Сцена – единственное место, где можно не играть

И есть актерские работы, которые убеждают нас в точности этого парадоксального определения. В эти дни Кириллу Лаврову исполнилось 75 лет.
В БДТ состоялась премьера спектакля по пьесе Г.Гауптмана “Перед заходом солнца”, где К.Лавров сыграл главную роль.

Спектакли были вечером, а днем, предвосхищая их, были записки актрисы. Еще не книга, главы из нее, и, читая их, то и дело хотелось улыбаться. Не потому, что встречалось нечто особенно забавное – анекдотами, курьезными случаями театральной жизни мемуаристка не увлекалась, зато умела смотреть на себя и на партнеров с юмором. На них – еще и с любовью, а на окружающее – с редкой наблюдательностью, без которой хороших актеров не бывает.
Одна из глав называется «Мое счастье». «Эта статья была написана четыре года назад для задуманной книги о Г.А.Товстоногове. Задумщики все еще думают. А статья – вот она». На столе, рядом со стопкой бумаги – страниц около ста – расположились фотографии. Вот она – Зина Шарко, а если полным титулом – народная артистка России Зинаида Максимовна Шарко вместе с Ефимом Копеляном в незабываемых «Пяти вечерах». Песенка ее героини «Миленький ты мой, возьми меня с собой...» разнеслась по большой нашей стране быстро-быстро, и театралы, москвичи и не только, ездили на товстоноговский спектакль так же исправно, как потом на «Идиота» со Смоктуновским и на «Мещан» и «Историю лошади» с Лебедевым. Самолюбивый Алексей Герман признавался, что в его фильме «Мой друг Иван Лапшин» видны большие ослиные уши «Пяти вечеров».
Командировка в Петербург была вызвана премьерой в том же Большом драматическом, где по сей день работает Шарко. В канун своего 75-летия Кирилл Лавров сыграл Маттиаса Клаузена в пьесе Г.Гауптмана «Перед заходом солнца», и опять-таки быстро-быстро стало известно, что роль эту не стоит пропускать. Пока не оказалась в театре, не знала, что идея постановки принадлежит Дине Шварц и что спектакль посвящен ее памяти. В программке сказано: «легендарному» завлиту, и «легендарному» не показалось преувеличением, свойственным людям искусства. Театр так чувствовал и открыто выражал свои чувства, несомненно понимая, что для большинства присутствующих в зале имя завлита и особая ее роль в жизни театра неизвестны. Нам – неизвестны, для них – бесспорны, и они считали необходимым эту бесспорность подчеркнуть.
На другой после спектакля вечер Лаврова поздравляли зрители, товарищи по сцене, а вице-премьер Валентина Матвиенко вручила ему орден, а юбиляр... Чем кончил юбиляр свое краткое слово? Признательностью Товстоногову. Больше десяти лет как тот ушел из жизни, а новый художественный руководитель не занял его кабинет, оставил в нем все как было и труппу сохранил, и это свое, сохраненное помогает держаться и ему, Лаврову, и театру.
Таков был смысл сказанного, и можно насочинять немало хлестких фраз, типа «самому не двадцать, оттого пенсионеров не трогает», – но стать пошлячкой в собственных глазах не тянет. К тому же запрет на подобного рода пассажи накладывает история БДТ. Не от Лаврова, от Товстоногова знаю, что не раз нынешнему худруку предлагали стать им гораздо раньше, и предлагали в форме, принятой у высокого начальства, но Лавров открытые посулы и скрытые угрозы проигнорировал. Предпочел остаться актером и порядочным человеком.
Вполне понимаю шаткость своего предположения, не настаиваю на нем, но отказаться от него не спешу. Интуиция подсказывает, что актер не сыграл бы своего Маттиаса столь безупречно-естественно, если бы роль и исполнитель были далеки друг от друга. Если бы то, что считал для себя обязательным или неприемлемым один, не было бы внятно другому. К тому же и спектакль подсказывает возможность подобных предположений. В его решении не чувствуется направляющей, подчиняющей единому замыслу режиссерской руки. Воли. Создается впечатление, что актеры были пущены Григорием Козловым в вольное плавание и каждый сыграл то, что вычитал в пьесе. Маттиас Клаузен оказался один на один с предавшими его детьми (потеряв жену, он на склоне лет полюбил молодую девушку, дети же, испугавшись, что лишатся доли наследства, объявили его недееспособным), а Лавров – один на один с ролью. Свита не играла короля – серьезной поддержки от партнеров исполнитель не получил.
