Александр Титель:
“Быть нужным десяти эстетам неинтересно”

Постановщик нашумевшего мюзикла “Метро” – одна из центральных фигур на поле современной оперной режиссуры России.
В 1980 году после окончания ГИТИСа, где он был учеником Льва Михайлова, Титель уезжает в Свердловск и за десять лет работы с оперной труппой делает ее одной из самых интересных в стране. Теперь он главный режиссер Музыкального театра имени Станиславского и Немировича-Данченко. Его спектакли были удостоены Государственной премии СССР и дважды стали лауреатами национальной театральной премии России “Золотая маска”.
В эти дни идут последние репетиции оперы Сергея Прокофьева “Обручение в монастыре”. Следующая премьера – “Летучая мышь” Иоганна Штрауса.
А.Титель готовит очередной выпуск своих студентов в РАТИ (ГИТИС), которые должны одинаково свободно владеть техникой самых разных жанров музыкального театра.

– Мюзикл “Метро”, сыгранный в основном студентами, очень популярен. Что вы о нем думаете?
– Это мюзикл, приближающийся к искомому результату, то есть к тому, как делаются мюзиклы в Нью-Йорке или Лондоне. По адекватности жанру, по чувству стиля, по способу существования актера в предлагаемых обстоятельствах, по темпоритму, по тому, как актеры общаются с публикой... За спектакль не стыдно. Хотя, конечно, он поскромнее, чем иные западные мюзиклы, – денег в него вложено меньше, технически спектакль оснащен не по максимуму, и тем не менее организаторам удалось набрать талантливую молодежь и быстро обучить ее профессиональным навыкам. Организаторы поступили мудро, выбрав такой мюзикл, который ориентирован не на героев. Героев должны играть асы, а их еще нужно воспитать. А вдруг не получится?
В “Метро” есть роли, рассчитанные на профессионалов. Одну из них играет Дмитрий Певцов. Но его и видно с первой секунды – его мастерство, разнообразие, расчет. А основной акцент сделан на команду, и это мудрый ход, выигрышный. Хотя я заметил, что когда ребята играют фрагменты “Метро” где-то на презентациях, вынимая отдельную сцену из спектакля, то выглядят жалко: полноценно они существуют только в дыму, блеске, шуме и гаме всего шоу.
На моем курсе был когда-то эксперимент, подобный “Метро”, только в масштабах учебного театра. Приехали люди из Гилфорда (час езды от Лондона), из школы мюзикла. Они выбрали мой курс, чтобы делать с ним “Годспел”. Ребята были еще на втором курсе, совсем зеленые. Я их отдал на месяц в полное распоряжение англичан. Получился очень симпатичный спектакль, конечно, гораздо более простой, чем “Метро”, потому что шел в Учебном театре. Там был тоже мудрый расчет – на молодежную команду.
– Вы можете провести четкую границу между жанром оперетты и мюзиклом: насколько мюзикл наследует оперетте?
– Мюзикл – наследник оперетты в той же степени, что и оперы. Родовые признаки мюзикла можно обнаружить в “Кармен”, например. Как правило, в основе мюзикла лежит хорошая литература, что во многом пришло из оперной традиции, когда композиторы сочиняли музыку на сюжеты Шекспира, Гюго, Пушкина, Гоголя. Оперетта гораздо более терпима к литературной основе: к сюжетикам, к текстикам.
Думаю, мюзикл – наследник и драмы, хотя у него другие природа и масштаб условности. В мюзикле гораздо больше реализма, чем в оперетте, не только в разговорных сценах, но и в певческих, в танцевальных. В мюзикле – танцы конкретные: образ рынка в “Оливере Твисте” или образ скачек в “Моей прекрасной леди”. Самые простейшие, банальнейшие проявления нашей жизни мюзикл может сделать песней, танцем (вспомните “Шербурские зонтики”).
– Есть люди, которым вы доверяете абсолютно, с мнением которых считаетесь больше, чем со своим?
– Нет. Есть люди, которые мыслят интересно, есть люди, мыслящие неинтересно. Если они мыслят неинтересно, то независимо от их восприятия моих трудов, положительного или отрицательного, их мнение мне не важно. Есть люди, для которых то или иное произведение искусства – исключительно повод для самовыражения. Мне это тоже неинтересно, потому что это не род художественной деятельности.
