Даже в сердце пламени – мрак

Скрепленные птичьей слюной ласточкины хижины, кавказы Нью-Йорка, солнечная ржавчина замоскворецких окон… Куда уходят от меня эти караваны верблюдов, пролезшие сквозь игольное ушко моей фантазии?
Все смешалось и при этом стало первобытно ясным. В том смысле, что «воздух дрожит от сравнений». Каждый с каждым готов поменяться местами, не рискуя потерять свое.
Даже в сердце пламени – мрак. Но ничто не отменяется. Как в воспоминании. И все хотят друг другу понравиться. Чайник всякий раз закипает другим голосом, подпевая тайным мыслям хозяйки.
Семья – кровосмешение религий. При этом каждый почему-то хочет попасть в собственный образ, чтобы умереть.
Ночью, между снами, прислушиваясь к весне за окном, хочется спросить: «Вы уже пописали?» Так мы все сроднились. Тащишь за собой день, как складную кушетку для послеобеденного сна, да потом и забываешь ее под кустом.
Заваривая пустырник, думаешь пусто: «Любовь равняется проплеванному году. Сколько это будет в деньгах?»
После флорентийского застолья набегают дряблые, подсмотренные в щелку сны. В них раздеваются овощи, перекатываются с боку на бок и отдаются друг другу в поцелуях…
Вчера на таможне не пропустили звон бубенцов издалека, вероятно, чтобы подорвать процесс конвергенции культур. Эксцессы прогресса обыкновенно способствуют повышению цен на палех.
При этом знаю, что за меня кто-то расплачивается, потому что всегда расплачиваюсь за других.
Кто долго смотрел на звезды, не должен заводить семью. И наоборот.
Живу так, как будто уже побывал в бессрочной командировке. С отчетом тяну. Скучно. Потому что ничего, в сущности, особенного. Гениальное фольклорное воображение, как всегда, обмануло.
Дома типовые. Кашка на газонах. В углу лесного парка водопад «Волосы Вероники». В горах – коралловая изморозь на камнях густо покрыла отпечатки древних ракушек.
Прикоснуться к кальяну на углу – червонец по довоенному курсу. Любовницы Калигулы – за рупь в каждом переулке. Трактир «Брежневская дача» в стиле о-хо-хо. Юные графоманы на пушкинском лугу. Эклектика раздражает.
Сам Александр Сергеевич стал желчен и замкнут. Из вызова обществу водит мезальянцовую дружбу с рыцарем Ламанчским, который, в свою очередь, курирует местную психушку для интеллигентов.
Толстой затворился в городской библиотеке и штудирует труды Солженицына – готовится к интеллектуальной дуэли. По утрам вышагивает километры, не разбирая дороги и сбивая палкой с трав росу.
Гумилев каждый вечер ставит Блоку штоф водки и учит писать стихи. Закусывают соловьями.
Эйнштейн посвятил себя исключительно музыке и не преуспел. С Ньютоном уже лет сто как не здороваются. Тот заведует монетным двором и ничего не помнит.
Неважно с женщинами. Большинство их сидит в нейтральной зоне. Им шьют срок за контрабандный провоз неувядаемой красоты. Знакомцы тем более не радуют.
Бессмертие, судари, так же губительно, как чрезмерная роскошь. Главное – никакой стеснительности. Ад – легализованный грех.
Я вернулся в тесноту запретов и надеюсь еще пожить. Здесь по крайней мере еще есть место идеалу. Хотя жизнь во все, конечно, вносит свои коррективы.
Мой приятель, например, еще в детстве решил, что не будет курить. Тем не менее всегда видел себя в будущем с сигаретой. Потому что всегда видел себя в будущем худощавым веселым валетом с усиками. Образ был позаимствован с игральной карты. Придумал: курить будет только для картинки, то есть не в затяжку.
Вышло немного иначе. Он рано полысел, был склонен к полноте и курил не менее двух пачек в день.
Что же после этого прикажете – не мечтать?

Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"