В одном из интервью Лавров сказал, что несколько месяцев, когда шли репетиции, он был счастлив. Что давно не был так счастлив, и это переполнявшее его чувство каким-то неведомым образом сказалось в роли и передалось залу. Было интересно и радостно смотреть на счастливого человека, видеть его улыбку, его глаза. Горе – старит, радость – красит. Обаянию Лаврова трудно было противостоять.
Коллизия пьесы Герхарта Гауптмана – шекспировская коллизия. О короле Лире думал он – думаем мы и мрачно ждем неизбежного конца. Он не замедлил явиться, и Лавров сыграл его так, как подобает большому художнику. Разительно изменился, но грим тут был ни при чем. При чем – тусклый голос, речь, прерываемая мучительными паузами, испуганные глаза. «Я жажду заката» – не слова роли, крик души. Других он сказать не мог.
В России надо жить долго – начало фразы звучит легко, конец легкость снимает. Надо жить долго, чтобы узнать наконец правду, добиться справедливости, чтобы облегчилась участь живущих. «Дом», «Братья и сестры» – замечательные и знаменитые спектакли Петербургского Малого драматического, завоевавшего титул Театра Европы, были любимы, брали за сердце тем, что вселяли надежду. Глядя на сцену и покоряясь ей, нельзя было не верить, что пекашинцы и дальняя их деревня не станут жить по-людски. Они перемогли, перестрадали войну, и каждому не сегодня-завтра воздастся по делам его, а злая, бессмысленная воля, стоящая над ними, отступит, перестанет калечить людей и землю.
Сыгранный впервые 20 лет назад «Дом» заставлял в это верить. Почему же теперь, когда актеры играют так же истово, а зал слушает по-прежнему затаив дыхание, – почему так трудно найти в себе прежнюю надежду на «небо в алмазах»?
Оттого ли, что погибла Лизавета – душа деревни и рода Пряслиных? Но она и прежде погибала, и терять ее всегда было больно. Или оттого было особенно тяжело, что не появился на сцене Николай Лавров – Михаил Пряслин, безотказная опора вдов и сирот? То есть он был, но не ходил по подмосткам, а возникал на экране – ладный, красивый и крепкий, но навсегда ушедший из «Дома», как навсегда нежданно-негаданно ушел из жизни прекрасный человек и талантливейший актер Николай Лавров.
Спектакль был сыгран в его честь и память, и реплики Михаила, если экранных не хватало, произносил Петр Семак.
От личного горя театр уйти не может и не спешит, и зрители, ему преданные, от потери не скоро отойдут. Да и жизнь не позволит – стрелка ее барометра не стоит на «ясно», а мечется между «бурей» и «засухой». И театр – тот же барометр жизни – мечется вслед за ней. Гуру современного сценического искусства, польский режиссер Ежи Гротовский, написал, и Зинаида Шарко вспоминает его парадоксально-точную фразу: «Сцена – единственное место, где можно не играть». Лев Додин не для того только возил молодых актеров на Пинегу, чтобы они усвоили тамошний говор и ухватки. Но чтобы прониклись иной стороной бытия, воссозданной в романах Федора Абрамова с той степенью реальности, о которой Белинский говорил, что она больше, чем сама реальность. И теперь, играя то, что играли прежде, актеры привнесли в это прежнее чувства, вызванные новым временем, новой реальностью. Новой для себя, зала и ставшей за эти годы уж точно своей деревни. И не можешь отойти от вопроса себе: просуществовала ли деревня и ее жители – Михаил, Анфиса Петровна, близнецы Пряслины – Петр и Григорий, Евдокия Великомученица, Чугаретти, даже распьянушный Егорша – достаточно долго, чтобы начать жить по-людски? Или надо еще ждать и ждать?