Не спрашивая разрешения у Земли

Страшно в этой бездне, ничем не ограниченной, без разных предметов кругом. Нет под ногами земли, ни ночного неба”, – цитирует Циолковского Валентина Пономарева, дублер Валентины Терешковой, но так и не слетавшая в космос. “Наши корабли строить не будут...” – запишет она с тоской в своем дневнике 2 ноября 1965 года. А ведь обсуждалась даже идея женского экипажа с В.Пономаревой во главе. Идею поддержали и Келдыш, и маршал Вершинин, и после некоторого сопротивления Королев. В дневнике Н.Каманина есть запись от 17 апреля 1965 года: он говорил с Пономаревой и Соловьевой о полете с выходом в космос, и обе “обещали доказать, что они справятся с заданием не хуже мужчин”.
“Дружба народов” (№ 4–5, 2000) опубликовала фрагменты книги Валентины Пономаревой “Неоткрытый космос”. В предисловии к публикации она пишет, что это не мемуары, не научное исследование, что здесь нет и сюжетной линии. Но история несостоявшегося полета есть ли история несостоявшейся жизни? «С кораблем соединяют только пятиметровый фал да тоненькая ниточка – радио, – продолжает Пономарева, процитировав Циолковского. – Психологи пишут, что для того чтобы выйти в открытый космос, человек должен обладать “пространственной смелостью”».
В центре публикации, буквально в самой ее середине, рассказ Алексея Леонова о том, как он впервые (не в жизни своей только, а в истории человечества и земной космонавтики) выходил в открытый космос. Рассказ Леонова в изложении Пономаревой (он занимает две с половиной журнальные страницы) представляет собой бесхитростный шедевр по лаконизму, деловитости и как бы отсутствию красок. Ничего от себя, один отчет. Правда, здесь еще важна обстановка: темный автобус, 1990 год, 9 марта – они возвращаются из традиционной поездки в Гжатск (ныне Гагарин) в день рождения Юрия Гагарина. В автобусе они, ветераны, и молодые космонавты. То, о чем Леонов рассказывает – и рассказывает впервые, – произошло 25 лет назад. Леонов стоит между рядами и вспоминает. На воспоминания его “расколола” Пономарева. Рассказ неповторим еще и потому, что он прошел двойные окуляры: рассказчика (Леонова) и повествователя (Пономаревой), то есть ему добавлено невидимой, неуловимой авторской энергии, которая сосредоточена на нештатных ситуациях, когда Леонов и его напарник П.И.Беляев, находящийся внутри аппарата, должны принимать решения, не испрашивая разрешения у Земли, что категорически инструкцией запрещалось. Пересказывая Леонова, как бы ничего от себя не добавляя, Пономарева интенсивно кристаллизует главное для себя и, наверное, для всей своей книги: что такое свобода человека и как он распоряжается той ее мерой, которую отпускает ему судьба. И получается, что и в жизни это всякий раз выход в открытый космос, когда “мера оправданного риска” (еще один существенный параметр) определяет, быть тебе дальше или не быть и в каком качестве.
«Он прикинул, что дышит кислородом уже час, и рискнул уменьшить давление в скафандре, не спросив разрешения и даже не доложив на Землю, чем нарушил грозное табу: космонавт на любые действия должен испрашивать разрешения у Земли. Но спрашивать было некогда: пока бы они там думали, а у него на все про все – 20 минут!»
«...Он сунул кинокамеру в шлюз, развернулся головой, опять не спросив разрешения Земли (“Чего спрашивать – никто лучше меня ситуацию не знал!”), ухватился руками за обрез люка и пропихнул себя в шлюз. Удалось это только благодаря незаурядной физической силе: “Я тогда рукой 90 кг выжимал”, – говорит Леонов».
«По инструкции открывать гермошлем в шлюзовой камере категорически запрещалось – от космоса отделяют только надувные стенки шлюза. Но “терпения уже не было, по лицу пот тек не градом, а потоком, да такой едкий, что глаза жгло. Я вытирал его перчаткой, а он все тек и тек”. Давление наконец выровнялось. Павел Иванович открыл люк спускаемого аппарата и впустил Лешу “домой”. Можно было облегченно вздохнуть и расслабиться: “Ну все!”
Но их поджидал новый сюрприз: <...> начало повышаться парциальное давление кислорода в кабине. Оно подходило уже к опасной черте: малейшая искра в системе электропитания могла привести к взрыву. Конечно, пришел на ум Бондаренко... Леонов несколько раз повторил: “Я же знаю, что Бондаренко загорелся, когда у него кислорода было вот столько, а у нас уже больше”. Они не могли понять в чем дело, и Земля тоже ничего не могла им объяснить”».
Повествование В.Пономаревой не остросюжетно, а фундаментально сюжетно. Человек между Космосом и Землей. Космос, в который Пономаревой попасть не удалось, и Земля, от которой ей не удалось оторваться. Пономарева видит человека, зажатого между безднами – бездной Космоса и бездной Земли. Тяга призвания и мощь торможений. “Это была хорошо отлаженная машина, а от машины не спрячешься”, – замечает она однажды. Ни одаренность, позволяющая ей освоить тьму технических знаний, ни одержимая смелость, ни каторжная выносливость в труде не открыли ей дорогу в Космос. Пономарева пишет драму глубокого профессионала, который по мере своего углубления в профессию словно бы раздвигает горизонты самопознания и познания существующего порядка вещей. “Если поинтересоваться историей создания наших космических кораблей, в частности историей разработки систем управления, можно многое понять и о нас самих”. Жажда познания, обращенная с Космоса на Землю и озаренная этой космической тягой, делает поэтическое воображение Пономаревой непредсказуемо универсальным. К тому же оно питаемо тончайшей женственностью. Чередование вопросов, которыми она задается, и неожиданных фактов, которые сваливаются действительно с неба и только с неба и могут свалиться, потому что небо тут обиход, создают то поле неподдельной художественности, которое – слава Богу! – о себе не помышляет.
Боль за страну и коллег дает ее жажде познания добавочное ускорение. “Почему так великолепно взяв старт, мы почти тут же начинаем отставать? Мы делали первый шаг раньше, иногда ненамного, но раньше, а они, опоздав, двигались потом вперед семимильными шагами. Мы же топтались на месте...” И это при самоотдаче, когда нашлись бы добровольцы, как утверждает она, лететь на Луну в одну сторону, и это предложение исходило от космонавтов.
“Если вы готовитесь к подвигу, значит, к полету вы не готовы”, – вспоминает Пономарева слова летчика-испытателя Седова, которые неоднократно повторял им Королев. Это самозабвение, лежащее в основе всякого истинного профессионализма, легко поддается эксплуатации, паразитизму и соблазну барского бесправия профессионала. “Тотальное недоверие к человеку” Пономарева считает пороком нашей идеологии, который сказался и на развитии космонавтики. «Научить автомат работать может только человек». «Автомат не может решить задачу, которая возникла впервые». И как вывод: «Человек полетел в космос за новым знанием, а новое знание дается только человеку».

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"