Главная страница ИД «Первого сентября»Главная страница газеты «Первое сентября»Содержание №34/2000

Вторая тетрадь. Школьное дело

Добровольцы писательской роты

В.Кардин – студент ИФЛИ, доброволец. Окончил войну капитаном под Прагой. Дважды ранен, контужен, награжден.

Блестит солнце на альпийских видах.
Месяц май.
В Берлине Гитлер сдох.
Я делаю свободы полный вдох.
Еще не скоро делать полный выдох.


                              Борис Слуцкий

Когда заходит речь о литературе, цифрами пользоваться не принято. И все-таки: в войну свыше тысячи писателей добровольно ушли на передовую. В составе московского ополчения имелась “писательская рота”, она сражалась вместе с другими ротами и батальонами на подступах к столице. Около трехсот литераторов отдали жизнь в кровопролитных сражениях.
Когда заходит речь о погибших, стараются называть места их могил. Однако штурман Алексей Лебедев, автор двух стихотворных сборников, обрел вечный покой вместе со своей подводной лодкой на дне Финского залива.
Поэт Леонид Шершер, стрелок-радист, принял смерть в воздухе, его бомбардировщик был подбит противником.
Но и павшие в обычном бою, в атаке или обороне не всегда имеют могилы. После прямого попадания хоронить нечего. Так случилось с Михаилом Кульчицким, и лишь благодаря усилиям друзей имя его занесено в траурный список мемориального комплекса в Волгограде.
Лебедев, Шершер, Кульчицкий не состояли в Союзе писателей, но подобно десяткам других чувствовали: литература – дело их жизни. Однако делом жизни стала и война. Они были солдатами, сержантами, офицерами, для которых превыше всего воинский долг. Лишь короткие минуты досуга отдавались заветному блокноту, что сберегался как величайшая ценность.
Нет оснований противопоставлять профессиональных прозаиков и поэтов тем, кому, скорее всего, предстояло стать профессионалами, вернись они с фронта. Но желательно видеть некоторые различия. Война не всегда одинаково открывалась одним и другим. И это скажется в творчестве, в трактовке боевых событий, в ощущении собственного места.
Молодые, только еще вступавшие в литературу часто испытывали влияние признанных писательских авторитетов. Да и как было не испытывать, читая “Василия Теркина” А.Твардовского, “Сына” П.Антокольского, “Жди меня” К.Симонова, “Волоколамское шоссе” А.Бека, поэзию А.Ахматовой, публицистику А.Толстого, М.Шолохова, А.Фадеева, Л.Леонова…
Коль позволяла обстановка, страстные статьи И.Эренбурга оглашались перед строем. Подобно боевому приказу.
Духовно-нравственное единство не снимало извечных в искусстве проблем преемственности поколений, индивидуального своеобразия, многосложности опыта, каким каждого щедро одаряла война.
Не все молодые поэты, пробовавшие свои силы еще в мирное время, относились к покорным ученикам, готовым робко следовать за старшими. Напротив, в стихах М.Кульчицкого, П.Когана, Н.Майорова, Г.Суворова присутствуют ершистость, стремление самоопределиться. (“Я с детства не любил овал, // Я с детства угол рисовал!”)
Преувеличивать это не стоит: война – не время литературных полемик, об “овале” П.Коган писал еще до нее. Но и отмахиваться от тенденций тоже непростительно. Особенно в наши дни, когда литература нащупывает новые направления, подчас забывая: новое – это хорошо забытое старое.
Целая поросль поэтов, прозаиков, драматургов вышла из солдат и офицеров, чьи имена оставались неизвестными в предвоенные годы. Разве что звучали в узком кругу.
Мой однокурсник по ИФЛИ, однополчанин по Особой бригаде Семен Гудзенко, хлебнув фронтового лиха, получив тяжелое ранение, вернулся в строй. Его стихи о солдатском братстве, о встрече один на один со смертью справедливо относят к лучшим в батальной поэзии.
Перелистывая антологию “Советские поэты, павшие на Великой Отечественной войне”, воочию видишь, какой невосполнимый урон понесла наша литература. Как перспективна была разноязычная поэзия эпохи Отечественной войны. Индивидуальные, возрастные, национальные особенности не должны заслонять то общее, что было им присуще, что давало силы выдержать непереносимое.
Крестьянскому сыну Миколе Шпаку перевалило за тридцать, он выпустил несколько сборников. С первыми выстрелами ушел на фронт. Попав в окружение, сколотил партизанскую группу. В оккупированном Киеве был выдан изменником и казнен гестаповцами. Он тоже из тех, у кого нет могилы…
Капитана В.Некрасова во второй раз ранило на исходе войны. Дабы ускорить выздоровление руки, врач посоветовал заняться тренировкой. Капитан подумал-подумал, взял стопку бумаги и, тренируя руку, написал “В окопах Сталинграда”. Повесть напечатали в 1946 году, она удостоилась Государственной премии. Когда лет через десять даст о себе знать “лейтенантская проза”, ее авторы скажут: мы вышли из “Окопов Сталинграда”.
В.Некрасов словно бы обозначил степень правды, естественности и бескомпромиссности в литературе о таких сражениях, как Сталинградское. Он и жил по принципам, какие отстаивал в собственных книгах. Это была трудная, осложненная конфликтами жизнь. Недругами в ней выступали люди не в гитлеровских мундирах, но с повадками, не слишком отличными от гитлеровских. И есть своя роковая закономерность в том, что жизнь В.Некрасова завершилась в эмиграции, на чужбине.
Родственная закономерность ощутима и в судьбе художника с несколько иным жизненным и творческим багажом. В.Гроссману тоже не со слов были известны дни и ночи пылающего Сталинграда. Здесь он находил героев своих очерков. Пока что очерков. Роман “За правое дело” увидит свет почти через десять лет. Вызовет читательское одобрение, восторженные рецензии и недовольство партийного начальства.
Но это еще цветочки. Ягодки созреют, когда В.Гроссман завершит роман “Жизнь и судьба”: арест рукописи, слежка… “Задушенный в подворотне” (слова Гроссмана), он не узнает о триумфе главной своей книги – книги о Сталинграде, о Великой Отечественной. Она выйдет в 1988 году, едва ли не через четверть века после кончины автора.
Победа над гитлеровским фашизмом рано или поздно должна была подвести к противостоянию с коммунистическим тоталитаризмом.
Нам удалось избавить родную землю от ненавистных захватчиков. История, однако, не признала эту задачу конечной. Человек, спасший Отчизну, оправданно претендовал на соблюдение своих прав, своей свободы. Между тем – в романе “Жизнь и судьба” это выявлено с неотразимой силой – наши ратные успехи, рассудку вопреки, содействовали сближению нацистской идеологии с коммунистической.
Но это предмет особого разговора, вести его не сегодня.
Сегодня мы живем памятью о лучезарной победе, одержанной пятьдесят пять лет назад. Победе, оплаченной несказанной ценой, однако спасшей мир от коричневой чумы.
Такая победа, при всем ее значении, не постоянно сохраняется в сознании. Особенно у новых поколений. Но литературой, словом, рожденным в огне, она сохранена на годы и годы.


Ваше мнение

Мы будем благодарны, если Вы найдете время высказать свое мнение о данной статье, свое впечатление от нее. Спасибо.

"Первое сентября"



Рейтинг@Mail.ru