Есть авторы, работы которых я читаю и понимаю, что нахожусь с ними в одной системе координат, что они адекватно воспринимают то, что я делаю, не важно, понравился им спектакль или нет. Мы говорим с ними на одном художественном языке, который безграничен. Это мир, где есть не только опера, но и драматический театр, и художники, и скульпторы, и архитекторы, и музыканты... Это мир, в котором мы можем катастрофически разойтись или удивительно сойтись, но это единый мир.
Сейчас много дилетантизма и в театре, и в критике, очень много вкусовщины, много поверхностных суждений, когда человек, посмотревший десять кассет, рассуждает, например, об отставании русского искусства. Между тем главной театральной столицей мира в ХХ веке была Москва. Очень много театральных идей родилось здесь благодаря драматургам, режиссерам, великой актерской школе. Небрежно рассуждать о том, что происходит сегодня, не зная бабушек и дедушек, – это и значит не иметь любви к отеческим гробам. Любовь – это знать, а не приносить цветочки на кладбище.
Всегда есть борьба между массовой культурой и Искусством. Когда искусство, как последний в роду аристократ, вырождается, оно идет в масскультуру: должно что-то себе взять, оздоровить свою кровь, потому что быть востребованным десятью эстетами неинтересно. Хотелось бы, чтобы искусство воздействовало на многих людей, но не любым путем.
Сейчас в России восторжествовал дикий рынок, и масскультура, как сорняк, заполонила все. Что ж, значит, война, значит, нужно бороться за людей, убеждать их, что здесь – где искусство – лучше и интереснее, что нужны не только горизонтали, но и вертикали. Доля развлекательности выросла в музыкальном театре, и это неплохо, если не идет в ущерб художественному уровню спектакля.
Важно понимать, кого ты развлекаешь: Эллочку-Людоедку или человека, который много видел и считает, что свой внутренний мир нужно иногда пусть скудно, но подкармливать. Как мышцы рук и ног нужно тренировать, так и “мышцам” потрясений, переживаний нужно дать работу: и поплакать, и посмеяться, и побояться...
– Рядом с вашим театром существует такой мощный конкурент, как Большой, куда уходят лучшие силы, имя которого обеспечивает полные залы и славу артистам. Как вы решаете проблему существования рядом с ним?
– Есть артисты, которых звали в Большой, но они туда не пошли. Может быть, потому, что считают, что у нас интереснее, а ездить по миру они могут так же, как артисты Большого... Хотя есть и те, кто в Большой уходит. Всегда будут актеры, которым важна работа, и есть такие, которым важнее марка. Каждому – свое. Большой театр, мне кажется, был имперским и должен быть имперским. Он – главная национальная музыкальная академия и должен мобилизовать все ресурсы национальной оперы: соответствующим образом подбирать голоса, чтобы они могли реализоваться именно в русской опере, в этом огромном зале, на большой сцене.
Театр, которым я руковожу, всегда был экспериментальным и изначально режиссерским. Его основали Станиславский и Немирович-Данченко, и ни в одном оперном театре не работало столько классных режиссеров, как здесь: и Мейерхольд, и Баратов, и Туманов, и Михайлов. И репертуарное поле здесь шире, и внимание к актерским работам.
Когда я ставил “Кармен”, сюжет которой уж точно знают все, мне хотелось, чтобы спектакль было любопытно смотреть любому человеку – и искушенному любителю, и неофиту, и профессионалу. Мне хотелось, чтобы наша “Кармен” вызывала абсолютное доверие и сопереживание у молодежи, но при этом оставалась художественной – ни шагу навстречу дешевке, привычному джентльменскому набору из заброшенных строек или заводов, кейсов с долларами, шприцев, разборок: ведь это можно увидеть по всем каналам телевидения ежедневно. Этот ход в изображении маргинальной среды себя уже исчерпал, и строить спектакль так – значило, условно говоря, жевать ту жвачку, которую до тебя жевали десять человек, а это отвратительно. Хотя и по сей день многие с наслаждением жуют, а иные критики с восторгом пережевывают. По-моему, это, во-первых, негигиенично, а во-вторых, стыдно. Ведь суть профессии режиссера в том, чтобы изобрести, выдумать. Тем более что в музыкальном театре сейчас есть возможность стремительного обновления сцены, есть потребность расширять границы, смелее смешивать кровь и язык, фантазию и быт, времена и нравы.

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"