес». Но после «нашей» книги невозможно даже представить такого названия, от него будто разит дурным вкусом. А ведь Набоков! Почему? Да просто считал великий писатель, что не может быть такого русского имени «Алиса», непонятно оно будет детям. И правда, почти не было в России таких имен до того дня, когда вышла книжка-пересказ Кэрролла в переводе Бориса Заходера. А там год за годом стало прибавляться в России Алис. Теперь это самое обычное имя. Вот так, в тени дерева, начинается тайная история, которую поворачивают детские книги.
Мы как-то привыкли произносить с пафосом слова Чуковского о том, что для детей надо писать лучше, чем для взрослых. А сами думаем: ну да, конечно, потому что детям – самое лучшее, потому что вообще дело такое ответственное, ну а насчет лучше – это так, для красного словца... Но вот набоковская «Алиса» совсем никакая. Неживая, искусственная, хотя все слова в ней знакомые да понятные. И – другая, наша. Со всеми англицизмами, необъясненными словечками, загадками и совершенной белибердой. А получилось, что без белиберды книжка не живет! И надо было не только это почувствовать, но и проникнуться этой мыслью, чтобы в самые упорядоченные советские времена отважиться сделать такой странный перевод-пересказ.
В заходеровской «Алисе» почти все – игра. Те же правила, что у Кэрролла, почти те же персонажи, а история... История немного другая. Как все истории в очень хороших детских книжках, она крепко-накрепко связана с историей времени, в котором живет автор (или пересказчик, как здесь). Карточные королевства, безумные чаепития – наши, русские, родные. Наша белиберда. И – никаких намеков, просто белиберда в чистом виде, через которую идет, которую одолевает маленькая, хрупкая, трогательная Алиса. Пожалуй, все, для кого эта книжка становилась в детстве любимой, уже не могли с такой серьезностью воспринимать государственный абсурд. Потому что с детства научились смеяться над серьезными пустяками.
Но не это даже главное: точная пропорция иронии и любви к героям – вот что делает книгу такой яркой. Можно хоть сто томов написать на тему, что имел в виду Льюис Кэрролл (а что Свифт, Рабле?), сочиняя невероятные свои истории, а ничего не объяснишь. Что имел в виду Борис Заходер, когда пересказывал «Алису»? Всего только передать нам свою любимую книгу. Передать ее загадку, ее интонацию, ее парадокс, ее смех и грусть. В принципе то же самое, что хочет сделать любой хороший писатель. У него, возможно, не было тогда собеседников, как у Кэрролла, но была Алиса. О ней он и написал со всем своим мастерством. И книга получилась не для своего времени, но на все времена.
Теперь у нас есть много времени подумать, кем на самом деле был Борис Заходер. Сказочником-пересказчиком? Поэтом? Первооткрывателем зачарованных мест? Но что бы мы о нем ни сказали в прошедшем времени, он успел создать свое время. Свое, собственное. И оно уже никогда не кончится.
В это “свое” время погружена и вторая из лучших, знаменитейших английских детских книжек, пересказанных Борисом Заходером, – «Винни-Пух». Почти философская книга (недаром в недавние времена появилась удивительная работа «Дао Винни-Пуха», в которой рассуждения героев Александра Милна сравнивают с изречениями восточных философов). В сущности, книга о жизни и смерти. О взрослой усталости – и противостоящей ей молодости, открытости, бессмертной жизни детского мира.
«...Сделавшись взрослой, река перестала прыгать, скакать и вертеться, как вначале, в детстве, а двигалась плавно и медленно. Ведь теперь она знала, куда идет, и говорила себе: «Спешить незачем. Когда-нибудь все там будем». Зато все впадавшие в нее маленькие ручейки носились по Лесу взад и вперед без устали, мелькали то тут, то там – ведь им надо было так много, так много увидеть и узнать!
Широкая тропа – пожалуй, ее можно было даже назвать дорогой – вела из Внешнего Мира в Лес, но, перед тем как попасть в Лес, ей надо было перебраться через эту Реку».
И правда, почти в каждой цитате – целая философская система, но и здесь дело совсем не во втором плане, не в сложных «взрослых» ассоциациях и размышлениях. Как раз наоборот – дело в живых, совершенно живых и трогательных персонажах, населяющих книгу. Все их размышления – на грани очень нелепых и очень серьезных вопросов. И постепенно выясняется, что нелепые вопросы как раз и могут быть самыми серьезными. А дальше... Дальше, в конце – «Зачарованное место».
В книжке Милна самый мощный отрывок – про зачарованное место. Сперва тоже как будто игра, сказка, которую рассказывает взрослый ребенку, включая в нее и самого слушателя, и его любимые игрушки. Необязательная сказка. И пожалуй, это единственная общая черта двух знаменитых детских книг – необязательность, которую так любят дети. Хорошая такая необязательность. Когда, что бы там ни делалось по правилам, по замыслам, по приказам, все равно получится наоборот, и гораздо интереснее! Но в конце – глубокий выдох: есть все-таки один серьезный закон. Закон прощания. Закон, который кажется таким важным и неизбежным – для взрослых. Но мы-то как раз пишем книги, стихи, придумываем всякую белиберду – чтобы его преодолеть. Теперь ты, читатель, понимаешь, почему это так важно? Почему важно распевать ерундовые песенки с плюшевым медвежонком, почему важно спасать сову из поваленного дерева и плавать по реке в зонтике, почему необходимо бежать, бежать скорее за белым кроликом, который спешит куда-то по совершенно своим делам? Посмотри:
«– Пух, – серьезно сказал Кристофер Робин, – если я... если я буду не совсем такой... – Он остановился и попробовал выразиться иначе: – Пух, ну что бы ни случилось, ты ведь всегда поймешь. Правда?
– Что пойму?
– Ничего. – Мальчик засмеялся и вскочил на ноги. – Пошли.
– Куда? – спросил Винни-Пух.
– Куда-нибудь, – сказал Кристофер Робин. И они пошли. Но куда бы они ни пришли и что бы ни случилось с ними по дороге, – здесь, в Зачарованном Месте на вершине холма в Лесу, маленький мальчик будет всегда, всегда играть со своим медвежонком».